— Это всего лишь прокладка! Я же говорил, что она какая-то хлипкая! — голос Бориса был на полтона выше обычного, срываясь на визгливые нотки паники, которые он отчаянно пытался скрыть за напускной технической уверенностью.
— Прокладка была в запечатанном заводском пакете, Боря. Новая, — Карина произнесла это ровно, почти безразлично. Она стояла, прислонившись к дверному косяку свежеокрашенной кухни, и наблюдала за представлением.
Представление было грандиозным. Мутные ручьи с шипением вырывались из-под новенькой итальянской раковины, которую они установили всего неделю назад. Вода уже покрыла добрую половину австрийского ламината цвета «дымчатый дуб», прожорливо впитываясь в стыки и заставляя дорогие плашки медленно, но неотвратимо вспучиваться. В центре этого рукотворного озера, на коленях, стоял её муж. Его футболка промокла до нитки, а сам он, отдуваясь и что-то бормоча под нос, бесполезно тыкал большой махровой тряпкой в источник потопа. Тряпка мгновенно наливалась грязной водой, и он, выжимая её в ведро, которое уже было почти полным, начинал всё сначала.
Карина смотрела не на воду. Она смотрела на него. На его суетливые, нелепые движения, на растерянность в глазах, которую он тщетно маскировал злостью на неодушевлённые предметы. В её взгляде не было ни паники, ни сочувствия. Только холодная, дистиллированная ярость, которая копилась годами и теперь, кажется, нашла идеальный катализатор. Она вспоминала всё. Его попытку самостоятельно заменить розетку в спальне, закончившуюся коротким замыканием, вырубившим свет во всём подъезде. Его гениально повешенный карниз, который рухнул в три часа ночи вместе с куском стены. Его «небольшую подкраску» царапины на машине, превратившуюся в уродливое матовое пятно, которое потом пришлось перекрашивать за тройную цену.
Каждый раз сценарий был один и тот же. Сначала его уверенное «да что там делать, я сам всё смогу, не будем же мы платить этим дармоедам». Затем — несколько часов или дней его таинственных манипуляций, сопровождаемых стуком, руганью и запахом палёного. И, наконец, финал — катастрофа, всегда более масштабная и дорогая, чем первоначальная проблема.
— Чего ты стоишь? Помогла бы лучше! — рявкнул он, не оборачиваясь. Его спина выражала вселенскую обиду на несправедливость этого мира, который не оценил его талантов.
— Чем? Подать тебе ещё один ключ, чтобы ты окончательно сорвал вторую трубу? — её голос прозвучал так спокойно, что от этого спокойствия веяло угрозой.
— Ой, слушай, отстань, а! Ты всё равно в этом ничего не понимаешь! Вот и не мешай мне!
А она всё понимала, и её было больно смотреть, как муж своими «очумелыми ручками» убивает их имущество, строя из себя великого и экономного мастера.
— Либо ты сейчас же вызываешь нормального мастера, либо я продаю все твои инструменты, чтобы оплатить ремонт после твоего «ремонта»!
Он замер, перестал выжимать тряпку и медленно обернулся. Его лицо, мокрое и красное от напряжения, было искажено гневом.
— Я почти починил! Там просто… напор слишком сильный! Если бы ты не зудела над ухом, я бы уже всё сделал!
Карина молча обвела взглядом затопленную кухню. Глянцевые фасады, на которых ещё не было ни единого отпечатка пальца, теперь были забрызганы грязной водой. Ножки новых стульев уже стояли в луже. Запах сырости смешивался с запахом свежей краски, создавая тошнотворный букет провала. Провала, у которого было конкретное имя. — Боря. И его патологическая, непробиваемая самоуверенность, замешанная на такой же патологической жадности. Её взгляд скользнул мимо его разъярённого лица, сфокусировавшись на чём-то за его спиной. Словно его и не было в этой комнате. Словно он был лишь ещё одной деталью испорченного интерьера. Она приняла решение. Окончательное и бесповоротное.
— Карина, твою мать, принеси таз! Ведро полное, куда я это лить буду?! — его крик, смешанный с шумом хлещущей воды, был отчаянным и требовательным одновременно. Он ждал, что она, как обычно, спохватится и начнёт суетиться вместе с ним, станет его временной, неумелой, но покорной ассистенткой.
Она не ответила. Вместо этого, с тем же ледяным спокойствием, она развернулась и вышла из кухни. Её шаги по сухому паркету в коридоре были размеренными и твёрдыми. Он этого не видел, но мог бы почувствовать, если бы не был так поглощён своей борьбой с сантехникой. Он почувствовал бы, что это шаги человека, который идёт не за тазом. Это были шаги человека, идущего исполнять приговор.
Она направилась прямиком к высокому металлическому шкафу в кладовке. Это было его святилище. Алтарь его мужского эго, где в идеальном порядке, в своих гнёздах из поролона и пластика, покоились его сокровища. Инструменты. Он собирал их годами, выискивая на сайтах, заказывая из-за границы, с гордостью протирая каждый ключ промасленной ветошью. Это был его инструментальный рай, его доказательство собственной состоятельности и мастерства. Она распахнула дверцы. Запах металла и смазки ударил в нос — запах его гордыни.
Она небрежно, но уверенно, без малейшего пиетета, начала извлекать из шкафа самые ценные экспонаты. Немецкий набор рожковых ключей Heyco, за который он отдал почти половину её премии. Японская ударная дрель Makita, которую он доставал только по великим праздникам самодельного ремонта. Лазерный уровень Bosch, который использовался один раз — для того самого криво повешенного карниза. Она выносила их в коридор и раскладывала на полу, создавая уродливый натюрморт из его самооценки.
Затем она достала телефон. Щелчок затвора прозвучал в коридоре сухо и буднично на фоне отчаянного бульканья из кухни. Она сделала несколько общих планов, потом сфотографировала каждый предмет отдельно, крупно, чтобы были видны логотипы и идеальное состояние. Открыв сайт объявлений, она начала быстро, без единой помарки, набирать текст. Заголовок: «Профессиональный инструмент. Срочно. Очень дёшево». Описание: «Продаётся набор инструментов в идеальном состоянии. Причина продажи — больше не нужен». Эта последняя фраза была её личным, беззвучным выстрелом. Она прикинула в уме, во сколько обойдётся замена ламината, вызов мастера и возможная просушка стяжки, и поставила цену, которая была ровно на треть ниже рыночной. Цена, которая гарантировала мгновенный шквал звонков.
Она нажала кнопку «Опубликовать». И только после этого, проигнорировав очередной вопль Бориса из кухни, нашла в контактах номер, который сохранила ещё полгода назад, после истории с розеткой. «Городская аварийная служба. Платная». Она нажала на вызов.
— Диспетчер, слушаю вас, — ответил мужской голос на том конце.
— Здравствуйте, — произнесла Карина чётким, лишённым всяких эмоций голосом. — Мне нужна бригада. Улица Цветочная, дом семь, квартира сорок два. Прорыв трубы под раковиной на кухне. Затопление.
Она продиктовала адрес и положила трубку. Из кухни доносился шум — Борис, кажется, пытался перекрыть какой-то вентиль, и это сопровождалось скрежетом металла и его отборной руганью. Это был беспомощный шум, фон для её методичных, выверенных действий. Он всё ещё пытался потушить пожар ведром воды, а она уже не просто вызвала пожарную бригаду — она выставила счёт поджигателю.
Резкий, требовательный звонок в дверь прорезал шум воды и скрежет металла. Он прозвучал как гонг, объявляющий новый раунд в их затянувшемся поединке, только на этот раз правила игры изменились, и Борис об этом ещё не догадывался. Он как раз пытался подлезть под раковину с разводным ключом, который был слишком велик для этого пространства, и раздражённо обернулся на звук.
— Какого чёрта? Кто это ещё? Соседи, что ли? — прорычал он, вылезая из-под мойки. Его лицо было покрыто грязными разводами, а в глазах читалась загнанная злость.
Карина, стоявшая в коридоре, молча повернулась и открыла дверь. На пороге стоял мужчина лет пятидесяти, в чистой синей спецовке с логотипом какой-то фирмы. У него было спокойное, уставшее лицо профессионала, который видел в своей жизни сотни таких потопов и десятки таких вот домашних «мастеров». В руке он держал тяжёлый, потёртый, но явно дорогой пластиковый кейс.
— Здравствуйте, аварийная служба. Вызывали? — спросил он, оглядывая Карину и заглядывая ей за спину, в сторону кухни, откуда доносился шум воды.
— Это мастер. Я вызвала, — бросила Карина через плечо мужу, который застыл посреди лужи с ключом в руке, как нелепый памятник собственной глупости.
Лицо Бориса побагровело. Это был удар ниже пояса. Вызвать чужого мужика в его дом, чтобы тот исправлял его, Бориса, работу. Это было публичное унижение, декларация его полной несостоятельности.
— Ты что творишь? Я же сказал, я почти всё сделал! Зачем ты позвонила этим рвачам? — зашипел он, делая шаг к ней, но мастер, не обращая на него никакого внимания, уже шагнул в квартиру. Он сноровисто надел на ботинки бахилы и деловито прошёл на кухню, аккуратно ступая по сухим участкам пола.
— Где у вас стояк перекрыть? — спросил он Карину, игнорируя Бориса так, словно тот был просто шумным предметом мебели.
Борис хотел было крикнуть, что он сам знает, где стояк, но его опередили. Карина молча указала на люк в стене. Мастер открыл его, за несколько секунд нашёл нужный вентиль, и с глухим стоном старой бронзы поток воды, терзавший кухню, иссяк. Наступила оглушительная, влажная тишина, в которой слышно было только, как капает с мебели на пол.
Мастер посветил на соединение под раковиной маленьким фонариком, цокнул языком и вынес вердикт, обращаясь исключительно к Карине:
— Всё понятно. Сорвана резьба на американке. Слишком сильно тянули, да ещё и не тем ключом. Тут теперь только менять весь узел.
Каждое его слово было гвоздём в крышку гроба Бориной гордости. «Не тем ключом» — это был прямой выстрел в его коллекцию, в его святилище.
— Так, значит, вызов аварийный — три тысячи. Замена узла с материалами — ещё пять. И это без учёта просушки и возможных проблем с соседями, — деловито подытожил сантехник, закрывая свой кейс.
Эта цифра подействовала на Бориса как удар тока.
— Вы с ума сошли?! Какие восемь тысяч?! Это грабёж! За что?! Я бы сам всё сделал за полчаса, если бы мне не мешали!
Он размахивал своим огромным ключом, брызгая грязной водой. Мастер смотрел на него с лёгким сочувствием, как врач смотрит на буйного пациента. И в этот момент, в самый пик его ярости, Карина подошла к нему вплотную. Она ничего не сказала. Она просто подняла свой телефон и ткнула экраном ему в лицо.
На экране светилось его унижение. Фотографии его блестящих, идеальных инструментов, разложенных на полу. Его Heyco, его Makita, его Bosch. А под ними — цена, от которой у него перехватило дыхание, и короткая, убийственная фраза: «Продаётся набор инструментов. Срочно. Очень дёшево».
Крик застрял у него в горле. Он смотрел на экран, потом на неё. Его багровое лицо медленно начало терять цвет, становясь белым, как новый кухонный фасад. Воздух, который он набрал в лёгкие для очередной гневной тирады, вышел из него тихим, жалким свистом. Он понял, что это не просто скандал. Это была казнь. И он был на ней главным действующим лицом.
— Ты… ты не посмеешь, — выдохнул Борис. Это был не вопрос и не угроза. Это был шёпот человека, который смотрит в пропасть и пытается силой мысли заставить её исчезнуть. Его взгляд был прикован к экрану телефона, к фотографиям его сокровищ, выставленных на всеобщее обозрение, как дешёвый товар на барахолке.
В этот самый момент, пронзительно и неумолимо, как сирена скорой помощи, зазвонил телефон Карины. Мелодия, которую он сам ей когда-то установил, прозвучала издевательски весело в мёртвой тишине затопленной кухни. Борис вздрогнул, словно от удара. Карина же, не меняя выражения лица, спокойно поднесла телефон к уху.
— Да, слушаю, — её голос был ровным и деловитым. Она говорила громко, отчётливо, чтобы каждое слово долетало не только до Бориса, но и до молчаливого свидетеля их драмы — мастера из аварийной службы. — Да, всё в наличии, в идеальном состоянии. Конечно, можно посмотреть. Через час удобно будет? Отлично. Записывайте адрес: Цветочная, дом семь, квартира сорок два. Жду вас.
Она закончила разговор и убрала телефон. Этот короткий, будничный диалог уничтожил последнюю надежду Бориса на то, что всё это — лишь злая шутка, блеф, способ взять его на испуг. Он осознал, что механизм уже запущен. Чужой человек уже едет в его дом, чтобы забрать его вещи, его гордость, его сущность.
И тогда он взорвался. Шок сменился животной, первобытной яростью. Он рванулся к ней, пытаясь вырвать из её рук телефон — главный инструмент его унижения. Это было инстинктивное движение затравленного зверя, попытка уничтожить улику. Но Карина была готова. Она сделала шаг назад, и его пальцы сомкнулись на пустом воздухе.
— Это мои вещи! Мои! Я их годами собирал! — закричал он, его голос срывался. — Ты не имеешь права!
Карина посмотрела на него в упор. В её глазах не было страха, только холодное презрение.
— Поздно, Боря. Слишком поздно. Твоё право закончилось там, где начался этот потоп.
Он хотел возразить, сказать что-то ещё, но она не дала ему. Она сделала шаг вперёд, заставляя его отступить обратно, в центр лужи. — Давай посчитаем, мастер. Новый ламинат на кухню и в коридор, потому что он уже вздулся — это сорок тысяч. Новые кухонные фасады снизу, потому что ДСП разбухнет от воды — это ещё минимум шестьдесят. Работа мастера, который сейчас стоит и смотрит на этот цирк — восемь тысяч. Итого — сто восемь. И это если соседей снизу не залило. Твои игрушки я выставила за семьдесят. Считай это твоим первым, скромным вкладом в ликвидацию последствий.
Она чеканила цифры, как молотом забивала гвозди в крышку его самолюбия.
Она замолчала, давая ему осознать всю глубину своего падения. Он стоял посреди своей персональной катастрофы, созданной его же руками, и понимал, что проиграл. Не спор, не скандал — он проиграл войну. Он был разбит, обезоружен и выставлен на посмешище перед чужим человеком.
Больше не глядя на него, Карина развернулась. Она прошла мимо сантехника, который тактично отвёл взгляд, и кивнула ему:
— Можете приступать.
А сама направилась прямиком к кладовке. Чтобы достать пустые коробки и упаковать первый лот для покупателя. Борис остался один. Он стоял на коленях в грязной воде, в окружении испорченной мебели, и смотрел ей вслед. За его спиной раздался тихий щелчок — это мастер открыл свой кейс с инструментами. Настоящими. Профессиональными. Этот звук прозвучал для Бориса громче любого выстрела…
