Сковородка шипела, разбрасывая капли масла. Запах жареного мяса и лука наполнял небольшую кухню. Я старалась, очень старалась. Мариновала, резала, жарила. Всё должно быть идеально. Это был третий раз, когда я встречалась с родителями Алексея, но первый — когда готовила сама.
— Мариночка, дорогая, не перетруди себя, — сказала Ольга Ивановна, поправляя идеально уложенные седые волосы. — Лёшенька говорил, ты прекрасно готовишь. Но мне, знаешь, и так неловко, что ты возишься.
В её голосе чувствовалась фальшивая нота. Стоя спиной к ней, я закатила глаза, но, повернувшись, улыбнулась.
— Что вы, мне в радость.
Алексей сидел в гостиной с отцом. Смотрели новости, обсуждали какие-то мужские дела. Мне нравилось, как он смеётся с отцом — открыто, по-детски. Семейный ужин начался тепло. Меня хвалили за котлеты, за салат, Ольга Ивановна целых три раза сказала, какой замечательный выбор сделал её сын. Алексей сидел довольный, иногда сжимая мою руку под столом.
Когда подали чай и настроение стало расслабленным и домашним, всё изменилось.
— А вы уже подумали, где будете жить после свадьбы? — вдруг спросила Ольга Ивановна. — Квартирный вопрос нынче такой сложный…
— Пока в моей, — ответила я. — Она хоть и небольшая, но…
— В той, что родители тебе подарили? — перебила она, делая глоток чая. — Очень щедро с их стороны.
Что-то в тоне её голоса заставило меня напрячься.
— Не подарили. Помогли купить. Я выплачиваю им понемногу.
— Понимаю, понимаю, — она кивнула. — Но формально она ведь твоя? На тебя оформлена?
Воздух в комнате будто сгустился. Я посмотрела на Алексея — он внимательно разглядывал узор на скатерти.
— Да, а что?
— Ничего особенного, дорогая. Просто когда создаётся новая семья, важно всё продумать. Квартира-то, конечно, на Мариночку… но, сынок, ты подумал о своей безопасности?
Алексей поднял глаза. Я поймала его взгляд — виноватый, но решительный. Он кивнул матери.
— Я говорил об этом с Мариной. Мы еще обсудим.
Но мы ничего не обсуждали. Совсем ничего. Кусок пирога застрял у меня в горле.
— Простите, не понимаю, — я попыталась улыбнуться, но вышло плохо. — О какой безопасности речь?
— О юридической, милая, — Ольга Ивановна положила свою сухую ладонь на мою. — Брак — это прекрасно, но времена нынче такие… непредсказуемые. Лёша работает день и ночь, но своего жилья у него нет. А если вдруг что-то случится?
Я смотрела на неё, но видела только тонкие губы, сжимающиеся в улыбке. По спине пробежал холодок. Когда я посмотрела на Алексея, он отвел взгляд.
Цена любви
— Ты ничего не хочешь мне объяснить? — спросила я, как только мы сели в машину.
Алексей не спешил заводить двигатель. За окном медленно накрапывал дождь, капли стекали по стеклу, размывая свет уличных фонарей. Он вертел ключи в руках.
— Ну же, Лёша. Что это было? Какое-то… вымогательство?
— Не говори так, — в его голосе появилась сталь. — Мама беспокоится о нашем будущем. И я тоже.
— Каким образом моя квартира связана с нашим будущим? — я повернулась к нему всем телом. — Я ничего не понимаю.
Он вздохнул, потер переносицу, будто объяснял что-то ребенку.
— Марин, ты же умная девочка. Подумай сама. Мы женимся, я въезжаю к тебе. Буду платить за ремонт, за мебель, за всё… А твои родители уже однажды помогли тебе с этой квартирой. Ты уверена, что они не начнут потом говорить, что это их собственность? Не выставят меня в случае чего?
Я смотрела на него, не веря своим ушам.
— Ты с ума сошел? Мои родители никогда…
— Все так говорят, пока не начинаются проблемы, — перебил он. — У моего друга Димы так было. Тесть с тещей помогли с первым взносом, а потом из-за какой-то ерунды выжили его. И он остался без ничего.
— Ты сравниваешь моих родителей с какими-то…
— Я ничего не сравниваю, — снова перебил он. — Просто хочу, чтобы у нас было безопасное будущее.
По моей спине пробежал холодок.
— И что же ты предлагаешь? — мой голос дрогнул.
Алексей улыбнулся, и в этот момент я увидела, как он похож на свою мать — те же тонкие губы, та же расчетливость во взгляде.
— Всё очень просто, родная. Нам нужно защитить наш союз. Переоформить квартиру на маму.
— На твою маму? — я не могла поверить своим ушам. — Ты хочешь, чтобы я подарила квартиру твоей матери?
— Не навсегда, конечно. Просто на первое время. А потом, когда родятся дети, всё будет оформлено на них. Это же логично, правда? — он взял меня за руку. — Надо подумать о будущем. Безопасность семьи — на первом месте.
Его ладонь была тёплой, а глаза — такими искренними. Но меня будто окатили ледяной водой. Я вспомнила, как мои родители откладывали каждую копейку, как мама отказывалась от новой одежды, а папа брался за подработки. Двадцать лет они копили. А теперь какая-то чужая женщина должна получить плоды их труда?
— Лёш, это какое-то безумие, — прошептала я. — Ты же понимаешь, что просишь?
— Я прошу доверия, Марина, — сказал он, и в его голосе появилась нотка раздражения. — Если ты не доверяешь мне в таком простом вопросе, то как мы будем строить семью?
Он завел машину. Я смотрела на его профиль — красивый, уверенный. Человек, за которого я собиралась выйти замуж. Но что-то надломилось во мне в тот момент. Маленькая трещина, через которую начали просачиваться сомнения.
— Подумай об этом, — сказал он, выруливая на дорогу. — Или квартира на мою мать, или свадьбы не будет. Я не могу рисковать своим будущим.
Родительское сердце
Домик моих родителей всегда казался мне самым уютным местом на земле. Маленький, с покосившимся забором и яблонями во дворе. Мама называла его «наше гнёздышко». После разговора с Алексеем ноги сами привели меня сюда.
— Мариночка! — мама распахнула дверь, будто ждала меня. — А мы с папой только чай собрались пить. Проходи скорее.
В доме пахло корицей и яблочным пирогом. Отец сидел за столом, листая газету. При виде меня его лицо просветлело.
— Доченька, какими судьбами? — он встал, чтобы обнять меня. — Как твой жених поживает?
Я не выдержала и разрыдалась прямо в прихожей. Родители переглянулись, мама быстро подхватила меня под руку.
— Давай-ка за стол, — скомандовала она. — Сначала чай, потом разговоры.
Я сидела, обхватив чашку дрожащими руками, и между всхлипываниями рассказывала про ужин, про слова Ольги Ивановны, про ультиматум Алексея. С каждым моим словом лицо отца становилось всё бледнее.
— Повтори-ка, — попросил он, когда я закончила. — Он хочет, чтобы ты переписала квартиру на его мать?
Я кивнула, размазывая слёзы по щекам.
— Говорит, это для нашей безопасности. Чтобы вы потом не могли меня… не знаю, заставить его выселиться или что-то в этом роде.
Отец встал из-за стола так резко, что чашки подпрыгнули. Он подошел к окну и долго смотрел на темнеющий сад. Когда он повернулся, лицо его было белее снега.
— Мы копили двадцать лет, — сказал он тихо, но в голосе звенела сталь. — Отказывали себе во всём. Помнишь, Валя, как ты донашивала старое пальто? А я брался за любую шабашку по выходным… Двадцать лет. Всё ради того, чтобы у дочери был свой угол.
Мама молчала, но я видела, как блестят слёзы в её глазах.
— Она хочет всё просто так? — продолжал отец. — Эта женщина, которая видела тебя три раза в жизни, хочет забрать то, что мы с таким трудом…
Он не договорил, махнул рукой и снова отвернулся к окну. Плечи его подрагивали.
— Папа, — прошептала я, — я не собираюсь ничего переписывать. Я пришла посоветоваться…
— А что тут советовать? — мама наконец заговорила. Голос её был тих, но тверд. — Ты уже всё решила, доченька. Иначе не пришла бы к нам.
Она была права. Глубоко в душе я уже знала ответ. Просто боялась его произнести.
— Я люблю его, — сказала я, и это прозвучало как оправдание.
— Любовь — это не когда у тебя отбирают, — отец вернулся к столу. — Любовь — это когда дают. Запомни это, дочка.
Он взял мою руку в свои — шершавые, с мозолями от работы в саду. Руки, которые всю жизнь трудились ради меня.
— Знаешь, — сказал он тихо, — когда ты была маленькой, ты всегда приносила домой подранных котят и птичек с перебитыми крыльями. У тебя доброе сердце. Но иногда доброта может обернуться против тебя.
Мама поставила передо мной свежую чашку чая и кусок пирога.
— Поешь, — сказала она просто. — И оставайся сегодня у нас. А утром голова будет яснее.
В её голосе не было осуждения, только бесконечная любовь и печаль. В этот момент я поняла: что бы я ни выбрала, они будут со мной. И эта уверенность давала силы.
Бессоница
Я лежала в своей старой детской комнате, глядя в потолок. Часы на прикроватной тумбочке показывали три часа ночи. Сон не шёл. За окном шелестели яблони, а в голове — мысли, одна тревожнее другой.
Телефон снова завибрировал. Четвёртое сообщение от Алексея: «Почему не отвечаешь? Я волнуюсь. Где ты?»
Я отключила звук. Не хотела разговаривать. Не сейчас, когда внутри такая буря.
Я встала с кровати и подошла к шкафу. Там, на верхней полке, в коробке из-под обуви хранилось моё свадебное платье. Точнее, пока только ткань и эскиз — мама собиралась сшить его сама. «Чтобы всё было особенным, — говорила она, — как в моё время».
Я достала коробку, провела рукой по нежному шёлку. Красивое должно было получиться платье. Простое, элегантное — такое, в котором не стыдно пойти под венец.
Венец… Это слово вдруг ударило меня. Не просто свадьба — венчание. Клятва перед Богом и людьми. «Да будут двое одна плоть». А мы с Алексеем — станем ли мы единым целым? Или так и останемся чужими, просто живущими под одной крышей?
Я вспомнила, как полгода назад он впервые запретил мне встречаться с подругами. «Машка плохо на тебя влияет, — сказал он тогда. — Вечно с ней по клубам шатаешься». А ведь мы не в клуб собирались — на выставку. Но я промолчала. Решила, что ему просто не нравится Маша.
Потом были другие случаи. Когда он проверял мой телефон. Когда возмущался, что я трачу «его» деньги на новые туфли — хотя я покупала их на свою зарплату. Когда говорил: «Я же о тебе забочусь, дурочка!» — и это звучало одновременно ласково и унизительно.
Я прошлась по комнате. На стене висели мои детские рисунки в рамочках — мама сохранила. Вот я в жёлтом платье, с косичками. Рядом — огромная радуга и солнце с ресницами. Счастливая девочка, которая верила, что мир добр и справедлив.
Что бы сказала та девочка, узнав про ультиматум? «Беги, Марина! Беги без оглядки!» — наверное, что-то в этом роде.
На столе лежал альбом с фотографиями. Я пролистала его. Вот мы с родителями на море. Вот я получаю аттестат. А вот — первое фото с Алексеем. Как же я была счастлива тогда! Он казался таким надёжным, таким заботливым. «Я всегда буду рядом, — говорил он. — Всегда буду защищать тебя».
От кого он собирался меня защищать? От моих же родителей?
Я закрыла альбом и подошла к окну. В саду, в призрачном свете луны, стояла старая яблоня. Каждую осень она давала так много яблок, что мы не знали, куда их девать. «Щедрое сердце, — говорил отец, поглаживая её ствол. — Всё отдаёт, ничего не требует взамен».
Мой Алексей не был похож на эту яблоню. Он всегда что-то требовал: внимания, подчинения, а теперь — и моей квартиры.
Телефон снова завибрировал. Я взяла его в руки, но читать не стала. Вместо этого набрала номер Маши — той самой, с которой мне запрещал видеться Алексей.
— Машка, — прошептала я, когда сонный голос ответил. — Прости за поздний звонок. Ты не против, если я к тебе завтра загляну? Мне очень нужно поговорить.
— Мариш, ты чего? — в её голосе слышалась тревога. — Что-то случилось?
— Да, — ответила я, и впервые за весь день почувствовала какое-то облегчение. — Кажется, я наконец прозрела.
Точка невозврата
«Кофейный дворик» всегда казался мне слишком пафосным для нашего маленького городка. Высокие цены, неудобные стулья и кофе, который на вкус напоминал подгоревшую овсянку. Но Ольга Ивановна его обожала. «Здесь бывают приличные люди», — говорила она.
Я опаздывала. Специально. Хотела, чтобы они — Алексей и его мать — посидели, поволновались. За три дня, прошедших с момента нашей последней встречи, Алексей звонил мне раз тридцать. Я не брала трубку. Наконец, вчера вечером, ответила и согласилась встретиться.
Я увидела их издалека — сидели у окна. Алексей нервно постукивал пальцами по столу, Ольга Ивановна непрерывно что-то говорила ему. Я сделала глубокий вдох и толкнула дверь кафе.
— Мариночка! — голос Ольги Ивановны прозвучал фальшиво-радостно. — Мы уж испереживались все. Лёшенька чуть с ума не сошёл.
Алексей встал, попытался обнять меня, но я ловко увернулась и села напротив них. Официантка немедленно возникла рядом.
— Капучино, пожалуйста, — попросила я. — И ватрушку с творогом.
— Ты же не любишь ватрушки, — нахмурился Алексей.
— Теперь люблю, — отрезала я, и повернулась к его матери: — Ольга Ивановна, вы прекрасно выглядите.
И это была правда. Элегантное платье, жемчужная нитка на шее, свежая укладка — настоящая светская львица.
— Благодарю, дорогая, — она слегка наклонила голову. — Ты тоже… посвежела. Эти дни пошли тебе на пользу?
В её голосе слышался подтекст: «Одумалась ли ты?» Я промолчала, дожидаясь, пока официантка принесёт мой заказ.
— Марина, — не выдержал Алексей, — мы должны поговорить. Я звонил тебе…
— Я знаю, — перебила я. — Тридцать два раза, если быть точной.
— Ты считала? — он выглядел удивлённым.
— Конечно. Это же так романтично — когда будущий муж выставляет ультиматумы, а потом звонит по тридцать раз в день.
Ольга Ивановна поджала губы.
— Мариночка, ты неправильно всё поняла. Никаких ультиматумов. Просто забота о семье…
— О семье? — я посмотрела ей прямо в глаза. — Или о собственности?
Принесли мой кофе. Я сделала глоток, хотя горло перехватило. Нужно было собраться с духом.
— Послушай, — Алексей накрыл мою руку своей. — Я погорячился тогда. Давай спокойно обсудим всё. Мы же любим друг друга, правда?
Я смотрела на его красивое лицо, на эти голубые глаза, в которые когда-то влюбилась с первого взгляда. Но теперь видела в них только холодный расчёт.
— Ты решила? — спросил он наконец, когда я долго молчала.
— Да, — ответила я, и мой голос прозвучал на удивление твёрдо. — Я решила выбрать себя.
Я сняла с пальца кольцо — тонкое, с маленьким бриллиантом. Алексей настаивал на более дорогом, но я отказалась. «Лучше на медовый месяц потратим», — говорила я тогда.
Кольцо легло на стол с тихим звоном.
— Что это значит? — его голос дрогнул.
— Это значит «нет». Нет квартире на твою мать. Нет контролю. Нет свадьбе.
Ольга Ивановна торжествующе молчала. Она не выглядела расстроенной — скорее, удовлетворённой, будто получила подтверждение своим подозрениям.
— Ты не можешь, — Алексей побледнел. — Мы же всё спланировали. Ресторан заказан, гости приглашены…
— Можешь сказать им, что невеста сбежала с шафером, — я улыбнулась. — Будет забавная история.
Я встала из-за стола. Ноги подкашивались, но голос был твёрд:
— Прощайте, Ольга Ивановна. И ты, Лёша, прощай.
Я шла к выходу, чувствуя их взгляды на своей спине. У самой двери Алексей догнал меня, схватил за локоть.
— Ты пожалеешь об этом, — прошипел он. — Думаешь, кому-то ещё нужна такая… строптивая?
Я высвободила руку.
— Знаешь, что самое смешное? Я бы всё тебе отдала. По любви. Если бы ты просто попросил, а не требовал. Если бы хоть раз подумал обо мне, а не о себе.
И вышла под моросящий дождь, чувствуя, как с плеч падает невидимая тяжесть.
Новое начало
Осень в этом году выдалась тёплой. Листья не желтели, а становились багряными, словно сразу переходили от лета к какому-то своему, особенному состоянию. Я шла по аллее городского парка, прижимая к груди папку с конспектами. Три месяца прошло с того дня в кафе. Три месяца новой жизни.
Лекция по семейной психологии заканчивалась в семь, и я обычно шла домой через парк. Мне нравилось это время — сумерки, когда фонари только начинают загораться, а воздух пахнет опавшей листвой и чем-то сладким. Запахом свободы, пожалуй.
— Простите, вы не подскажете, как пройти к библиотеке?
Я обернулась. Молодой мужчина в очках смотрел на меня вопросительно. В руках — книга, на плече — потрёпанный рюкзак.
— Прямо по аллее, потом налево, — улыбнулась я. — Там будет арка из плюща, за ней и есть библиотека.
— Спасибо, — он помедлил. — А вы случайно не на лекцию Светланы Игоревны ходили? По семейной психологии?
Я кивнула, удивлённая.
— Я тоже, — он протянул руку. — Виктор. Сижу обычно в самом конце аудитории, поэтому вы меня, наверное, не замечали.
— Марина, — я пожала его руку. — Вы психолог?
— Начинающий, — он улыбнулся. — Прохожу переподготовку. А вы?
— Просто для себя, — я перехватила папку поудобнее. — После… одной истории захотелось разобраться, почему люди поступают так, а не иначе.
Мы пошли вместе по аллее. Он оказался приятным собеседником — говорил негромко, с лёгким южным акцентом, слушал внимательно. Не перебивал и не пытался произвести впечатление, как это часто делают мужчины при первом знакомстве.
— Знаете, я тоже пришёл на эти курсы после личной драмы, — признался он, когда мы дошли до библиотеки. — Развёлся год назад. Не понимал, что делал не так.
— И как, разобрались? — спросила я.
— Кажется, да, — он задумчиво посмотрел на меня. — Главное — слышать другого человека. По-настоящему слышать, а не делать вид.
Мы постояли у входа в библиотеку, поговорили ещё немного о лекциях, о книгах. Потом обменялись номерами — «чтобы обсудить конспекты», как он выразился.
Домой я возвращалась в приподнятом настроении. Моя квартира встретила меня тишиной и чистотой. Я сделала себе чашку травяного чая, включила любимую музыку. Не классику, которую предпочитал Алексей, а старый добрый рок.
На стене висела новая картина — мама подарила на день рождения. Маки в поле, яркие, живые. «Как ты», — сказала она.
Телефон звякнул сообщением. «Было приятно познакомиться. Может, кофе после следующей лекции? Виктор».
Я улыбнулась. Наберу ему завтра, решила я. Без спешки.
Ещё один звук — входящее сообщение. Я глянула на экран и вздрогнула. Алексей. После нескольких недель безуспешных попыток вернуть меня он, казалось, смирился и исчез из моей жизни. И вот снова.
«Я всё понял… Давай поговорим. Я изменился. Клянусь».
Раньше такое сообщение заставило бы меня сомневаться, анализировать, страдать. Теперь я просто удалила его, не отвечая, и поставила чайник на плиту.
За окном шелестел дождь — тихий, осенний. Я подошла к подоконнику, где в горшках зеленели мои новые увлечения — суккуленты. Маленькие, но такие живучие растения. Папа говорил: «Они как ты — не требуют много, но дают красоту».
Я коснулась пальцем мясистого листа. Мне нравилась моя новая жизнь. Нравились лекции, новые знакомства, свобода решать самой. Даже одиночество нравилось — оно было временным попутчиком, а не приговором.
Жизнь без ультиматумов. Жизнь по своим правилам.
Каждый вечер перед сном я писала дневник — ещё одна новая привычка. Сегодняшняя запись была короткой:
«Сегодня поняла, что счастлива. Не потому, что встретила хорошего человека (хотя Виктор кажется милым). А потому, что научилась быть счастливой сама с собой. Это и есть настоящая победа».
