— Мам, ну какой графит? Он же мрачный, как надгробие. Нет, я не спорю, просто Жанна говорит, что он стильный… Да, да, я слышу. Маркий. Видно каждую крошку. Понял, — Игорь переминался с ноги на ногу, зажав смартфон плечом, и виновато косился на жену. — А если бежевый? Что? Как в больнице? Ну ладно, а что ты посоветуешь? Коричневый? «Орех»? Сейчас спрошу.
Жанна стояла, опираясь поясницей о спинку того самого дивана цвета «графит», который они выбрали еще полчаса назад. Её пальцы, сжимавшие кожаный ремешок сумки, побелели. Она смотрела не на мужа, а на молоденькую девушку-консультанта, которая деликатно отвела взгляд в сторону, делая вид, что очень занята изучением ценника на пуфике. Но Жанна видела, как уголок губ продавщицы едва заметно подрагивает в презрительной, жалостливой усмешке.
В огромном мебельном ангаре пахло древесной стружкой, дешевым кофе из автомата и пылью. Люди вокруг деловито щупали обивку, садились, прыгали на матрасах, спорили о размерах. И только её муж, тридцативосьмилетний начальник отдела продаж, стоял посреди прохода и отчитывался перед телефонной трубкой, словно нашкодивший первоклассник, забывший сменку.
— Игорь, у нас нет времени, — сухо произнесла Жанна. Голос её был ровным, но в нем звенело напряжение, как у перетянутой струны. — Мы берем этот. Серый. Велюровый. Оформляйте доставку.
Она кивнула продавщице, доставая карту. Девушка с облегчением потянулась к терминалу.
— Подожди, Жан! — Игорь махнул ей рукой, призывая к тишине, и снова заговорил в трубку, повысив голос, чтобы перекричать фоновую музыку торгового центра. — Мам, она хочет велюр. Да, я знаю, что он вытирается. Я помню про теткин диван в восемьдесят девятом году. Что? Рогожку? Мам, рогожка колется… Ну хорошо, хорошо, я понял. Практичность на первом месте. Сейчас я ей передам.
Он наконец оторвал телефон от уха и посмотрел на жену с видом эксперта, только что получившего секретные и неопровержимые разведданные.
— Мама говорит, велюр брать нельзя. Категорически. Через год будут проплешины, как у старой собаки. И цвет этот ни к селу, ни к городу, пятна от сока не отстираешь. Она советует взять угловой, в рогожке, расцветка «шоколад». У них сейчас акция на фабрике «Уют», мама видела рекламу по телевизору. Это надежно.
Жанна медленно убрала карту обратно в кошелек. Щелчок застежки прозвучал для неё громче, чем весь этот магазинный гул. Кровь прилила к лицу, но это был не румянец смущения, а тяжелая, горячая волна гнева, которая поднималась снизу, от желудка, затапливая легкие и горло. Она чувствовала себя не женой, а случайной прохожей, мнение которой не имеет никакого веса по сравнению с голосом из динамика.
— Игорь, — сказала она тихо, стараясь не потерять лицо перед персоналом. — Мы живем в квартире с серыми стенами. У нас стиль лофт. Какой, к черту, «шоколад»? Какой «Уют»? Ты вообще слышишь себя? Ты видел этот «шоколад»? Это цвет грязи.
— Ну зачем ты так сразу? — Игорь обиженно надул губы, становясь пугающе похожим на капризного ребенка. — Мама дело говорит. У неё опыт. Она три ремонта пережила, она жизнь знает. А ты зациклилась на своей картинке из интернета. Вещь должна служить годами, а не для красоты стоять. Мам, алло! Да, я ей объясняю…
Он снова прижал телефон к уху, полностью игнорируя тот факт, что Жанна стоит перед ним с перекошенным от ярости лицом.
— Скажи ей, пусть не упрямится, — донесся из динамика визгливый, уверенный голос свекрови. Громкость была такой, что услышала даже продавщица, которая теперь смотрела на Игоря уже не с жалостью, а с откровенным недоумением. — И про ножки спроси! Деревянные рассохнутся, надо брать на металлокаркасе! У Петровых ножка подломилась, когда гости сели!
Игорь послушно открыл рот, чтобы транслировать очередную порцию чужой мудрости, но Жанна сделала шаг вперед. Резко, хищно. Она вырвала смартфон из его руки. Игорь даже не успел среагировать, его пальцы всё еще сжимали пустоту, а рот остался полуоткрытым.
— Жанна, ты чего?! — воскликнул он, испуганно озираясь.
Жанна поднесла телефон к лицу. На экране светилось фото контакта «Мамуля» — какая-то размытая фотография женщины в панамке на грядках, которая сейчас управляла их жизнью за тысячу километров.
— Галина Петровна, — произнесла Жанна прямо в микрофон, четко артикулируя каждое слово, чтобы не было никаких помех связи. — Диван будет серым. А если вам так нравится рогожка цвета детской неожиданности, купите её себе. И на металлокаркасе, и на гусеничном ходу, мне плевать. В нашей квартире вашего «шоколада» не будет.
Она нажала на красную кнопку отбоя с такой силой, что, казалось, экран треснет под пальцем. Потом швырнула телефон Игорю в грудь. Он инстинктивно поймал гаджет, прижимая его к себе обеими руками, как величайшую святыню, которую только что осквернили варвары.
— Ты с ума сошла? — прошипел он, его голос дрогнул от возмущения. — Ты как с матерью разговариваешь? Она же слышала! Она хотела как лучше!
— Я слышала достаточно, — отрезала Жанна.
Продавщица, поняв, что сделка срывается окончательно, попятилась за стойку администратора, стараясь стать невидимой и слиться с интерьером. Но Игоря уже не интересовал диван. Его лицо пошло красными пятнами, шея вздулась.
— Ты эгоистка, — заявил он, набычившись. — Человек хочет помочь, советует, чтобы мы деньги на ветер не выкидывали. А ты устраиваешь сцены на ровном месте! Из-за какой-то тряпки! Тебе сложно прислушаться? У мамы давление, а ты ей хамишь!
Жанна смотрела на него и видела не мужчину, с которым прожила семь лет, не партнера, с которым строила планы. Она видела большого, рыхлого мальчика в дорогом пальто, к которому тянется невидимая, но прочная пуповина. Этот мальчик не имел своего мнения, своих желаний, своего вкуса. Он был просто ретранслятором чужой воли. И этот ретранслятор сейчас пытался учить её жизни. Чаша терпения, которую она наполняла годами, переполнилась и треснула.
— Хватит постоянно бегать за советами к своей мамочке, Игорь! Меня уже достало её постоянное вмешательство в нашу жизнь! Если ты это всё не прекратишь, то я просто подам на развод!
— Тише ты, истеричка! — зашипел Игорь, делая страшные глаза и пытаясь схватить её за локоть. — Люди смотрят! Позоришь меня! Какой развод? Что ты несешь из-за ерунды?
— Такой развод, Игорь. Окончательный, — Жанна отдернула руку, словно от ожога. Она вдруг успокоилась. Крик ушел, оставив место ледяной, звенящей пустоте. — Потому что я замужем за тобой, а не за Галиной Петровной. Но в нашей постели, в нашей кухне и в нашем кошельке её всегда больше, чем тебя. Ты не муж, ты — её аппендикс.
— Не преувеличивай, — фыркнул он, нервно разблокируя телефон, чтобы проверить, не перезванивает ли «мамуля». — Просто надо уважать старших. Мама плохого не посоветует. Ты остынешь и поймешь, какую чушь сморозила.
— Вот и живи с мамой. Остывай с ней вместе, — бросила Жанна.
Она резко развернулась, каблуки гулко цокнули по кафельному полу. Она не оглядывалась.
— Эй, ты куда? А диван? — крикнул ей в спину Игорь, в голосе которого звучала паника пополам с обидой. — Жанна! Мы же еще кухню не посмотрели! Мама сказала, фасады лучше глянец не брать, отпечатков много!
Жанна шла к выходу, чувствуя, как вибрирует воздух от напряжения. Ей хотелось не просто уйти, ей хотелось вымыть руки с хлоркой, смыть с себя этот липкий стыд за своего мужчину. За спиной она слышала, как Игорь снова начинает бормотать в трубку: «Алло, мам? Да, она психанула… Нет, ничего не купили. Да, ты была права, характер у неё тяжелый…».
Автоматические двери магазина разъехались перед ней, выпуская на улицу. Жанна вдохнула полной грудью холодный осенний воздух. Он обжег легкие, но это было приятное чувство — чувство свободы от чужого мнения. Она достала ключи от машины. Игоря ждать она не собиралась. У него есть телефон, есть мама, есть навигатор. Пусть добирается как хочет. Хоть на такси, хоть пешком, хоть на металлокаркасе. Ей было всё равно.
Ключ в замке повернулся с сухим, безжизненным щелчком. Жанна толкнула дверь и шагнула в полумрак прихожей. Тишина квартиры, обычно приносившая облегчение после шумного офиса, сегодня давила на уши ватной подушкой. Она не стала включать свет. Просто скинула туфли, даже не поставив их ровно, и прошла в гостиную, где упала в кресло.
Впервые за семь лет брака она посмотрела на свой дом не как хозяйка, а как сторонний наблюдатель, случайно зашедший в музей чужого, дурного вкуса. Её взгляд скользил по предметам, и каждый из них отзывался в памяти не радостью покупки, а тягучим, липким компромиссом, на который она шла ради «мира в семье».
Вот шторы. Тяжелые, темно-бордовые, с золотыми кистями, собирающие на себя тонны пыли. Жанна хотела легкий лен, но Галина Петровна по видеосвязи убедила Игоря, что лен — это «тряпка для пола», а в приличной семье окна должны быть «одеты богато». И теперь эти бархатные монстры душили комнату, крадя дневной свет.
Взгляд переместился на ковер. Синтетический прямоугольник с аляповатым восточным узором, который абсолютно не вязался с современной тумбой под телевизор. «Ножки мерзнуть будут, Жанночка, бетон ведь холодный!» — вещала свекровь, когда они только въехали. И Игорь притащил этот пылесборник, сияя от гордости, будто добыл шкуру мамонта.
Вся квартира была оккупирована. Это была не их территория. Это был филиал квартиры Галины Петровны, просто расположенный в другом городе. Жанна поняла, что все эти годы она жила в декорациях, утвержденных чужой женщиной, а Игорь был лишь старательным прорабом, исполняющим волю заказчика.
Входная дверь хлопнула так, что стекла в серванте жалобно звякнули. В коридоре послышалось тяжелое сопение, грохот падающей ложки для обуви и нервное шуршание куртки.
— Ты совсем с катушек слетела? — Игорь влетел в комнату, даже не разувшись. На его пальто темнели пятна от дождя, лицо лоснилось от пота и гнева. — Бросила меня там! Мне пришлось такси вызывать! Ты видела цены? Семьсот рублей! Семьсот рублей за десять минут езды, потому что «повышенный спрос»!
Он швырнул сумку на тот самый аляповатый ковер и уставился на жену, ожидая извинений или хотя бы объяснений. Но Жанна сидела неподвижно, продолжая изучать узор на обоях — бежевых, в мелкий цветочек, потому что «серые стены — это для психушки», как авторитетно заявила мама три года назад.
— Семьсот рублей, Игорь? — переспросила она безэмоционально. — Это дешево. Плата за проезд в новую жизнь обычно выше.
— Хватит паясничать! — он прошел вглубь комнаты, оставляя грязные следы на паркете. — Ты устроила цирк перед продавцами. Мама там чуть второй инфаркт не словила, мне пришлось её полчаса успокаивать, пока такси ждал. Она, между прочим, давление мерила в прямом эфире! Сто восемьдесят на сто! Довольна?
— Очень, — кивнула Жанна. — Надеюсь, она выживет, чтобы принять тебя обратно.
— Что? — Игорь замер, недоверчиво щурясь. — Опять ты за своё? Жан, ну это уже не смешно. Ну, погорячилась, ну, не купили диван. Но говорить про развод из-за мебели — это инфантилизм. Тебе тридцать пять лет, а ведешь себя как подросток.
Он подошел к окну и привычным жестом одернул тяжелую штору, поправляя складку. Этот жест — хозяйский, уверенный, копирующий движения его матери — стал для Жанны последним щелчком тумблера.
— Игорь, посмотри вокруг, — тихо сказала она.
— Ну смотрю. И что?
— Что ты видишь?
— Квартиру вижу. Нашу квартиру, в которую, кстати, вложено немало моих сил, — он гордо выпятил грудь.
— Нет здесь твоих сил, — Жанна встала с кресла. — Здесь есть только мамины страхи и твоя бесхребетность. Эти шторы — мамины. Этот ковер — мамин. Люстра, которую я ненавижу, потому что в ней лампочки менять нужно с риском для жизни — мамина. Даже трусы, которые на тебе сейчас надеты, наверняка куплены потому, что мама сказала: «хлопок полезнее».
— И что плохого в хлопке?! — взвизгнул Игорь, искренне не понимая сути претензии. — Ты сейчас придираешься к ерунде, чтобы оправдать свою истерику! Мама просто хочет, чтобы у нас было всё качественно и практично! Мы молодые, мы глупые, мы не разбираемся в материалах!
— Мы не глупые, Игорь. Глупый здесь только один. Тот, кто в сорок лет не может купить диван без разрешения родительницы, — она прошла мимо него, задев плечом. От мужа пахло сыростью и тем самым дешевым кофе из мебельного автомата.
Жанна направилась в спальню. Игорь, чуя неладное, поплелся следом, продолжая бубнить:
— Ты просто устала на работе. Тебе надо выпить валерьянки и полежать. Мама, кстати, сказала, что пришлет рецепт настойки, она сама делает на травах…
Жанна вошла в спальню и распахнула створки шкафа-купе. Зеркальные двери разъехались с мягким гулом. Внутри висели его рубашки — отглаженные ею, выстиранные ею. На полках лежали стопки джемперов. Всё было аккуратно, по цветам, как она любила. Как логист, она любила порядок. И сейчас она собиралась навести окончательный порядок в своей жизни, удалив из неё лишний элемент.
Она взяла с верхней полки большую спортивную сумку, с которой они ездили в Турцию в прошлом году (отель выбирала Галина Петровна, потому что «там кормежка лучше»). Молния зловещще вжикнула.
— Э, ты чего удумала? — голос Игоря дрогнул. Он встал в дверях спальни, опираясь рукой о косяк, словно пытаясь загородить проход своей фигурой.
— Собираю твои вещи, — спокойно ответила Жанна, вынимая с вешалки сразу пять рубашек вместе с плечиками. — Чемодан я тебе не дам, он мне самой пригодится. А вот сумка как раз подойдет. Она вместительная, практичная. Маме понравится.
— Прекрати! — он сделал шаг вперед, но остановился, наткнувшись на её взгляд. В глазах Жанны не было ни слез, ни мольбы, ни даже злости. Там был холодный расчет, с которым выбраковывают испорченный груз. — Ты не имеешь права! Это и мой дом тоже! Я здесь прописан!
— Временно, Игорь. Временно, — напомнила она, бросая рубашки в сумку. Ткань сминалась, но ей было всё равно. — Квартира куплена мной до брака. Ипотеку закрывала я. Ты только коммуналку платил, да и то половину мама тебе компенсировала, «чтобы деточке легче было». Так что юридически ты здесь гость. А гостеприимство закончилось ровно в тот момент, когда ты попытался превратить мой дом в филиал богадельни.
— Ты… ты всё разрушаешь! — Игорь задыхался от возмущения. — Из-за какого-то дивана! Да я куплю тебе этот чертов диван! Сама выбирай! Хоть розовый, хоть серо-буро-малиновый! Только успокойся!
Жанна на секунду замерла с охапкой носков в руках.
— Дело не в диване, — сказала она устало. — Дело в том, что даже сейчас, пытаясь меня остановить, ты торгуешься. Ты не понимаешь, что мне не нужно твоё разрешение на покупку мебели в моем доме. Мне не нужно одобрение твоей мамы на цвет моей жизни.
Она швырнула носки в сумку и принялась за джинсы.
— Я не пойду никуда! Ночь на дворе! — Игорь скрестил руки на груди, принимая позу оскорбленного монумента. — Я лягу спать здесь. А завтра ты проспишься, и мы поговорим как нормальные люди. Без психов.
— Ты уйдешь сейчас, — Жанна выгребла с полки нижнее белье и, не глядя, запихнула его в боковой карман сумки. — Или я вызову грузчиков. У меня на работе есть пара крепких ребят, они как раз сейчас на смене. Вынесут тебя вместе с твоим драгоценным ковром.
— Ты пугаешь меня, Жанна, — прошептал Игорь, глядя, как стремительно пустеют его полки. — Ты стала какой-то… чужой. Жестокой. Где та девочка, на которой я женился?
— Та девочка умерла от удушья, — отрезала она, застегивая молнию на наполовину заполненной сумке. — Её задушила твоя мамочка своей «заботой», а ты стоял рядом и подавал шарфик, чтобы затягивать было удобнее.
— Не смей закрывать эту сумку! — взвизгнул Игорь, видя, как Жанна с методичностью робота-упаковщика утрамбовывает его зимний пуховик. — Ты не слышишь меня? Я сказал: мы поговорим! Если ты не хочешь слушать мужа, послушаешь старших!
Он выхватил телефон из кармана брюк, едва не выронив его от спешки. Пальцы лихорадочно тыкали в экран, разыскивая иконку видеосвязи. Жанна на секунду остановилась, держа в руках пару его кроссовок. Она смотрела на мужа с брезгливым интересом, как энтомолог смотрит на жука, который в случае опасности выделяет едкую жидкость.
— Звони, Игорь. Звони, — сказала она тихо. — Пусть мама увидит, как её воспитание вылетает в трубу.
Пошли гудки. Громкие, требовательные, заполняющие собой всё пространство спальни. На экране загорелось изображение: кухня, клеенчатая скатерть в подсолнухах и крупное лицо Галины Петровны, подсвеченное мертвенно-бледным светом энергосберегающей лампы. Она была в бигуди и старом халате, с чашкой чая в руке.
— Игорюша? — голос свекрови из динамика прозвучал скрипуче и властно. — Что случилось? Почему ты так дышишь? Вы купили диван? Я же сказала, только не велюр!
— Мама! — Игорь выставил телефон перед собой на вытянутой руке, словно икону во время крестного хода, направляя камеру то на Жанну, то на разверзнутое нутро сумки. — Мама, посмотри, что она творит! Она меня выгоняет! Ночью! Вещи мои пакует! Скажи ей, мам! Вразуми её!
Галина Петровна на экране прищурилась, приблизив лицо к камере так, что стал виден только её нос и один гневный глаз.
— Жанна? — рявкнула она. — А ну-ка подойди к телефону! Что за концерты? Ты что, перепила? Какой выгоняет? У Игоря простуда начинается, я по голосу слышу! Ты хочешь, чтобы он воспаление легких схватил?
Жанна швырнула кроссовки в сумку прямо поверх пуховика. Подошва грязная, но сейчас это не имело никакого значения. Она подошла к Игорю, но смотрела не на него, а прямо в камеру смартфона.
— Добрый вечер, Галина Петровна. Или ночь. Неважно, — произнесла она ледяным тоном. — Никакого концерта. Исключительно логистика. Я возвращаю вам ваш проект. Он оказался бракованным. Несамостоятельный, капризный и требует слишком дорогого обслуживания.
— Как ты смеешь так разговаривать со мной?! — лицо свекрови на экране пошло багровыми пятнами, даже плохая связь не могла скрыть этого. — Я тебе мужа воспитала! Образованного, порядочного! А ты, неблагодарная, из-за какой-то мебели семью рушишь? Игорек, дай ей трубку, я ей сейчас объясню, кто она такая!
— Я здесь, Галина Петровна, я вас прекрасно слышу, — Жанна усмехнулась, и от этой усмешки Игорь невольно отступил на шаг назад. — И объяснять мне ничего не надо. Вы мне семь лет объясняли. Как борщ варить — «пожиже», потому что Игорь густое не любит. Как рубашки гладить — «с паром», потому что у Игоря кожа нежная. Как отдыхать ездить — «на грядки», потому что вам помощь нужна. Хватит. Аттракцион невиданной щедрости закрыт.
— Мам, ты слышишь? Слышишь, как она хамит?! — взвыл Игорь, переводя камеру на себя. Его лицо выражало смесь детской обиды и торжества ябеды, который наконец-то донес на обидчика воспитательнице. — Она сказала, что я твой придаток! Она мой ковер назвала пылесборником!
— Жанна! — голос Галины Петровны перешел на ультразвук. — Немедленно прекрати истерику! Разбери вещи и положи мужу чистую наволочку! И извинись! Если ты сейчас же не успокоишься, я… я приеду! И тогда у нас будет совсем другой разговор!
— Приезжайте, — кивнула Жанна. — Только не ко мне. К себе домой ждите. Игорь выезжает. Встречайте сына. Приготовьте ему рогожку, шоколадный диван и наволочку. Он теперь полностью ваш.
На том конце провода повисла пауза. Галина Петровна вдруг перестала кричать. Её лицо приняло странное, настороженное выражение.
— В смысле — выезжает? — спросила она уже тише и как-то деловито. — Куда выезжает? Ко мне? Игорек, ты что, серьезно собрался ехать?
— Ну а куда мне идти, мам? — растерялся Игорь, почувствовав перемену в тоне матери. — Она ключи забирает. Я сейчас такси вызову и на вокзал… Или ты можешь меня на машине забрать? Тут ехать-то всего двести километров.
— Подожди-подожди, — засуетилась Галина Петровна, отставляя чашку. — Какой вокзал? Ночь на дворе! И у меня в квартире ремонт, ты же знаешь, дядя Вася плитку кладет, в коридоре не пройти. И давление у меня… Куда я поеду? Жанна, ты что, совсем зверя в себе разбудила? Выгонять мужика в ночь? Ну поругались, ну бывает. Поспите в разных комнатах!
Жанна рассмеялась. Это был сухой, колючий смех.
— Вот оно что, — протянула она. — Управлять нашей жизнью на расстоянии вам нравится, Галина Петровна. Советы давать, цвет обивки выбирать, меню утверждать. А как получить своего драгоценного сыночку обратно с вещами — так сразу ремонт и давление? Нет уж. Вы его породили, вы его и забирайте.
Она резко схватила сумку за ручки. Молния жалобно скрипнула, расходясь в одном месте, но замок выдержал.
— Жанна, стой! — Игорь попытался перехватить сумку свободной рукой, второй продолжая держать телефон, из которого неслись причитания матери: «Игорь, не вздумай ехать! У меня рассада на окнах, спать негде! Разбирайтесь сами!». — Мы не договорили! Ты не можешь меня выставить! Я… я полицию вызову!
— Вызывай, — Жанна рывком подняла тяжелую сумку. — Скажешь им, что злая жена не хочет спать на диване цвета «шоколад». Думаю, наряд оценит юмор. А теперь — на выход.
Она пошла в прихожую, толкая Игоря плечом. Тот пятился, спотыкаясь о собственные ботинки, разбросанные у порога. Телефон в его руке продолжал исторгать проклятия и советы, но теперь они сливались в единый фоновый шум.
— Мама, она меня выталкивает! Мама, скажи ей! — орал Игорь, вцепившись в дверной косяк.
— Галина Петровна! — крикнула Жанна, перекрывая его вопли. — Встречайте посылку! И не забудьте: он любит кашу без комочков!
— Жанна, одумайся! Ты останешься одна! Кому ты нужна в тридцать пять?! — неслось из динамика последнее, отчаянное средство манипуляции.
— Себе, — отрезала Жанна.
Она пнула сумку ногой, заставляя её вылететь на лестничную площадку. Сумка тяжело ударилась о бетонный пол, перевернулась. Из разошедшейся молнии вывалился рукав рубашки, словно белый флаг капитуляции. Игорь стоял в проеме, всё ещё держа перед собой телефон, как щит. На его лице был написан подлинный ужас — не от того, что его выгнали, а от того, что он впервые в жизни остался один на один с реальностью, где мама была всего лишь пикселями на экране, а не всемогущим божеством.
— Твоя куртка, — Жанна сорвала с вешалки его ветровку и швырнула ему в лицо. — Обувайся в коридоре. Здесь полы только что вымыты. Мной. Без советов твоей мамы.
Она положила ладонь на тяжелую металлическую дверь и начала медленно, неумолимо её закрывать.
— Мам, что делать?! — взвизгнул Игорь, отступая на шаг.
— Не приезжай! — рявкнула трубка. — Миритесь немедленно! Я не готова…
Щелчок замка отрезал этот крик, оставив Игоря и его маму по ту сторону надежной, звуконепроницаемой двери.
Тяжелая металлическая дверь захлопнулась, отсекая Игоря от привычного тепла, запаха ужина и устроенного быта. Звук замка, провернувшегося на два оборота, прозвучал в пустом подъезде как выстрел в голову, после которого наступает не смерть, а оглушающая, звенящая тишина.
Игорь стоял на грязном кафеле лестничной площадки, одной ногой в кроссовке, другой — в носке, который уже успел пропитаться подъездной сыростью. В одной руке он судорожно сжимал ботинок, в другой — всё еще светящийся телефон. Из динамика доносилось тяжелое, прерывистое дыхание Галины Петровны, похожее на шум старого паровоза.
— Мам… — просипел он, глядя на глазок двери, темный и безжизненный. — Мам, она закрылась. На щеколду. Ключ не поворачивается.
— Стучи! — рявкнула трубка так, что эхо метнулось по этажам. — Стучи, пока соседи не выйдут! Позорь её! Пусть все знают, какая она психопатка! Игорюша, ты мужик или кто? Выбивай эту дверь к чертям собачьим! Это и твой дом!
Игорь поднял кулак, занес его над темной поверхностью металла, но ударить не решился. Он представил, как сейчас выйдет сосед сбоку, здоровенный армянин Артур, с которым они только вчера здоровались за руку, и спросит, почему Игорь в одном носке ломится в собственную квартиру. Стыд, липкий и холодный, сковал движения.
— Я не могу, мам, — проскулил он, опускаясь на корточки рядом с перевернутой сумкой, из которой сиротливо торчал рукав его любимой рубашки. — Тут люди… Я лучше сейчас такси вызову. Через три часа буду у тебя. Перекантуюсь пока, а завтра решим, что с ней делать. Может, она остынет, сама приползет…
В трубке повисла пауза. Долгая, тягучая, наполненная каким-то странным электрическим треском.
— Игорек, — голос матери вдруг изменился. Исчезли командные нотки, испарилась боевая ярость. Остался только сухой, скрипучий эгоизм. — Не надо ко мне ехать.
Игорь замер. Ему показалось, что он ослышался.
— В смысле — не надо? Мам, я на улице. Ночь. У меня даже куртка не застегнута.
— Ну так застегни, тебе не пять лет! — раздраженно бросила Галина Петровна. — Ты меня слышишь вообще? У меня ремонт! Пыль столбом, дышать нечем! Дядя Вася унитаз снял, ведра стоят! Куда я тебя положу? На кафель в коридоре? И потом, у меня давление под двести! Ты хочешь приехать и добить мать? Чтобы я трупом легла, пока ты там со своей женой отношения выясняешь?
Игорь смотрел на экран телефона, словно видел там чудовище. Это говорила женщина, которая полчаса назад выбирала ему диван. Женщина, которая знала лучше всех, какую кашу он любит и какие носки ему носить. Женщина, которая управляла каждым его шагом. И теперь, когда этот шаг привел его в пропасть, она просто отдернула руку.
— Мам, но мне некуда идти, — прошептал он. Голос дрогнул, сорвавшись на жалкий фальцет. — У меня на карте две тысячи до зарплаты. Остальное Жанна на накопительный перевела на днях. Я гостиницу не потяну…
— А головой думать надо было раньше! — отрезала «заботливая» мама. — Довел бабу до белого каления, а теперь к матери под юбку? Разбирайся сам! Ты взрослый мужик! Погуляй по парку, проветрись, может, она через час откроет. Или к друзьям иди! К Виталику попросись!
— Виталик в командировке…
— Ну так найди кого-нибудь! Не грузи меня, мне и так плохо! Сердце колет! Всё, Игорь, не звони, пока не помиритесь. Я скорую вызываю!
Экран погас. Короткие гудки ударили по ушам больнее, чем пощечина. Игорь остался сидеть на бетонном полу, прижимая к груди бесполезный кусок пластика. Он был один. Абсолютно, стерильно один. Впервые в жизни он осознал, что поводок, на котором его держали всю жизнь, имел два конца. И тот конец, что был в руках матери, она просто бросила, как только собака стала слишком тяжелой и проблемной.
За дверью послышалось шуршание. Игорь встрепенулся, вскочил на ноги, едва не подвернув босую стопу. Надежда, горячая и глупая, вспыхнула в груди. Она идет открывать! Она слышала! Жанна не такая, она не бросит!
Щелкнул замок. Дверь медленно, тяжело отворилась.
На пороге стояла Жанна. Она не плакала. Её лицо было спокойным, почти равнодушным, с тем выражением брезгливой усталости, с каким выбрасывают мусорное ведро, из которого начало пахнуть. В руках она держала тот самый свернутый в рулон ковер — гордость Галины Петровны, «практичный синтетический шедевр» с восточным узором.
— Жанна! — выдохнул Игорь, делая шаг вперед. — Солнышко, прости! Я всё понял! Мама… она сама сказала, что перегнула! Пусти меня, холодно же!
Жанна посмотрела на него, затем на его босые пальцы, посиневшие от холода, и наконец — на погасший телефон в его руке. Она всё поняла. Логист в ней мгновенно просчитал ситуацию: груз прибыл в пункт назначения, но получатель отказался его принимать.
— Не стой на пороге, сквозняк, — сказала она тихо.
Игорь уже открыл рот, чтобы сказать «спасибо» и шагнуть в тепло, но Жанна размахнулась. Тяжелый рулон ковра вылетел из её рук, описал короткую дугу и с глухим, пыльным звуком ударил Игоря в грудь, сбивая дыхание. Он пошатнулся и отступил, прижимая к себе этот пылесборник, как спасательный круг.
— Это тебе на новоселье, — произнесла Жанна ледяным тоном, от которого у Игоря внутри всё оборвалось. — Ты же любишь практичные вещи. Постелешь в парке на скамейке. Или у мамы под дверью, пока она «ремонт» доделывает.
— Жанна, ты что творишь?! — взвыл он, чувствуя, как в нос набивается многолетняя пыль из ковра. — Куда я пойду?! Мать меня не пускает!
— А это, Игорь, уже не моя зона ответственности, — она взялась за ручку двери. — Ты так долго хотел жить маминым умом. Вот теперь и живи. Наслаждайся её воспитанием. В полной мере.
— Жанна, не надо! Пожалуйста! — он бросился к двери, пытаясь вставить ногу в проем, но опоздал.
Дверь захлопнулась окончательно. На этот раз звук был другим — глухим, финальным, как удар молотка на аукционе, где продана его прошлая жизнь. Послышался скрежет ключа. Один оборот. Второй. Третий. И контрольный щелчок ночной задвижки.
Игорь остался стоять в полумраке, прижимая к себе скрученный ковер. Вокруг него валялись его вещи: сумка с разошедшейся молнией, из которой вывалились трусы в «полезный хлопок», один кроссовок и зимняя куртка, похожая на убитого зверя.
Свет в подъезде мигнул и погас — сработал датчик движения, решивший, что здесь больше нет ничего живого, достойного освещения. В темноте Игорь медленно сполз по стене вниз, сел прямо на холодный пол и уткнулся лицом в шершавый, пахнущий старой пылью ворс маминого подарка.
Он попытался заплакать, чтобы стало легче, но слез не было. Была только пустота и понимание, что он — вещь. Просто вещь, которую долго перекладывали из рук в руки, спорили о цвете обивки и качестве материала, а когда обнаружился брак — просто выставили за дверь за ненадобностью. Ни жене, ни матери бракованный товар был не нужен.
Где-то внизу хлопнула дверь подъезда, и веселый женский голос прокричал кому-то: «Да, купили! Серый, велюровый!». Игорь закрыл уши руками и зажмурился в темноте, сливаясь с кучей хлама, в которую превратилась его жизнь…
