— Тоша, иди сюда скорее, ты просто умрёшь!
Голос Кристины, звонкий и переливающийся, как пузырьки в дорогом шампанском, донёсся из глубины гостиной. Антон закрыл за собой тяжёлую входную дверь. Квартира встретила его привычной прохладой и густым, сложным ароматом — смесью её духов, полироли для мебели и чего-то ещё, неуловимо-стерильного, как в номере люксового отеля. Запаха еды не было. Его никогда не было. Антон, не зажигая свет в прихожей, снял ботинки. Дорогой кожаный портфель с глухим стуком упал на пол у его ног. Ещё один день, вырванный с мясом из его жизни, остался там, за этой дверью.
Он прошёл в гостиную. Кристина, как всегда безупречная, раскинулась на огромном белом диване. На ней был шёлковый халат, открывающий идеально гладкие ноги с салонным педикюром. Волосы были собраны в небрежный, но тщательно продуманный пучок. В её руках светился экран планшета. Она была похожа не на жену, а на дорогой экспонат, центральную часть дизайнерской композиции этой квартиры.
— Смотри, — выдохнула она, не отрывая взгляда от экрана, когда он подошёл. — Это же оно. То самое. Новая коллекция. У Светки будет вечеринка в конце месяца, я должна быть в нём.
Антон посмотрел на экран. Глянцевая, длинноногая модель в потоке студийного света демонстрировала кусок ткани, который кто-то счёл платьем. Тонкие бретельки, сложный крой, переливающаяся фактура. Красиво. Бесполезно. Холодно. Он молча смотрел, ожидая финала этого представления.
— Правда, прелесть? Я уже позвонила в бутик, оно одно в городе, его могут забрать в любой момент. Милый, оно мне так нужно. Всего четыреста восемьдесят тысяч.
Слово «всего» она произнесла с лёгким придыханием, будто речь шла о паре чашек кофе. Антон медленно перевёл взгляд с планшета на её восторженное лицо, а затем его глаза сами собой скользнули в сторону кухонного проёма. Оттуда, из полумрака, виднелся отблеск света на горе немытой посуды в раковине. Тарелки, чашки, вилки, сковородка со вчерашними следами чего-то заказанного из ресторана. Четыреста восемьдесят тысяч рублей. Эта цифра не была для него абстрактной. Это были три месяца его жизни. Это были бесконечные совещания, нервные переговоры, отчёты по ночам и постоянное давление. Всё это, спрессованное в один маленький, блестящий ценник под фотографией платья.
Он молчал. Пауза затягивалась, и улыбка начала медленно сползать с лица Кристины. Она наконец подняла на него глаза, и её лоб прорезала едва заметная морщинка недовольства.
— Тош, ну что ты молчишь? Нам нужно перевести им аванс.
— Нет, — сказал он.
Одно слово. Произнесённое не громко, но так спокойно и весомо, что оно, казалось, поглотило все звуки в комнате. Кристина моргнула. Раз. Два. Она явно не могла обработать услышанное. Это не вписывалось в её картину мира. В её мире слово «нет» в ответ на её желания просто не существовало.
— В смысле, нет? — она даже слегка усмехнулась, принимая это за какую-то дурную шутку. — Тош, не смешно. Я уже всем девочкам сказала. Что я им теперь скажу? Что мой муж зажал денег на платье? Ты меня позоришь?
Она села на диване, её поза из расслабленной стала напряжённой и воинственной. Её голос потерял игривые нотки и наполнился металлом. Она смотрела на него в упор, ожидая, что он сейчас опомнится, извинится и потянется за телефоном, чтобы сделать перевод. Но Антон продолжал стоять, глядя на неё пустым, усталым взглядом. Он смотрел на эту красивую, ухоженную, возмущённую женщину и понимал, что пороховая бочка, на которой они сидели все эти годы, наконец-то задымилась. И спичку поднесла она сама.
Усмешка Кристины мгновенно замёрзла, превратившись в гримасу холодного недоумения. Она отбросила планшет на диван так, будто он внезапно её обжёг. Шёлковый халат распахнулся, но она даже не подумала его поправить. Она поднялась. Вся её расслабленная пластика исчезла, сменившись жёсткой, выпрямленной позой хищницы, которой бросили вызов.
— Позоришь? — переспросила она, и её голос потерял всякую мелодичность, превратившись в жёсткий, требовательный инструмент. — Антон, ты вообще слышишь себя? У Светки муж только что купил ей новый внедорожник. Просто так. Потому что она захотела. Марина с Серёжей летят на Мальдивы в следующем месяце. А ты мне отказываешь в каком-то платье? Ты хочешь, чтобы я пришла на вечеринку, как нищенка? Чтобы все шептались за моей спиной, что у моего мужа проблемы? Это твоя репутация, Антон! Это показатель твоего успеха!
Она говорила это не как жена, а как менеджер проекта, который отчитывает нерадивого подчинённого за срыв ключевых показателей. В её мире его успех измерялся не цифрами в его отчётах, а блеском бриллиантов на её пальцах и логотипами на её сумках. Его отказ был не просто отказом — это был сбой системы, ошибка в программе, которую необходимо было немедленно исправить.
В ответ Антон сделал то, чего она не ожидала. Он рассмеялся. Не громко, а коротко и глухо, без тени веселья. Это был звук лопнувшей струны. Звук чего-то, что держалось на последнем издыхании и наконец-то оборвалось. Он медленно покачал головой, глядя на неё так, словно она была каким-то диковинным существом, которое он тщетно пытался изучить все эти годы.
— Моя репутация, — повторил он, и в его голосе прорезался лёд. — Моя репутация — это восемнадцать часов в сутки, проведённые в офисе, чтобы Светкин муж, который является нашим клиентом, остался доволен. Моя репутация — это сорванный голос после трёхчасовых переговоров, чтобы Серёжа смог заключить свой чёртов контракт и повезти Марину на Мальдивы. А что делаешь ты для моей репутации, Кристина?
Он сделал шаг к ней. Потом ещё один. Он не кричал. Он говорил отчётливо и раздельно, и от этого спокойствия её пробирал холод. Его взгляд переместился от её лица к кухне, и он указал туда подбородком.
— Я прихожу домой. Я хочу одного — тишины и горячего ужина. Не фуа-гра, не лобстеров. Макарон. Обычных, чёрт возьми, макарон. Я могу сварить их сам, мне не сложно. Но для этого мне сначала нужно разгрести гору посуды, которую ты оставила после своего утреннего смузи и обеда из доставки. Потому что ты устала. Ты была на пилатесе. Потом у тебя был косметолог. Потом вы с девочками пили кофе. Ты так устала создавать видимость жизни, которую я тебе оплачиваю, что у тебя не осталось сил нажать две кнопки на посудомоечной машине.
Он подошёл почти вплотную. Она хотела что-то сказать, возразить, но слова застряли в горле. Она никогда не видела его таким. Это был не её ручной, покладистый Антон, который всегда уступал. Это был чужой, жёсткий мужчина с глазами, полными холодного, выстраданного презрения.
— Хочешь красиво жить, милая моя, иди и устраивайся на работу, а я тебе больше не буду давать денег на твои магазинчики и салончики, потому что ты только и можешь, что тянуть с меня деньги, а мне даже ужин приготовить не можешь!
— А платье?..
— Платье за полмиллиона? Нет. Ты его не получишь. И ничего другого ты больше не получишь.
Он закончил и замолчал. Он стоял, тяжело дыша, как бегун после финишного рывка, который выложился полностью. А Кристина застыла с полуоткрытым ртом. Её мир, такой понятный, стабильный и полный блестящих вещей, только что дал трещину по самому своему основанию. Но она ещё не понимала масштабов катастрофы. Она всё ещё думала, что это просто очередной мужской психоз, который нужно переждать. Она была неправа.
Тишина, наступившая после его слов, была плотной и тяжёлой, как бархатный занавес в старом театре. Кристина смотрела на него, и в её глазах, только что мечущих молнии, появилось что-то новое — недоумение. Она была похожа на игрока в шахматы, который всю жизнь играл по одним правилам, и вдруг его противник поднял с доски пешку и съел ею короля. Это было невозможно, нелогично, абсурдно.
А потом она рассмеялась.
Это был не весёлый смех. Это был сухой, надменный смешок, полный презрения. Она вскинула подбородок, и её губы изогнулись в знакомой, снисходительной улыбке. Она решила, что спектакль окончен, и теперь её очередь выходить на сцену.
— Антон, ты закончил? Представление было впечатляющим, не спорю. Драматично. Ты, наверное, репетировал эту речь весь день в своей душной переговорке? Бедный мой мальчик, перетрудился.
Она сделала шаг к нему, её тело снова обрело привычную плавность. Она намеревалась сократить дистанцию, коснуться его, использовать привычное оружие — свою красоту, свою мягкость, своё право быть капризной и прощённой. Она думала, что он сейчас сломается, как ломался всегда. Что он обнимет её и скажет, что погорячился.
Но он не дал ей подойти. Он просто выставил вперёд руку, не касаясь её, но создавая непреодолимый барьер. Его лицо было абсолютно спокойным. Вся ярость, что кипела в нём мгновение назад, будто выгорела дотла, оставив после себя только холодный, твёрдый пепел решимости.
— Я не закончил, — произнёс он тем же ровным голосом. — Я только начал. Чтобы тебе было понятнее, объясню на языке, который ты знаешь. Твоё содержание закончилось. Это не угроза и не предмет для торга. Это факт.
Кристина замерла. Её улыбка дрогнула, но не исчезла. Она всё ещё цеплялась за мысль, что это какой-то изощрённый, жестокий блеф. Попытка проучить её.
— Что это значит — «содержание»? — процедила она, вкладывая в это слово максимум яда. — Я твоя жена, а не содержанка. Ты, кажется, забылся.
— Жена готовит мужу ужин. Жена создаёт дома уют. Жена заботится. Жена — это партнёр. А ты — это красивый и очень дорогой проект, который я больше не могу и, главное, не хочу финансировать, — отчеканил он, глядя ей прямо в глаза. Его взгляд был лишён эмоций, он был как скальпель хирурга — точный и безжалостный. — Поэтому повторю ещё раз. Финансирование прекращается. Совсем.
Он достал из кармана телефон, что-то быстро нажал на экране и повернул его к ней.
— Видишь? Я только что отключил СМС-оповещения по твоим картам. Чтобы тебя утром не беспокоили лишние сообщения. А утром, как только откроется банк, я их заблокирую. Обе. И кредитную, и дебетовую.
Вот теперь до неё начало доходить. Не до конца, не в полной мере, но первый ледяной укол реальности пробил её броню из высокомерия. Она смотрела на тёмный экран его телефона, и её лицо медленно менялось. Презрение уступало место растерянности, а за ней уже проглядывало что-то похожее на злость.
— Ты не посмеешь, — прошептала она.
— Уже посмел, — спокойно ответил Антон и убрал телефон. Он обошёл её, направляясь в спальню. Он двигался как человек, принявший окончательное решение и сбросивший с плеч непосильный груз. У самого порога он остановился и, не оборачиваясь, бросил через плечо:
— Карточки я заблокирую утром. Добро пожаловать во взрослую жизнь. Посмотрим, как ты запоёшь, когда придётся самой зарабатывать хотя бы на кофе.
Он скрылся в спальне. Кристина осталась одна посреди огромной, тихой гостиной. Она стояла неподвижно, глядя в тёмный проём, куда он ушёл. Смех застрял у неё в горле. Она всё ещё не верила. Не хотела верить. Этого просто не могло быть. Он блефует. Он вернётся. Он всегда возвращался. Она сжала кулаки так, что длинные ногти впились в ладони. Завтра утром он остынет. Завтра всё будет по-прежнему. Должно быть.
Утро встретило Кристину полосами солнечного света на шёлковых простынях. Она проснулась с ощущением полной уверенности, будто ночной разговор был всего лишь дурным сном, лихорадочным бредом уставшего человека. Она полежала несколько минут, прислушиваясь к тишине. Антона рядом не было. Это было хорошо. Значит, он уже остыл и, скорее всего, чувствует себя виноватым за вчерашний срыв.
Она неспешно встала, накинула свой лучший пеньюар и прошла в ванную. Уделила уходу за лицом привычные двадцать минут, нанесла лёгкий макияж — она всегда должна была быть безупречной, даже дома. Она чувствовала себя великодушной. Она решила, что простит его. В конце концов, мужчины так предсказуемы в своём стрессе. Нужно просто быть мудрее. Она даже приготовила кофе в их дорогой кофемашине — две чашки. Жест почти героический с её стороны.
Антон был на кухне. Он стоял спиной к ней, уже в идеально отглаженной рубашке и брюках, затягивая узел галстука. Он не пил приготовленный ею кофе. Рядом с ним на столешнице стояла его собственная кружка, наполовину пустая. Он даже не обернулся, когда она вошла, хотя не мог не услышать её шагов.
— Доброе утро, — произнесла она с ноткой снисходительной нежности в голосе, будто обращалась к нашкодившему ребёнку. — Я решила, что после массажа всё-таки заскочу в бутик. Нужно будет внести залог за платье. А вечером, может, сходим куда-нибудь? Развеемся.
Она говорила это, глядя на его затылок, уверенная, что сейчас он обернётся с виноватой улыбкой. Но он не обернулся. Он лишь поправил воротник, глядя на своё отражение в тёмном стекле кухонного шкафчика.
— Ты никуда не заскочишь, — сказал он.
Голос был ровный, безэмоциональный, как у диктора, зачитывающего сводку погоды. Кристина замерла с чашкой в руке. Её тщательно выстроенное утреннее благодушие дало первую трещину.
— Что, прости? Антон, я не собираюсь продолжать этот вчерашний цирк. Ты высказался, я выслушала. Инцидент исчерпан.
Он медленно повернулся. На его лице не было ни злости, ни сожаления. Ничего. Пустота. Так смотрят на незнакомого человека в толпе. Он молча достал из кармана телефон, разблокировал его и протянул ей.
— Я же сказал тебе. Добро пожаловать во взрослую жизнь.
Она с недоверием взяла телефон. На экране было открыто банковское приложение. Список её карт. А напротив каждой, выведенное холодными, безжалостными буквами, стояло одно слово: «ЗАБЛОКИРОВАНА».
Воздух вышел из её лёгких. Она смотрела на эти буквы, и мир вокруг неё, такой яркий и глянцевый, внезапно потерял цвет. Это была не шутка. Не блеф. Это была реальность. Холодная, острая и уродливая. Она подняла на него глаза, и в них уже не было ни снисхождения, ни уверенности. Только растерянная, звериная ярость.
— Ты… ты не мог, — прошипела она, её голос сорвался. — Ты не мог этого сделать. Я твоя жена! Всё, что у тебя есть — оно и моё!
Антон забрал у неё телефон и убрал его в карман.
— Нет, Кристина. Всё, что у меня есть, — это то, что я заработал. А всё, что было у тебя, — это то, что я тебе позволял иметь. Теперь не позволяю. Хочешь что-то своё — вперёд. Мир большой. Работы много. Может, даже посудомойкой в ресторан устроишься. Говорят, неплохой старт.
Он взял со стола свой портфель. Его спокойствие было невыносимым. Оно было хуже любого крика. Это было спокойствие человека, который ампутировал больную конечность и больше не чувствует боли.
— Ты пожалеешь об этом, — выплюнула она ему в спину. — Ты приползёшь ко мне! Ты поймёшь, кого ты потерял!
Он остановился у самой двери, но не обернулся.
— Я уже понял, Кристина. Я потерял семь лет жизни и несколько миллионов рублей. Считаю, что отделался довольно дёшево.
Щёлкнул замок входной двери. Антон ушёл.
Кристина осталась стоять одна посреди огромной, залитой солнцем кухни. В руке она всё ещё сжимала чашку с остывшим кофе, который приготовила для него. Она смотрела на своё отражение в тёмном стекле шкафчика. Оттуда на неё смотрела красивая, ухоженная, идеально одетая женщина в абсолютно пустой квартире, в которой больше не было ни денег, ни будущего. И в оглушительной тишине она впервые в жизни отчётливо поняла, что скандал окончен. И она его проиграла…
