— Ну что, Паш, завтра наша жизнь изменится? — спросила Инна в пустоту, помешивая в сковороде мясо с овощами.
Она улыбалась своим мыслям. Этот вопрос она задала мужу ещё утром, и его счастливый ответ до сих пор грел душу. Завтра. Всего один день, и они наконец-то внесут первый взнос за свою квартиру. Свою. Не съёмную, не родительскую, а их собственную. Три года. Три года жёсткой экономии, отказов от отпусков, от спонтанных покупок и походов в рестораны. Три года они, как два муравья, тащили каждую копейку в общую кубышку, на общий счёт, который Инна в шутку называла «счётом нашей мечты».
Запах жареного мяса с болгарским перцем заполнил кухню. Это был их маленький праздничный ужин. Последний ужин в статусе «кочевников». Инна представляла, как будет готовить то же самое блюдо уже на их новой кухне. Большая, светлая, с окном, выходящим во двор, где будет детская площадка. Она уже всё продумала: вот здесь встанет гарнитур, тут — обеденный стол, а на подоконнике она обязательно поставит горшки с базиликом и мятой.
Сняв сковороду с огня, она вытерла руки и взяла телефон. Просто так, чтобы ещё раз посмотреть. Полюбоваться на эту красивую, ровную цифру, которая завтра превратится в ключ от их будущего. Она открыла банковское приложение, ввела код и на секунду замерла. На экране горела совсем другая сумма. Ровно в два раза меньше той, что должна была быть.
Первой мыслью было — сбой. Глюк приложения, ошибка системы, что угодно. Так не бывает. Она закрыла приложение и открыла снова. Цифры не изменились. Холод, начавшийся где-то в районе солнечного сплетения, начал медленно расползаться по телу, замораживая кровь в жилах. Дыхание перехватило. Она заставила себя сделать вдох и нажала на историю операций. Пальцы двигались медленно, словно чужие.
Она листала вниз, мимо привычных списаний за продукты, за коммуналку, мимо их ежемесячных пополнений. И вот оно. Три месяца назад. Перевод. Огромный, одним махом срезавший половину их накоплений. Перевод на имя, которое она видела всего пару раз в списке контактов мужа. Игорь Кравцов. Лучший друг Павла. Тот самый, который вечно носился с какими-то «гениальными бизнес-идеями».
Внутри что-то щёлкнуло. Перегорел какой-то предохранитель, отвечавший за панику, за слёзы, за эмоции. В голове стало пусто и ясно. Она не чувствовала ничего, кроме звенящего холода. Механически, будто выполняя чужую команду, она поставила сковороду на выключенную конфорку. Выключила вытяжку. Аромат праздничного ужина показался ей тошнотворным, запахом из другой, уже несуществующей жизни, которая закончилась ровно три минуты назад.
Она села на стул посреди кухни, положив телефон на стол экраном вверх. И стала ждать. Она не смотрела на часы, но чувствовала, как тягуче и медленно ползёт время. Она слышала, как гудит холодильник и как за окном проехала машина. Весь мир сузился до экрана телефона и входной двери, за которой скоро появится её муж.
Когда в замке провернулся ключ, она даже не вздрогнула. Павел вошёл в квартиру, весёлый, пахнущий улицей и морозом.
— Инка, привет! А чем это у нас так вкусно пахнет? Празднуем? Я бутылочку нашего любимого прихватил!
Он поставил на пол пакет, из которого торчало горлышко винной бутылки, и начал расшнуровывать ботинки. Инна молчала. Она не подняла головы, просто смотрела на него снизу вверх своим пустым, немигающим взглядом. Он наконец заметил её странное состояние, выпрямился, и улыбка медленно сползла с его лица.
— Ин, ты чего? Что-то случилось?
Она не ответила. Она просто медленно, одним плавным движением, подвинула телефон по столу к нему. Прямо под его глаза. На экране всё так же горела история операций с той самой роковой строчкой.
Павел наклонился над столом, и Инна увидела, как его лицо, ещё секунду назад румяное от мороза, теряет все краски. Оно стало сначала просто бледным, потом приобрело сероватый, нездоровый оттенок, будто из него разом выпустили всю кровь. Он судорожно сглотнул, глаза забегали по строчкам на экране, словно в поисках спасительного оправдания.
— Это… это какая-то ерунда, — пробормотал он, не поднимая на неё взгляда. — Ошибка банковская, точно. Сейчас позвоню, разберусь. Глюк в системе, бывает такое.
Он протянул руку, чтобы забрать телефон, но Инна не позволила. Она крепко держала аппарат, и её пальцы, вцепившиеся в пластиковый корпус, побелели от напряжения. Она молчала. Она просто смотрела на него. Прямо в глаза, которые он так старательно отводил. Не мигая, не отворачиваясь. Этот взгляд был страшнее любого крика. В нём не было ни обиды, ни мольбы, только холодная, твёрдая констатация факта: «Я всё знаю. Не ври».
Его хватило секунд на тридцать. Тридцать секунд он ёрзал на месте, потирал шею, смотрел в потолок, на пакет с вином, куда угодно, только не на неё. Но её молчание давило, заполняло собой всю кухню, вытесняя воздух. Наконец он сдулся, как проколотый шарик.
— Ин, ну ты пойми… — залепетал он, и голос его был жалким и тонким. — Это была возможность. Игорь… он такой проект замутил! Стопроцентный вариант, говорил, через два месяца вернёт всё с такими процентами, что мы бы сразу на двушку замахнулись, а не на эту однушку на окраине!
Инна продолжала молчать, давая ему выговориться, вывалить всю эту гниль наружу.
— Он же друг, Ин! Лучший друг! Он на коленях практически умолял, говорил, что это его единственный шанс вылезти из долгов, начать жить как человек. Я не мог ему отказать! Я думал, это же быстро… Он клялся, что всё под контролем. А потом… сначала «подожди недельку», потом «ещё чуть-чуть», а вчера позвонил и сказал, что всё. Прогорел. Всё до копейки.
Он наконец замолчал, с надеждой глядя на неё, ожидая хоть какой-то реакции. Может, она заплачет, начнёт причитать, и тогда он сможет её обнять, утешить, сказать, что они всё переживут вместе. Он даже сделал шаг к ней, протягивая руки.
— Я же хотел как лучше… Для нас…
И это стало последней каплей. Холодная ярость, которую она сдерживала всё это время, прорвала плотину её самообладания. Она резко, одним движением, встала со стула.
— Для нас? — её голос был тихим, но в нём звенел металл. — Ты сейчас серьёзно это говоришь? Для нас?!
Павел отшатнулся. А Инну прорвало. Она не плакала, она кричала. Каждое слово было как удар хлыста, отточенное и безжалостное.
— Где все наши деньги?! Мы три года копили на первый взнос на ипотеку, а ты отдал все деньги своему другу-неудачнику на его бизнес?! Ты у меня спросил?! Ты понимаешь, что ты только что украл у нас будущее?!
Она ткнула пальцем в сторону комнаты, где стояли коробки с вещами, которые они собирались перевозить.
— Я каждую копейку откладывала! Отказывала себе в новой кофточке, в походе в кафе! Мы три года не были в отпуске, Паша! Три года! Чтобы ты за моей спиной, как последний трус, отдал всё, что мы нажили, какому-то прохиндею?!
Он хотел что-то сказать, но она не дала ему и рта раскрыть.
— Ты не «для нас» хотел! Ты хотел выслужиться перед своим дружком! Показать, какой ты крутой и щедрый! Какой ты успешный мужик, который может вот так просто швырнуть на стол целое состояние! Только вот состояние это было не твоё! Оно было наше! И половина в нём — моя! Мои нервы, мои силы, моя мечта, которую ты просто взял и спустил в унитаз
Крик оборвался так же внезапно, как и начался. Инна тяжело дышала, глядя на мужа в упор. Воздух на кухне, казалось, загустел и звенел от напряжения. Она больше не чувствовала ярости. Словно внутри неё что-то выгорело дотла, оставив лишь холодный, твёрдый пепел, из которого теперь росло нечто иное — спокойная, ледяная решимость. Она смотрела на Павла не как на близкого человека, а как на проблему, которую нужно решить. Как на слабое, прогнившее звено в цепи, которое подвело в самый ответственный момент.
Павел стоял посреди кухни, съёжившийся, раздавленный её гневом. Он походил на нашкодившего подростка, пойманного с поличным, а не на взрослого мужчину. Его лицо было мокрым от пота, руки беспомощно висели вдоль тела. Он открывал и закрывал рот, пытаясь что-то сказать, но из горла вырывались лишь невнятные, булькающие звуки.
Инна подождала ровно десять секунд. Убедившись, что ничего вразумительного он из себя выдавить не способен, она сменила тактику. Её голос стал ровным, лишённым всяких эмоций, и от этого он звучал ещё страшнее.
— Номер его диктуй.
Павел вздрогнул, не сразу поняв, о чём она.
— Ч-что? Чей номер?
— Своего друга. Игоря, — отчеканила она, не повышая голоса. В её тоне не было вопроса, только приказ.
Он замотал головой, в его глазах мелькнула паника.
— Ин, да зачем? Это бесполезно! У него нет ни копейки, я же говорю! Он всё потерял! Какой смысл ему звонить?
Она даже не моргнула. Её взгляд впился в него, как буравчик. Она сделала один шаг вперёд, и Павел инстинктивно отступил назад, уперевшись спиной в холодильник.
— Номер. Сейчас же.
В этих двух словах было столько холодной власти, что Павел сломался окончательно. Он понял, что спорить, оправдываться или взывать к её чувствам — бесполезно. Той женщины, которая готовила ужин час назад, больше не существовало. Вместо неё была эта — чужая, жёсткая, с глазами из стали. Дрожащим голосом, запинаясь, он продиктовал одиннадцать цифр.
Инна молча, с какой-то хирургической точностью, ввела номер в свой телефон. Затем нажала на значок динамика, включая громкую связь, и положила аппарат на середину кухонного стола. Для Павла это было хуже пытки. Он должен был не просто знать, он должен был слышать и участвовать в экзекуции своего лучшего друга.
Пошли длинные гудки. Один. Второй. На третьем на том конце провода раздался бодрый, ничего не подозревающий мужской голос:
— Алло?
Инна не стала представляться. Она не сказала ни «здравствуйте», ни «это Инна, жена Паши». Она выждала секунду, давая тишине сделать своё дело, и произнесла ледяным, бесцветным голосом:
— Игорь, у тебя есть ровно один месяц. Тридцать дней, начиная с сегодняшнего.
На том конце провода повисла недоумённая пауза.
— Простите, а с кем я говорю?
— Ты вернёшь всю сумму, которую взял у моего мужа. До копейки. Если через тридцать дней деньги не будут на нашем счёте, я не пойду в полицию, Игорь. Это слишком просто и скучно.
Голос друга в динамике напрягся:
— Послушайте, я не понимаю, о чём вы…
— Ты всё прекрасно понимаешь, — перебила его Инна всё тем же ровным тоном. — Так вот, я сделаю твою жизнь невыносимой. Я найду твою жену и в мельчайших подробностях расскажу ей, на чьи на самом деле деньги ты затеяли свой гениальный «бизнес» и почему она теперь останется без новой машины. Я свяжусь с твоим начальством и предоставлю им очень интересные факты о твоих побочных заработках. Я сделаю так, что каждый твой знакомый, каждый партнёр будет знать, что ты — человек, который крадёт у семьи своего лучшего друга. Я разрушу твою репутацию, твою карьеру и твой брак. И знаешь, что самое прекрасное?
Она сделала паузу, и в наступившей тишине было слышно, как тяжело дышит Павел.
— Во всём этом мне поможет твой лучший друг. Он лично предоставит мне все контакты, адреса и необходимые детали. Потому что он тебе очень обязан.
В трубке раздалось какое-то мычание, жалкие попытки что-то возразить, обещания «всё решить» и «что-нибудь придумать». Инна не стала его слушать. Она просто протянула руку и нажала на кнопку отбоя.
На кухне воцарилась мёртвая тишина.
На кухне воцарилась мёртвая тишина. Она была густой, тяжёлой, осязаемой. Павел медленно сполз по стенке холодильника и сел на пол, обхватив голову руками. Он не плакал, а лишь тихо, прерывисто стонал, как раненый зверь. Вся его напускная бравада, все его жалкие оправдания рассыпались в прах. Он увидел себя со стороны — не умным инвестором, не верным другом, а слабым, глупым предателем, который собственными руками разрушил всё, что было ему дорого. А рядом с ним стояла его жена, превратившаяся в холодного, безжалостного палача, и он понимал, что заслужил это.
Инна опустилась на стул, с которого встала, казалось, целую вечность назад. Адреналин отступал, оставляя после себя звенящую пустоту и глухую, ноющую боль где-то в груди. Она чувствовала себя выжатой, как лимон. Она посмотрела на свои руки, лежащие на столе. Они не дрожали. Она была удивительно спокойна. Будто кто-то другой только что вершил правосудие по телефону, а она была лишь сторонним наблюдателем.
Прошло несколько минут. Павел наконец поднял на неё глаза, полные слёз и отчаяния.
— Инна… прости меня, — прошептал он. — Я всё исправлю. Я всё верну. Мы… мы справимся. Я найду вторую работу, третью… Я буду ночами вагоны разгружать, только прости…
Его слова падали в тишину и тонули в ней, не находя отклика. Инна медленно покачала головой, но не в знак отрицания, а словно прислушиваясь к своим внутренним ощущениям.
— Дело не в деньгах, Паша, — сказала она тихо, и её спокойный голос прозвучал для него страшнее любого приговора. — Деньги — это просто бумага. Их можно заработать снова. Ты не понимаешь, что ты на самом деле сломал.
Она обвела взглядом их маленькую кухню. Вот за этим столом они пили чай по утрам, обсуждая планы на день. Вот на этой плите она готовила его любимую карбонару. Каждая вещь здесь была частью их общей истории, их маленького мира, который он только что взорвал изнутри.
— Мы три года строили наш дом. Не тот, который из кирпича и бетона, а наш, внутренний. Кирпичик за кирпичиком. Каждая сэкономленная тысяча, каждый отказ от чего-то ради общей цели — это был не просто кирпич. Это было доверие. Это было «мы». Я знала, что могу на тебя положиться. Я верила, что мы — команда, которая смотрит в одну сторону. А ты… ты вынул самый главный камень из нашего фундамента. Втихаря, за моей спиной. И весь наш дом рухнул.
Павел хотел что-то возразить, сказать, что он её любит, что это была ошибка, но он смотрел в её глаза и видел там не обиду, которую можно загладить цветами и извинениями, а что-то гораздо худшее — безразличие. Она смотрела сквозь него.
— Деньги, возможно, вернутся. Игорь испугается и найдёт способ. Но то, что ты разрушил сегодня, уже не вернуть. Понимаешь? Завтра мы не проснёмся, как будто ничего не было. Я больше никогда не смогу смотреть на тебя так, как раньше. Засыпая рядом с тобой, я буду думать: а что ещё ты от меня скрываешь? Открывая общий счёт, я буду вспоминать этот день. Ты отравил наше прошлое и украл наше будущее.
В этот момент на столе коротко звякнул телефон. На экране высветилось уведомление от банка: «Зачисление средств. Сумма: 50 000 рублей. Отправитель: Игорь Кравцов».
Павел с надеждой посмотрел на экран, а потом на Инну. Вот же! Начало! Всё можно исправить! Но Инна лишь мельком взглянула на цифры и горько усмехнулась.
— Вот видишь. Всё работает. Может, через месяц мы и соберём нужную сумму. Но что мы будем с ней делать?
Она встала и подошла к окну, глядя на тёмный двор.
— Знаешь, я ведь уже всё распланировала. Какого цвета будут шторы в нашей спальне. Какой коврик будет лежать у двери. Я даже представляла, как мы будем спорить, куда повесить нашу первую совместную фотографию. Это была моя мечта. Наша мечта. А теперь её нет. Даже если мы купим эту квартиру, она всегда будет для меня памятником твоему предательству. Я буду заходить на кухню и вспоминать не будущие семейные ужины, а этот вечер.
Она повернулась к нему. В её глазах не было ни слёз, ни злости. Только бесконечная, всепоглощающая усталость.
— Я не знаю, что будет с нами дальше, Паша. Но как раньше — уже не будет. Никогда. А теперь, пожалуйста, уйди. Мне нужно побыть одной.
Она не выгоняла его из дома. Она просто вычеркнула его из своего мира. Павел поднялся с пола, на ватных ногах дошёл до двери и, в последний раз обернувшись, вышел из кухни.
Инна осталась одна. Она посмотрела на сковороду с остывшим праздничным ужином, на бутылку вина, так и не открытую. Её мечта лежала в руинах у её ног. И она знала, что разгребать эти завалы ей придётся в одиночку…
