— Открывай, Оля, я же знаю, что ты дома! — голос за дверью был резким, нетерпеливым, и ему вторил такой же настойчивый звонок, словно палец прирос к кнопке.
Ольга отложила ручку и медленно пошла к входу. Она не ждала гостей. Кирилл был на работе, а больше к ним без предупреждения никто не приходил. Почти никто. Она повернула ключ в замке и открыла дверь.
На пороге стояла Тамара Петровна, её свекровь, закутанная в объёмный плащ, несмотря на тёплую погоду. Не дожидаясь приглашения, она шагнула внутрь, пронося с собой запах уличной пыли и дешёвых духов. Грязные разводы от её ботинок тут же отпечатались на светлом ламинате в прихожей, но её это, казалось, нисколько не волновало.
— Чем это у вас пахнет так? — с порога заявила она, морща нос и окидывая прихожую оценивающим взглядом. — То ли сыростью, то ли едой вчерашней. Непроветрено совсем.
— Здравствуйте, Тамара Петровна, — ровно ответила Ольга, закрывая за ней дверь.
Свекровь её приветствия будто и не услышала. Она прошествовала прямиком на кухню, как полноправная хозяйка, и остановилась посреди комнаты, сложив руки на груди. Её поза выражала крайнюю степень недовольства и готовность к действию.
— Я вот шла к тебе и думала. Помнишь, ты у меня десять тысяч занимала месяц назад? На сапоги себе, кажется.
— Помню, — спокойно кивнула Ольга, оставаясь стоять в дверном проёме. — Я вам их давно вернула. Кирилл передавал, сразу как зарплату получил. До копейки.
— Вернула, — усмехнулась Тамара Петровна, и эта кривая усмешка не предвещала ничего хорошего. — Думаешь, отдала бумажки и всё, долг исчерпан? Милая моя, ты теперь не просто девчонка с улицы. Ты жена моего сына. А это, знаешь ли, накладывает определённые обязательства. Пожизненные.
Ольга молчала, наблюдая за ней. Её внешнее спокойствие, казалось, действовало на свекровь как красная тряпка на быка. Тамара Петровна демонстративно провела пальцем по столешнице, посмотрела на него с преувеличенным отвращением и продолжила, повышая голос:
— Я не вижу, чтобы ты старалась. Совсем. Где горячий обед для мужа? Где порядок? Мой Кирилл приходит с работы уставший, а тут что? Тишина и пустота. Он должен приходить в дом, где пахнет борщом и пирогами, а не вот этим вот всем.
С этими словами она решительно подошла к холодильнику и рывком распахнула дверцу. Её взгляд хищно пробежался по полкам, и на лице отразилось откровенное брезгливое недоумение, смешанное с плохо скрываемым торжеством.
— Это что такое? — она ткнула пальцем в контейнер с аккуратно нарезанным салатом, который Ольга приготовила себе на ужин. — Этой травой ты моего сына кормишь? Мужику мясо нужно, а не вот эти твои выдумки! Всё, хватит. Сейчас я тебя научу, как вести хозяйство. Это всё — на выброс.
Её рука уже потянулась к контейнеру, чтобы вытащить его и отправить в мусорное ведро. Но она замерла на полпути. Ольга не сдвинулась с места, не сказала ни слова. Она просто смотрела на свекровь. Её взгляд был холодным, прямым и абсолютно лишённым каких-либо эмоций. И в этом ледяном спокойствии Тамара Петровна внезапно ощутила что-то такое, от чего её собственная рука застыла в воздухе, а заготовленная гневная тирада застряла в горле.
Ольга, не отводя взгляда от свекрови, сделала шаг вперёд. Она неторопливо протянула руку и, взявшись за ручку холодильника, плавно закрыла его. Лёгкий щелчок прозвучал в напряжённой тишине кухни оглушительно, как поставленная точка в разговоре, который Ольга вести не собиралась. Этот жест, спокойный и окончательный, словно сорвал с Тамары Петровны последнюю маску приличия. Её лицо на мгновение застыло в недоумении, а затем исказилось от ярости.
— Ты что себе позволяешь?! — зашипела она, и её голос, до этого просто громкий, теперь приобрёл визгливые, металлические нотки. Она отступила на шаг, словно для того, чтобы лучше видеть свою жертву, и ткнула в Ольгу пальцем. — Я тебе сказала, это — мусор! Значит, это мусор!
Ольга продолжала молчать, и это безмолвие было хуже любого спора. Оно давало Тамаре Петровне понять, что её слова здесь не имеют веса, что её авторитет равен нулю. Осознание этого факта подбросило в огонь её гнева новую порцию топлива.
— Ах ты… Думаешь, я не найду на тебя управу? — она сделала глубокий, театральный вдох. — Ты запомни раз и навсегда…
— Да, думаю! —перебила её невестка.
— Если ты стала женой моего сына, это не значит, что я тебе теперь все долги прощу! Нет! Это значит, что ты теперь мне должна вечно!
От переизбытка эмоций свекровь закашлялась. Даже скорее, подавилась.
— Поняла меня? — продолжила женщина. — За то, что я тебе своё сокровище отдала, за то, что ты в этом доме живёшь, а не по съёмным углам мыкаешься!
Она перешла из кухни в гостиную, двигаясь по квартире как ревизор, как завоеватель по захваченной территории. Ольга медленно последовала за ней, держась на расстоянии, её фигура была воплощением выжидающего, холодного внимания.
— Что это за диван? — свекровь брезгливо пнула носком ботинка обивку. — Серый, унылый. Как в приёмной у нотариуса. Сюда нужно что-то живое, яркое. Цветы! Я привезу свой фикус, вот сюда его поставим, к окну. А это, — её палец указал на стеллаж с книгами, — убрать. Пылища одна от них. Мой сын не для того работает, чтобы ты тут библиотеку устраивала. Он должен отдыхать.
Она говорила без остановки, её слова сыпались как сухой горох, заполняя собой всё пространство. Она перекраивала Ольгину жизнь, её быт, её дом, и делала это с уверенностью человека, обладающего неоспоримым правом.
— Ты вообще в курсе, что эта квартира не просто так появилась? Что мой Кирилл один бы её не потянул? Я в неё всю душу вложила, все силы! Чтобы у моего мальчика был свой угол. А значит, это и мой угол тоже! И я буду решать, как тут всё будет устроено.
Наконец её взгляд остановился на стене над диваном. Там висела большая картина — абстрактный морской пейзаж в сине-бирюзовых тонах, единственная по-настоящему яркая и личная вещь в сдержанном интерьере. Это был подарок Ольгиных родителей на свадьбу.
— А это что за мазня? — презрительно скривилась Тамара Петровна. — Каляка-маляка какая-то. Портит весь вид. Снимем её. У меня есть отличный портрет Кирюши, где он в первом классе. Вот его сюда повесим. Чтобы ты помнила, кто в этом доме главный мужчина и чья ты теперь жена.
Она шагнула к дивану, намереваясь немедленно привести свой план в исполнение. Её сильные, узловатые пальцы уже потянулись к раме, чтобы снять картину со стены. И в этот самый момент её запястье обожгло ледяное прикосновение.
Хватка Ольги была не столько болезненной, сколько абсолютно неотвратимой. Её пальцы, тонкие и ухоженные, сомкнулись на рыхлом запястье свекрови с силой, которой Тамара Петровна никак не могла от неё ожидать. Это было похоже на стальной зажим, холодный и безжалостный. На мгновение пожилая женщина замерла, её рука так и осталась висеть в воздухе в сантиметре от картины. Она опустила глаза на Ольгину руку, потом перевела ошеломлённый взгляд на её лицо.
Ольга смотрела прямо, не моргая. В её тёмных глазах не было ни гнева, ни страха, ни даже раздражения. Там была лишь пустота, холодная, как арктический лёд. И из этой пустоты прозвучало одно-единственное слово, произнесённое тихо, но с такой твёрдостью, что оно, казалось, заставило дрожать сам воздух в комнате.
— Вон.
Это слово не было просьбой или предложением. Это был приговор. Неоспоримый и окончательный. Тамара Петровна дёрнула рукой, пытаясь высвободиться, но хватка только усилилась. Шок на её лице сменился багровой краской возмущения.
— Ты… Ты что себе позволяешь?! — взвизгнула она, обретая дар речи. — Руки убрала! Сейчас же! Я сейчас Кириллу позвоню! Пусть он посмотрит, как его жена с родной матерью обращается! Ты пожалеешь об этом, слышишь!
Но Ольга не слушала. Она не ответила ни словом, не изменилась в лице. Она просто начала действовать. Не выпуская запястья свекрови, она второй рукой взяла её за локоть и с неумолимой, методичной силой потянула от дивана в сторону прихожей. Это не было похоже на драку. Это было похоже на то, как человек передвигает мешающий проходу предмет мебели — без эмоций, без суеты, просто применяя силу для достижения цели.
Тамара Петровна упёрлась, её ботинки зашаркали по полу, оставляя ещё больше грязных полос. Она пыталась ухватиться свободной рукой за дверной косяк, за вешалку, за что угодно. Но Ольга двигалась с какой-то ледяной, продуманной целеустремлённостью, обходя все препятствия и неуклонно приближаясь к выходу. Вопли свекрови перешли в сбивчивые угрозы и проклятия, но они отскакивали от Ольгиного молчания, как горох от стены.
Вот и входная дверь. Ольга одной рукой продолжала держать свекровь, другой повернула ручку и распахнула дверь настежь. Затем, с последним решительным толчком, она выставила упирающуюся Тамару Петровну на лестничную площадку. Та споткнулась, едва удержавшись на ногах, и развернулась, готовая выплеснуть новую порцию ярости. Но она успела лишь открыть рот.
Ольга стояла в дверном проёме, высокая и прямая, и холодно смотрела ей в глаза. Затем, не сказав больше ни слова, она спокойно закрыла дверь. Щелчок замка прозвучал как выстрел.
Она прислонилась спиной к двери всего на секунду. Потом так же спокойно прошла в гостиную, взяла с журнального столика свой телефон. Нашла в контактах «Кирилл» и нажала на вызов. Муж ответил почти сразу.
— Да, Оль, привет. Что-то случилось?
Ольга не стала тратить время на приветствия. Её голос был ровным и лишённым всякой интонации, словно она зачитывала сводку погоды.
— Твоя мать была здесь. Я её выставила.
В трубке на мгновение повисла тишина. Ольга не дала ему опомниться и вставить хоть слово.
— Увижу её здесь ещё раз — я не гарантирую её здоровье. Ты понял меня?
И, не дожидаясь ответа, она завершила вызов, положив телефон на стол.
Она не стала убирать грязные следы в прихожей. Они были частью произошедшего, молчаливым свидетельством вторжения. Ольга просто стояла посреди гостиной, глядя на свою картину — единственное, что она по-настоящему защитила. Она не испытывала ни триумфа, ни сожаления. Она просто ждала. Ожидание продлилось ровно двадцать три минуты — время, которое понадобилось Кириллу, чтобы выслушать сбивчивый и полный слёз рассказ матери и доехать с работы до дома.
Он не стал звонить в дверь. Ключ в замке провернулся резко, с силой, и дверь распахнулась так, будто её ударили ногой. Кирилл влетел в квартиру, его лицо было красным, взвинченным. Он не разулся, прошагав по следам матери и добавив к ним свои собственные.
— Ольга, что здесь, чёрт возьми, произошло?! — его голос был громким, на грани срыва. Он остановился в нескольких шагах от неё, размахивая руками. — Мне мать звонила, она в полном неадеквате! Говорит, ты на неё набросилась, силой из дома вытолкала! Это правда?!
Ольга медленно повернула к нему голову. Её спокойствие на фоне его возбуждения выглядело почти сверхъестественным.
— Это не имеет значения, — ответила она ровно. — Важно только одно: твоей матери здесь больше не будет. Никогда.
Кирилл опешил. Он, очевидно, ожидал оправданий, ответных обвинений, спора — чего угодно, но не этого холодного, окончательного заявления. Он несколько секунд смотрел на неё, пытаясь переварить услышанное, а потом его лицо исказилось от возмущения.
— Что значит «не будет»? Ты в своём уме? Это пожилой человек! Моя мать! Да, у неё сложный характер, я знаю! Но вышвыривать её из дома… Ты должна перед ней извиниться! Поехать к ней и извиниться!
— Нет, — так же спокойно сказала Ольга.
— Что «нет»?! Ольга, она же просто переживает за нас! Хотела как лучше! Помочь с хозяйством, научить тебя чему-то! Может, она сделала это неловко, но ты… Ты должна проявлять уважение!
Он ходил по комнате из угла в угол, его шаги были тяжёлыми и злыми. Он пытался подобрать правильные слова, выстроить логику, которая поставила бы Ольгу на место, заставила бы её почувствовать себя виноватой. Но все его аргументы разбивались о её молчаливую, непробиваемую стену. Видя, что его попытки воззвать к её совести провалились, он перешёл к последнему аргументу.
— Слушай сюда! — он резко остановился и ткнул пальцем в её сторону. — Хватит! Это и моя квартира тоже! Я здесь живу! И моя мать будет приходить сюда тогда, когда я или она этого захотим! Ты меня поняла?!
Он произнёс это громко и властно, ставя точку в споре. Он сделал свой выбор. И Ольга это увидела. На её губах появилась едва заметная, холодная тень улыбки.
— Хорошо, — кивнула она. — Раз это дом, в который твоя мать может приходить, когда захочет, значит, это её дом. И твой.
Кирилл непонимающе уставился на неё. Он не уловил смысла её слов, он всё ещё находился в пылу своей праведной ярости.
— О чём ты говоришь?
Ольга обвела взглядом комнату, диван, книги, картину на стене. Её взгляд был отстранённым, будто она прощалась с вещами, которые уже перестали быть её.
— Собираю вещи, — произнесла она тихо, но отчётливо.
Он замер. Гнев на его лице медленно сменился растерянностью, а затем — полным недоумением. Он смотрел на неё так, словно она заговорила на незнакомом ему языке.
— Что? — переспросил он шёпотом. — Ты куда собралась?
Ольга посмотрела ему прямо в глаза. В её взгляде больше не было холода. Там было что-то другое — окончательное, как надгробная плита.
— Не важно, — сказала она. — Я просто освобождаю для твоей матери место. Раз уж я ей вечно должна, пусть она приходит и забирает всё, что считает своим. Начиная с тебя…
