— Только не снова смузи, Стас, я не могу, — голос Лены был почти шёпотом, слабой попыткой отстоять своё право хотя бы на завтрак.
— Лена, мы же договорились. Никакого пищевого мусора с утра. Никакого «не могу». Это просто установка в твоей голове. Тело — это храм, а ты пытаешься занести в него грязь с самого порога, — он говорил ровно, не повышая тона, но в его голосе была холодная сталь наставника, разочарованного в своей самой бездарной ученице.
Он стоял у кухонного острова, который сиял белым глянцем, как операционный стол. На нём в идеальном порядке были разложены пучки шпината, стебли сельдерея и авокадо, разрезанное с хирургической точностью. Стас, облачённый в брендированные спортивные шорты и обтягивающую майку, демонстрирующую рельефные мышцы, был похож на жреца в этом храме чистого питания. Он не просто готовил завтрак. Он совершал утренний ритуал, священнодействие, которое через полчаса увидят сто тысяч его подписчиков.
Лена сидела за столом, ссутулившись. Перед ней стоял стакан воды с лимоном. Ей хотелось простого чёрного кофе и, может быть, тоста с маслом. Невероятное, преступное желание, которое она уже давно научилась прятать глубоко внутри. В их доме не было ни кофе, ни масла, ни хлеба. Только безглютеновые хлебцы, по вкусу напоминающие прессованный картон, и цикорий.
— Посмотри, — он широким жестом указал на ингредиенты. — Это жизнь. Клетчатка, витамины, правильные жиры. Это то, что даст тебе энергию, а не забьёт твой организм и не ляжет мёртвым грузом на боках. Тебе же самой будет легче.
Он говорил это, устанавливая телефон на маленький штатив. Нашёл правильный угол, поправил волосы, и его лицо мгновенно преобразилось. Усталая брезгливость, с которой он смотрел на жену, сменилась сияющей, мотивирующей улыбкой. Он нажал на запись.
— Всем привет, чемпионы! Начинаем день правильно! — его голос стал громче, бодрее, наполнился той фальшивой энергией, которая так нравилась его аудитории. — Сегодня у нас зелёный детокс-коктейль. Максимум пользы, минимум калорий! Заряжаемся на продуктивный день!
Лена молча наблюдала за этим спектаклем. Она была невидимым ассистентом, задним планом, размытым фоном для его идеальной жизни. Пока он с энтузиазмом рассказывал о пользе хлорофилла, она видела лишь его напряжённые скулы и холодные, оценивающие глаза, которые он иногда бросал на неё, даже не прерывая съёмки. Он не смотрел на неё как на жену. Он смотрел на неё как на свой провальный проект, как на живое доказательство того, что даже его гениальная система может дать сбой, если объект не обладает достаточной силой воли.
Когда съёмка закончилась, улыбка исчезла с его лица так же быстро, как и появилась. Он разлил густую зелёную жижу по двум стаканам. Один поставил перед ней.
— Пей. И без гримас. Ты не ребёнок.
Он открыл холодильник, чтобы достать контейнер с заранее отмеренной порцией отварной куриной грудки себе на обед. Внутри, на стеклянных полках, царил армейский порядок. Идеально вымытые овощи, контейнеры с маркировкой «Обед», «Ужин», бутылки с минеральной водой. Это был холодильник не для еды, а для топлива. Топлива для его совершенного тела и его успешного блога.
— Я составил тебе программу на сегодня, — буднично сообщил он, закрывая дверцу. — Утром — кардио на дорожке, сорок минут, средний темп. Днём — выпады и приседания, три подхода по двадцать. Вечером — планка, начинаешь с минуты. И по питанию всё расписано. Никакой самодеятельности. Ясно?
Лена молча кивнула, глядя в мутную зелёную жидкость в своём стакане. Она пахла свежескошенной травой и землёй. Она сделала маленький глоток. Горечь свела скулы.
— Вот так. Молодец, — похвалил он её, как хвалят собаку за выполненную команду. — Дисциплина — это ключ ко всему. Пойми, я делаю это для тебя. Я хочу видеть рядом с собой здоровую, энергичную женщину, а не… — он не договорил, но Лена и так знала окончание. Не аморфное, безвольное существо, которым он её считал.
Он допил свой смузи одним махом, сполоснул стакан и поставил его на сушилку. Он всё делал быстро, чётко, эффективно. Его жизнь была похожа на график тренировок, расписанный по минутам. И в этом графике она была лишь досадным пунктом «проблема лишнего веса», требующим постоянного контроля.
Стас уехал на какую-то фитнес-конвенцию — очередное мероприятие, где он, словно мессия, должен был вещать со сцены о силе духа и вреде быстрых углеводов. Квартира погрузилась в непривычную, благословенную тишину. Лена могла дышать. Она не стала включать музыку или телевизор, просто наслаждалась отсутствием его поучающего голоса и оценивающего взгляда, который, казалось, сканировал каждый её сантиметр, выискивая новые жировые отложения.
Без него ритуалы теряли свою святость. Обед, состоявший из паровой брокколи и трёх ломтиков индейки, показался просто безвкусной едой, а не шагом к просветлению. Она механически вымыла посуду и решила навести порядок в его кабинете. Это была её обязанность, часть негласного договора: он — добытчик и идеолог, она — обслуживающий персонал их идеального быта.
Его стол был образцом минимализма. Макбук, блокнот, брендированная ручка. Ничего лишнего. В углу стола лежала аккуратная стопка бумаг, которую нужно было разобрать: счета, рекламные брошюры от поставщиков спортивного питания, выписки из банка. Лена села в его массивное кожаное кресло, которое всегда казалось ей троном, и принялась за работу.
Она перебирала глянцевые листовки, откладывала квитанции за коммунальные услуги. Всё было предсказуемо и стерильно, как и вся их жизнь. Но потом её пальцы наткнулись на тонкий, слегка жирный на ощупь листок, выбивавшийся из общей массы. Чек. Он был сложен вчетверо. Она развернула его из простого любопытства.
«Дьябло Пицца». Название резануло по глазам. В их мире таких слов не существовало. Она пробежалась по строчкам. «Пепперони XXL, сырный борт, двойная порция халапеньо». Сумма была внушительной. Но не это заставило её сердце сделать странный, глухой удар. Время заказа: 00:47. Дата: прошлая среда. В прошлую среду она легла спать в десять, измученная после навязанной им силовой тренировки, пока он до часу ночи «отвечал на вопросы подписчиков» в своём кабинете.
Первая мысль была глупой, защитной: ошибка. Может, для кого-то заказывал? Для друга? Но какой друг придёт в час ночи есть пиццу в их храм здоровья? Она отложила чек в сторону, ощущая, как холодеют кончики пальцев. Она продолжила разбирать бумаги, но теперь делала это медленнее, внимательнее. И она нашла ещё один. Из бургерной «Мясной удар». «Двойной чизбургер с беконом, картофель фри, луковые кольца». Время: 01:12. Двумя неделями ранее.
Один за другим, они посыпались из общей кипы бумаг, как ядовитые осенние листья. Он даже не удосужился их спрятать, просто свалил в общую кучу, уверенный в своей безнаказанности. Лена раскладывала их на полированной поверхности стола. Вот чек на жареные крылья BBQ, вот на вок с говядиной в перечном соусе. Всегда после полуночи. Всегда в те дни, когда он якобы работал допоздна.
Это была целая тайная жизнь. Ночная, жирная, запретная. Жизнь, полная того самого «пищевого мусора», за один взгляд в сторону которого он готов был испепелить её.
Лена сидела в его кресле и смотрела на эту выставку лицемерия. Она не чувствовала обиды. Не было желания плакать или кричать. Вместо этого внутри неё начало зарождаться нечто холодное, тяжёлое и невероятно ясное. Все эти годы унижений, все эти взвешивания под его пристальным взглядом, все эти отвратительные зелёные смузи… Всё это было ложью. Грандиозным, жестоким спектаклем.
Он не пытался сделать её лучше. Он просто нашёл удобный способ возвыситься за её счёт. Пока он публично строил из себя аскета, а её превращал в живой символ безволия, по ночам он в одиночестве пожирал всё то, в чём ей было отказано. Он не был жрецом. Он был обычным обжорой, который нашёл для своего порока идеальное прикрытие, сделав её козлом отпущения.
Она встала. Аккуратно, один к одному, сложила все чеки в ровную стопку. Это были не просто бумажки. Это была власть. Абсолютная, неоспоримая власть над ним, над его блогом, над его сияющим образом гуру. Она прошлась по квартире и нашла свою старую шкатулку для украшений, которой давно не пользовалась — носить побрякушки не вписывалось в концепцию «работы над собой». Она открыла её, отодвинула пару серёжек и старую цепочку. И положила стопку чеков на бархатное дно. Закрыла крышку. Щёлкнул маленький замок.
Она вернулась в кабинет и закончила разбирать бумаги, как ни в чём не бывало. Выбросила ненужное, сложила важное. Когда она закончила, в комнате снова царил идеальный порядок. Ничто не выдавало того, что только что здесь рухнул целый мир. Её мир. И теперь на его обломках она будет строить свой. Ей просто нужен был подходящий момент. И она была готова ждать.
— А вот Лена у меня молодец, старается, — голос Стаса лился гладко, как оливковое масло первого отжима. — Правда, милая? Мы с ней сейчас на новом протоколе. Полностью исключили сахар и быстрые углеводы. Результаты, конечно, требуют времени и дисциплины, но мы работаем.
Он говорил это, нежно поглаживая её руку, лежавшую на скатерти. Жест был рассчитан на публику — их друзей, Вику и Андрея, — идеальная картинка заботливого мужа, ведущего свою семью к вершинам здоровья. Но Лена чувствовала под его пальцами не тепло, а холодный контроль, знакомое клеймо собственника. Она сидела напротив Андрея, который с аппетитом уплетал стейк с картофельным гратеном, и ощущала себя экспонатом на выставке. Экспонатом под названием «Мой главный проект».
Весь ужин Стас был в своей стихии. Он блистал. Он рассуждал о вреде глютена, о пользе интервального голодания, о важности правильного соотношения белков, жиров и углеводов. Вика и Андрей слушали с вежливым интересом, кивали, задавали вопросы. Они были из того мира, где еда — это просто еда, а не моральный выбор. Но под влиянием Стаса даже они начинали с сомнением поглядывать на свои тарелки. Он был дирижёром, и весь разговор за столом был его идеально выстроенной симфонией здоровья.
Лена молчала. Она заказала салат с креветками и авокадо, самый безопасный вариант в меню. Она медленно ковыряла вилкой листья руколы, ощущая на себе его периодические одобряющие взгляды. Он был доволен. Его проект вёл себя правильно. Но она не просто ела. Она наблюдала. Она видела, как он с лёгкой брезгливостью смотрит на хлебную корзину. Как его губы чуть заметно кривятся, когда Андрей заказывает бокал пива. Она видела всю механику его превосходства, отточенную до совершенства. А в голове у неё стояла яркая картина: коробка из-под пиццы «Пепперони XXL» на его рабочем столе.
— А теперь — десерт! — весело объявила Вика, когда официант убрал основные тарелки. — Здесь просто божественный шоколадный фондан. Лена, ты обязана попробовать!
Сердце Лены замерло не от предвкушения, а от ожидания. Это был момент истины. Она знала, что последует дальше. Это был отработанный сценарий, который разыгрывался десятки раз в самых разных декорациях.
— О, нет, что ты, Вика, Леночке нельзя, — немедленно вмешался Стас, его голос сочился фальшивой заботой. — Мы же на протоколе. Сахар — наш главный враг. Правда, дорогая? Ты же не хочешь перечеркнуть все усилия целой недели ради пятиминутного удовольствия?
Он смотрел на неё. И Вика с Андреем тоже смотрели на неё. Три пары глаз. В одних — превосходство, в других — неловкое сочувствие. Обычно в этот момент она опускала взгляд, что-то лепетала про силу воли и послушно просила себе травяной чай. Но не сегодня.
Медленно, с ледяным спокойствием, она подняла глаза и посмотрела прямо на Стаса. Потом перевела взгляд на официанта, который ждал с блокнотом наготове.
— Мне, пожалуйста, фондан, — её голос прозвучал ровно и отчётливо. — И шарик ванильного мороженого к нему.
В воздухе повисла пауза. Андрей поперхнулся водой. Вика растерянно улыбнулась. Но самое интересное происходило с лицом Стаса. Его маска идеального мужа-наставника треснула. На долю секунды на нём проступило удивление, смешанное с откровенной злобой. Он не ожидал бунта.
— Лена, — прошипел он так, чтобы слышала только она. — Что ты делаешь?
— Заказываю десерт, — так же тихо ответила она, не отводя взгляда.
Когда официант принёс заказ, она взяла ложку. Шоколадный вулкан на тарелке источал аромат, от которого у неё свело скулы. Она зачерпнула кусочек вместе с подтаявшим мороженым и поднесла ко рту. Это был не просто десерт. Это был акт неповиновения.
— Я не понимаю, зачем ты это делаешь, — громко, чтобы слышали все, произнёс Стас. В его голосе уже не было заботы, только сталь разочарованного начальника. — Это просто слабость. Ты поддаёшься импульсу, не думая о последствиях для своего здоровья и для нашей общей цели. Я думал, мы в одной команде.
Друзьям стало откровенно не по себе. Андрей уставился в свою пустую тарелку, Вика лихорадочно искала в сумочке телефон. Лена же медленно прожевала свой кусок. Она смотрела на мужа, и впервые за долгое время видела его не как грозное божество, а как напуганного, мелкого манипулятора, у которого из рук выбили его любимый инструмент — её чувство вины.
Она не стала спорить. Не стала оправдываться. Она просто молча, с наслаждением съела ещё один кусок. А потом ещё. Она доела всё до последней капли шоколада, аккуратно положила ложку на тарелку и, промокнув губы салфеткой, снова посмотрела на него. В её взгляде не было ни вызова, ни злости. Только холодное, бесстрастное любопытство. И это было страшнее любой ссоры. Он понял, что его власть над ней закончилась. Прямо здесь, за этим столиком, на глазах у всех.
Дорога домой прошла в густом, вязком молчании. Оно было плотнее и тяжелее любого крика. Стас вцепился в руль, его костяшки побелели, а на скулах играли желваки. Он вёл машину резко, срываясь на светофорах, но не произнёс ни слова. Он ждал. Ждал, что она начнёт оправдываться, извиняться, плакать. Ждал привычного сценария, где он, после долгой и унизительной лекции, великодушно её простит, укрепив свою власть.
Лена смотрела в окно на проносящиеся огни ночного города. Впервые за много лет она не чувствовала страха перед его гневом. Тот шоколадный фондан словно выжег внутри неё все остатки трепета и вины. Она не была ни победительницей, ни проигравшей. Она была наблюдателем. Она с холодным интересом ждала, что он предпримет дальше.
В квартире он, не раздеваясь, прошел в свой кабинет. Хлопнула не дверь — крышка ноутбука, которую он с силой откинул. Лена спокойно сняла туфли, прошла на кухню и налила себе стакан воды. Она слышала, как за стеной застучали по клавиатуре его пальцы — быстро, яростно, словно он не печатал, а вбивал гвозди. Она знала, что он делает. Он лечил свою уязвлённую гордость единственным доступным ему способом — уходил в свой идеальный мир, где тысячи восторженных адептов ждали его мудрого слова.
Она села на диван в гостиной, взяла в руки телефон. Через десять минут на его странице появился новый пост. Фотография была сделана на той самой фитнес-конвенции: он стоит на сцене, сияющий, с микрофоном в руке, а за ним — восторженная толпа. И текст. Пафосный, полный праведного гнева.
«Чемпионы, сегодня я хочу поговорить о самом страшном враге на пути к цели. О предательстве. Но не о предательстве со стороны других, а о предательстве самого себя. Каждый раз, когда вы поддаётесь минутной слабости, вы предаёте того сильного, здорового и успешного человека, которым могли бы стать. Вы выбираете лёгкий путь сахара и жира вместо сложной дороги дисциплины. Не позволяйте внутреннему саботажнику разрушить ваш храм! Будьте сильнее своих желаний. Только так можно достичь настоящей свободы!»
Лена читала эти строки, и на её лице не дрогнул ни один мускул. Он писал о ней. Он выставил её вечерний десерт как акт самопредательства, как пример слабости для своей паствы. Он превратил их личный конфликт в публичную проповедь, где он — пророк, а она — безымянная грешница.
Она открыла комментарии. Они уже полились рекой. «Стас, ты лучший мотиватор!», «Золотые слова!», «Спасибо, мне как раз этого не хватало сегодня!». Он упивался их обожанием, залечивая рану, нанесённую за ужином.
Её пальцы зависли над экраном. Она не спешила. Она ещё раз перечитала его пост, потом свой заготовленный текст. Всё было на своих местах. С холодным, почти хирургическим спокойствием она нажала «отправить».
В кабинете наступила тишина. Стук клавиш прекратился. Потом её телефон завибрировал от лайков под её комментарием. Секунда, вторая. И тут же — уведомления, что комментарии к посту Стаса отключены.
Дверь кабинета открылась. Он стоял на пороге спальни. Лицо его было белым, искажённым. Не гневом — паникой.
— Что. Ты. Наделала? — проговорил он по слогам, и в голосе его не было привычной стали. Только животный страх.
— Написала комментарий, — спокойно ответила она, не отрывая взгляда от телефона.
Он медленно подошёл к ней, нависая сверху. Его тень накрыла её.
— Ты сейчас же это удалишь. Немедленно. Ты хоть понимаешь, что ты всё рушишь? Мою репутацию! Всё, что я строил!
— А ты понимал, что рушишь, когда годами втаптывал меня в грязь перед всеми? — она наконец подняла на него глаза. Взгляд был прямой, без тени страха.
Его лицо перекосилось от бессильной ярости. Он потерял все рычаги давления и вернулся к самому простому, самому привычному.
— Да потому что на тебя без жалости не взглянешь! Ты сама себя запустила! Ты толстая, безвольная, и всё, что я делал — это пытался вытащить тебя из болота, в которое ты сама себя загнала! Ты должна быть благодарна, что я заставляю тебя есть эту траву, а не жрать всё подряд!
И тут она встала. Медленно, глядя ему прямо в глаза. Она подошла к нему вплотную, и от её ледяного спокойствия он инстинктивно отшатнулся.
— Ещё раз ты назовёшь меня толстой и заставишь есть свою траву, и я выложу в твой фитнес-блог фотографии чеков из пиццерии, которую ты заказываешь себе по ночам! Лицемер!
Он замер. В его глазах отразился ужас полного, тотального разоблачения. Вся его империя, построенная на лжи и её унижении, рушилась в эту самую секунду от нескольких её слов. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но не смог выдавить ни звука. Он был раздавлен. Не скандалом, не криком, а тихой, беспощадной правдой…
