В нашем дворе всё всегда начинается с крика. Не с того крика, что в операх или на пожарах, а с такого, бытового, когда Маша из третьего подъезда орёт на своего Витьку: «Ты опять ботинки не вытер?!» И Витька, красный, как свёкла в её борще, бормочет что-то про «да я ж только на минутку».
А двор слушает. Двор всегда слушает. Он, как старый сплетник, собирает все эти вопли, шёпоты и хлопки дверей, а потом разносит их по скамейкам, где бабки в цветастых платках жуют семечки и выносят приговоры.
Я живу в этом дворе, в серой пятиэтажке, где запахи чужих кухонь лезут в твою квартиру без спроса. У нас тут всё как в жизни: ссоры из-за пустяков, любовь до первого «ты меня не понимаешь» и родина, которая в каждом шаге — от облупленных стен до трещин на тротуаре, где я в детстве разбила коленку.
И вот, в этом нашем маленьком мирке, где каждый знает, кто, с кем и за что, разыгралась история, о которой я вам сейчас расскажу. Не потому, что она какая-то особенная, а потому, что она — наша. И, может, ваша тоже.
Всё началось с борща. Ну, как началось… Борщ — это же не просто еда, это повод. У нас в доме борщ — как флаг на баррикадах. Если он удался, то хозяйка — царица, а если недосолен или свёкла не того оттенка, то всё, держись, мир рушится.
У Ленки из квартиры напротив борщ — это её гордость. Она его варит с таким видом, будто пишет роман. Часами режет овощи, шепчет что-то над кастрюлей, как шаманка, и потом, когда запах разносится по всему подъезду, она гордо ставит тарелку перед своим Сашкой и ждёт оваций.
Сашка, её муж, — мужик простой, как три рубля. Работает на заводе, любит пиво по пятницам и футбол по выходным. И борщ он уважает. Или уважал, пока не случилось то, что случилось.
А случилось вот что: однажды Ленка, в своей обычной манере, поставила перед ним тарелку с борщом, а он, вместо того чтобы нахваливать, посмотрел на неё, как на инспектора налоговой, и выдал:
— Лен, ну что это за борщ? Свёкла
бледная, как твоя тётя Зина на свадьбе.
Ленка замерла. Ложка в её руке задрожала, как лист на ветру. Тётя Зина — это её больное место. Тётя Зина, сестра её покойной матери, вечно лезет с советами, как воспитывать детей, как варить борщ и как «держать мужика». Ленка её терпеть не может, но приходится, потому что родня.
А тут Сашка, её Сашка, который должен быть за неё горой, сравнил её борщ с этой самой тётей Зиной. Это был удар ниже пояса.
— Ты что сказал? — переспросила Ленка, и голос её был такой, будто она не спрашивает, а уже прицеливается.
— Да ничего, — Сашка, почуяв бурю, попытался отшутиться. — Просто, знаешь, у соседки Наташки борщ какой-то… поярче, что ли.
Вот тут-то и началось. Наташка, соседка из квартиры сверху, — это отдельная песня. Наташка — это женщина, которая ходит по двору, как по подиуму. Её каблуки цокают так, что даже голуби разлетаются. У неё всегда маникюр, даже когда она картошку чистит, и она вечно улыбается, будто знает какой-то секрет, который нам, простым смертным, неведом.
Ленка её недолюбливает. Не то чтобы ненавидит, но, знаете, есть такие люди, которые раздражают просто тем, что существуют. Вот Наташка для Ленки такая.
— У Наташки?! — Ленка швырнула ложку на стол так, что та подпрыгнула. — Ты что, у неё борщ жрал?!
— Да не жрал я! — Сашка начал пятиться к двери. — Она просто угощала, когда я ей кран чинил. Ну, попробовал ложку, и что?
— Ложку?! — Ленка уже орала так, что я, сидя у себя в квартире, слышала каждое слово. — Ты у этой… этой… Наташки ложку в рот тащил, а мой борщ тебе бледный?!
Сашка, видимо, понял, что дело пахнет керосином, и рванул к двери со словами:
— Ну вари свой борщ дальше, а я уйду к соседке!
Дверь хлопнула. Ленка зарыдала. А я, стоя у плиты и мешая свой собственный суп, подумала: «Ну вот, началось».
Наташка, конечно, не просто соседка. Она — явление. Её квартира на пятом этаже — как филиал журнала мод. Занавески в цветочек, диван с подушками, которые никто не смеет трогать, и запах ванили, который, кажется, исходит прямо от её кожи.
Она не просто живёт, она играет роль. И эта роль — «женщина, у которой всё под контролем». Даже её ссоры с мужем выглядят как-то эстетично. Они не орут, как Ленка с Сашкой, а шипят, как два кота, которые делят территорию.
Наташка, конечно, знала, что её борщ стал причиной скандала. Двор уже гудел, как улей. Бабки на скамейке обсуждали, как Сашка «загулял» с Наташкиным борщом, а Ленка, мол, теперь будет мстить. Я встретила Наташку на лестнице, когда она спускалась с мусорным пакетом, который, клянусь, пах духами.
— Ой, привет, — она улыбнулась, как будто рекламирует зубную пасту. — Слышала, что у Ленки творится? Бедняжка, так переживать из-за какой-то ерунды.
— Ерунды? — я прищурилась. — Ты ж понимаешь, что твой борщ теперь как ядерная бомба в нашем подъезде.
Наташка рассмеялась. Её смех был как звон бокалов на свадьбе.
— Да ладно, я ж не виновата, что Сашка мой борщ похвалил. Я просто угостила, он же кран чинил. А Ленка… ну, она всегда такая, чуть что — сразу в крик.
Я посмотрела на неё и подумала, что Наташка, конечно, не виновата, но и не совсем невинна. Она из тех, кто любит, когда на неё смотрят. И её борщ — это не просто борщ, это её способ сказать: «Я лучше». Не словами, конечно, а так, между делом, ложкой супа и улыбкой.
У нас в доме все ссоры — это не просто ссоры. Это целые саги, которые начинаются с пустяка, а заканчиваются чуть ли не разводом или переездом. Но в этом и есть наша родина. Она не в гимнах и не в парадах, а в том, как Ленка плачет над своим борщом, как Сашка хлопает дверью, как Наташка цокает каблуками, а бабки на скамейке судачат.
Это всё наше, родное, до боли знакомое. И я, стоя у окна и глядя на наш двор, где дети гоняют мяч, а кто-то вытряхивает ковёр, понимаю, что люблю это всё. Люблю, даже когда оно бесит.
Ленка, конечно, не собиралась сдаваться. На следующий день она заявилась ко мне с бутылкой вина.
— Он у Наташки, — сказала она, едва переступив порог. — Я знаю, он там. Этот гад теперь её борщ жрёт.
— Лен, — я попыталась её успокоить, разливая вино по кружкам (бокалов у меня нет, я ж не Наташка). — Может, он просто у друга? Или на работе задержался?
— На работе?! — Ленка фыркнула. — Он мне вчера сказал, что я его не понимаю, что я только и делаю, что борщ варю и ору. А я, между прочим, для него стараюсь! Для него, неблагодарного!
Я кивала, слушала, а сама думала, что Ленка, конечно, права, но и Сашка не совсем виноват. Он ведь не к Наташке ушёл, а от Ленкиного крика. А крик — это её оружие, её щит и меч. Она орёт, потому что боится, что без этого её не услышат. А Сашка устаёт от этого крика и бежит туда, где тише. К Наташке, например, которая улыбается и угощает борщом. Только у Наташки-то Игорь есть, зачем ей Сашка?
Через пару дней Ленка решила дать бой. Она объявила, что сварит такой борщ, что Сашка забудет про Наташку и вернётся домой на коленях. Я, честно говоря, сомневалась, что борщ способен на такое, но Ленка была настроена решительно. Она закупила свёклу, морковь, капусту, мясо — всё, как для последнего ужина. И начала творить.
Я зашла к ней, когда она уже резала овощи. Нож в её руках летал, как в фильмах про самураев. Она что-то бормотала, то ли ругалась, то ли молилась, а на плите булькал бульон.
— Я ему покажу, — говорила она, шинкуя капусту. — Он у меня ещё попросит добавки. А Наташка пусть подавится своим борщом.
— Лен, а ты не пробовала просто поговорить с ним? — я осторожно попыталась вставить свои пять копеек.
— Поговорить?! — она посмотрела на меня, как на предательницу. — Да он слова нормального не скажет, пока я его не прижму. Вот увидишь, этот борщ его вернёт.
Я пожала плечами и ушла. А вечером весь подъезд знал, что Ленка варит «борщ мести». Запах был такой, что даже я, человек, равнодушный к борщу, захотела тарелку. Но Сашка не пришёл. Ни в тот вечер, ни на следующий.
Тем временем двор гудел. Бабки на скамейке уже придумали целую историю: Сашка, мол, бросил Ленку ради Наташки, а Наташка, в свою очередь, бросит своего Игоря, и всё это закончится большим скандалом. Я слушала их и думала, что они, конечно, преувеличивают, но в каждой сплетне есть доля правды.
А правда была в том, что Сашка действительно ночевал не дома. Но не у Наташки, как все думали, а у своего друга Петьки, который живёт в соседнем доме и у которого всегда есть пиво.
Я узнала это от самого Петьки, когда столкнулась с ним в магазине. Он, как всегда, был слегка навеселе и с радостью выложил мне всё.
— Сашка у меня, — сказал он, выбирая пиво подешевле. — Говорит, Ленка его достала. Орёт, как сирена, а он, мол, просто хочет покоя. Ну, я его приютил. А что, друг всё-таки.
— А Наташка? — спросила я, просто чтобы проверить.
— Какая Наташка? — Петька заржал. — Это Ленка придумала, что он к Наташке сбежал. Он просто её борщ похвалил, а она уже трагедию раздула.
Я вернулась домой и задумалась. Ленка, конечно, сама себя накрутила. Но и Сашка хорош — вместо того чтобы сказать ей, что он у Петьки, он молчит и даёт ей повод для фантазий. А Наташка… Наташка просто живёт своей жизнью, и её борщ, похоже, стал случайным катализатором этой войны.
Через неделю Ленка уже не плакала, а злилась. Она решила, что Сашка её предал, и начала строить планы мести. Один из них включал в себя поход к Наташке с требованием «вернуть мужа». Я пыталась её отговорить, но Ленка была как танк. В итоге она всё-таки пошла.
Я стояла у подъезда, когда это случилось. Ленка, в своём лучшем платье (том самом, которое она надевала на свадьбу сестры), поднялась на пятый этаж и позвонила в дверь Наташки. Я не слышала, о чём они говорили, но через пять минут Ленка спустилась, красная, как её борщ, и с глазами, полными слёз.
— Она сказала, что Сашка у неё не был, — пробормотала Ленка, когда я догнала её. — И что её борщ — это просто борщ, а я, мол, сама всё придумала.
— А ты что? — спросила я.
— А я… — Ленка шмыгнула носом. — Я ей поверила. Но всё равно её ненавижу.
Я обняла её, и мы пошли ко мне пить чай. А вечером Сашка вернулся. Не на коленях, как мечтала Ленка, но с виноватым видом и бутылкой её любимого вина.
— Лен, — сказал он, стоя в дверях. — Я не у Наташки был. Я у Петьки. Просто… ну, достала ты меня своим криком. Я ж не железный.
Ленка посмотрела на него, потом на бутылку вина, потом снова на него. И вместо того чтобы заорать, как обычно, она просто сказала:
— Садись, борщ только сварила.
Они помирились. Не сразу, конечно. Ленка ещё пару дней ворчала, Сашка ещё пару раз хлопал дверью, но в итоге они нашли общий язык. Или общий борщ, если угодно. Наташка продолжала цокать каблуками и улыбаться, а бабки на скамейке переключились на новую сплетню — про то, как сын тёти Зины разбил чужую машину.
А я смотрела на наш двор и думала, что всё это — наша жизнь. Мелочная, смешная, иногда до слёз обидная, но такая родная. Мы ссоримся из-за борща, хлопаем дверями, придумываем друг про друга небылицы, но в итоге всё равно садимся за один стол.
И знаете, что самое смешное? На следующий день после примирения Ленка и Сашка позвали Наташку на ужин. И она пришла. С тарелкой своего борща. И они ели, смеялись и спорили, чей борщ лучше.
