— Ты уверена, что это хорошая идея? Может, не стоило его сюда везти? — Андрей с сомнением посмотрел на большой белый чехол на заднем сиденье. Его пальцы нервно барабанили по рулю, пока они медленно въезжали во двор родительского дома.
— Андрей, перестань. Я хочу, чтобы твоя мама увидела его до свадьбы, в спокойной обстановке. Это ведь важно, — Марина повернулась к нему с улыбкой, полной искреннего желания наладить мосты. — Она увидит, как я в нём выгляжу, и все её сомнения развеются. Вот увидишь.
Дом родителей Андрея всегда пах двумя вещами: мебельной полиролью и лёгким, едва уловимым напряжением. Нелли Витальевна встретила их на пороге с выверенной, гостеприимной улыбкой, которая, однако, не затрагивала её холодных, внимательных глаз. Она расцеловала сына, кивнула Марине и тут же устремила взгляд на огромный чехол в её руках.
— О, так вот оно, то самое сокровище? Проходите, проходите, не стойте на пороге. Олег, посмотри, дети приехали!
Олег Сергеевич, отец Андрея, появился из глубины гостиной. Он коротко кивнул Марине, пожал руку сыну и снова углубился в свою газету. Он всегда держался в тени своей деятельной и громкой жены, создавая островок молчаливого, почти осязаемого нейтралитета.
— Ну, не томи, девочка моя, показывай! Я уже вся извелась от любопытства, — Нелли Витальевна всплеснула руками, указывая на центр комнаты. — Андрей, помоги ей!
Марина аккуратно расстегнула молнию, и комната, казалось, наполнилась светом. Платье было чудом из шёлкового крепа цвета топлёного молока. Длинные узкие рукава, строгий вырез-лодочка, открывающий ключицы, и совершенно неожиданная, глубоко вырезанная спина, переходящая в длинный, струящийся шлейф. Оно было одновременно скромным и дерзким, воплощением её собственного характера.
— Я сейчас надену. Буквально на пять минут, — прошептала Марина и скрылась в гостевой комнате.
Когда она вернулась, Андрей восхищённо выдохнул. Даже Олег Сергеевич оторвался от своей газеты и одобрительно хмыкнул. Марина медленно повернулась вокруг своей оси. Ткань обтекала её фигуру, создавая идеальный силуэт. Она чувствовала себя королевой.
— Ну… смело. Очень смело, — произнесла Нелли Витальевна после долгой паузы. Её голос был сладким, как мёд с толчёным стеклом. — Спина, конечно, полностью голая. Совсем. Не думала, что ты решишься на такое.
— Оно элегантное, Нелли Витальевна, — спокойно ответила Марина, встречая её взгляд в отражении большого зеркала.
— Элегантное, да… — протянула свекровь, подходя ближе и демонстративно осматривая вырез на спине. — Для некоторых мероприятий, наверное, да. Знаешь, сейчас такие нравы, что венчаться приходят почти без одежды. Но ты же у нас приличная девушка. Или я что-то путаю?
— Мам, ну что ты такое говоришь? Прекрати, — неловко вмешался Андрей. — Платье шикарное. Марина в нём просто богиня.
— Я ничего не говорю, сынок, я просто высказываю своё мнение. Имею право, — Нелли Витальевна обошла Марину кругом, словно оценивала лошадь на ярмарке. — Такой фасон… он очень обязывает. Подчёркивает всё. Любой недостаток. Идеально для девки с трассы, может, и элегантно, но для будущей жены моего сына… Слишком вызывающе.
Фраза была брошена как бы невзначай, но ударила точно в цель. Радостное возбуждение Марины мгновенно испарилось, сменившись холодным, звенящим гневом. Она ничего не ответила, лишь её спина стала ещё прямее.
Олег Сергеевич, до этого молчаливо изучавший кроссворд, громко перевернул газетную страницу, и этот звук прозвучал в комнате как выстрел.
— Ладно, мне нужно бежать к парикмахеру, а потом к визажисту, репетировать образ, — Марина нарушила молчание ровным, деловым тоном. Она быстро переоделась и аккуратно упаковала платье обратно в чехол. — Я оставлю его пока здесь, в гостевой, хорошо? Чтобы не возить по всему городу. Вечером заеду и заберу.
— Конечно, деточка, оставляй, — проворковала Нелли Витальевна, провожая её к двери. — Пусть повисит. Я на него ещё полюбуюсь, может, привыкну к такой… откровенности.
Вечерний город встретил Марину прохладой и огнями. После нескольких часов, проведённых со стилистом, она чувствовала себя обновлённой и уверенной. Неприятный разговор с Нелли Витальевной отошёл на второй план, показался мелкой, досадной помехой на пути к главному дню её жизни. Она даже мысленно усмехнулась своей утренней реакции. Ну сказала и сказала. Главное, что Андрей на её стороне, а платье — идеально.
Она припарковалась у родительского дома и легко взбежала по ступенькам. Дверь ей открыл Олег Сергеевич. Он как-то странно на неё посмотрел, словно хотел что-то сказать, но лишь молча посторонился, пропуская её в прихожую. Из гостиной доносился приглушённый звук работающего телевизора.
— Я только за платьем, Олег Сергеевич, и сразу поеду, — бодро сказала Марина, направляясь к гостевой комнате.
— Да, конечно, — глухо ответил он ей в спину.
Марина открыла дверь и замерла на пороге. В комнате пахло не духами и свежестью, как утром, а едким запахом растворителя. Её взгляд метнулся к шкафу, на дверце которого висел белый чехол. Она шагнула вперёд, расстегнула молнию, и её сердце пропустило удар.
По безупречно белому шёлку подола, там, где начинался роскошный шлейф, расползлись несколько жирных, маслянистых клякс тёмно-коричневого цвета. Краска ещё не высохла до конца и выглядела как отвратительная, уродливая рана на живом теле. Пятна были не случайными брызгами. Они выглядели так, словно кто-то намеренно и с силой макнул подол платья во что-то грязное и липкое.
Она не произнесла ни слова. Не закричала. Она просто стояла и смотрела, и внутри неё что-то холодное и тяжёлое оборвалось и полетело вниз. В этот самый момент в дверном проёме, словно по команде, появилась Нелли Витальевна. На её лице была маска такого преувеличенного ужаса, что это выглядело откровенным фарсом.
— Ох, Мариночка, слава богу, ты пришла! Тут такое случилось! Кошмар! Я даже не знала, как вам с Андреем сказать! — затараторила она, заламывая руки в театральном жесте.
Марина медленно, очень медленно повернула к ней голову. Её лицо было абсолютно спокойным, но в глазах застыл такой лёд, что свекровь на мгновение осеклась.
— Это я… я виновата, — продолжила Нелли Витальевна, избегая её взгляда. — Я просто хотела на него ещё разочек взглянуть, полюбоваться. У нас в коридоре зеркало большое, в полный рост, и свет там лучше. Ну, я его понесла туда… а у нас ведь Олег там плинтуса подкрашивает, ремонт небольшой затеял… И банка с краской стояла на полу. Я то ли споткнулась, то ли просто не заметила… В общем, оно как-то само так получилось… Я даже не поняла как!
Она говорила быстро, сбивчиво, её история была настолько нелепой и шитой белыми нитками, что не выдерживала никакой критики. В гостевой комнате не было ни капли краски. А чтобы так испачкать подол, нужно было не просто споткнуться, а целенаправленно окунуть его в банку.
Марина молчала. Она не стала вступать в этот бессмысленный диалог. Она аккуратно, двумя пальцами, взяла платье из чехла, стараясь не касаться липких пятен, и, держа его перед собой, как знамя поверженного войска, развернулась и пошла из комнаты.
— Марина, деточка, ты куда? Постой! Это же случайность! — неслось ей в спину.
Она вошла в гостиную. Андрей сидел на диване, уткнувшись в телефон. Олег Сергеевич по-прежнему сидел в кресле с газетой, но Марина видела, что он не читает. Он ждал.
— Андрей, посмотри, — сказала она тихо и ровно.
Он поднял голову, и улыбка застыла на его лице. Он увидел её, увидел платье в её руках, увидел эти уродливые коричневые пятна на белоснежном шёлке. Он медленно встал, его лицо вытянулось от недоумения и шока.
В этот момент в гостиную вбежала Нелли Витальевна.
— Сынок, это ужасная случайность! Я не хотела! Я всё объясню, это просто досадная оплошность! — голос Нелли Витальевны звенел фальшивой паникой, пока она суетилась вокруг сына, словно пытаясь заслонить его от вида испорченной вещи. — Я же говорю, понесла к зеркалу, а там эта краска… Олег, ну скажи ты им!
Андрей не слушал её. Он смотрел на Марину, на её мертвенно-бледное лицо, на то, как она держала платье — не с отвращением, а с какой-то торжественной скорбью, будто это был не кусок ткани, а убитая мечта. Потом его взгляд переместился на уродливые коричневые рубцы на безупречном шёлке.
— Это химчистка уберёт, — наконец произнёс он, и слова эти прозвучали глупо и неуместно. — Наверняка есть какие-то современные средства. Мы найдём лучшую химчистку в городе. Мам, не переживай так. И ты, Марин, не надо…
— Не надо? — Марина перебила его, и её голос, до этого тихий, стал твёрдым, как сталь. Она сделала шаг вперёд, в центр комнаты, и подняла платье выше, чтобы свет от люстры падал прямо на пятна. — Посмотри внимательно, Андрей. Это не брызги. Это не случайный мазок. Подол платья окунули в краску. Его намеренно и методично испортили.
— Да что ты такое выдумываешь! — взвилась Нелли Витальевна, её игра в растерянную жертву мгновенно закончилась. — Ты приехала сюда уже настроенная на скандал! Тебе просто не понравилось, что я сказала правду про твой вульгарный наряд, и ты решила устроить представление!
— Мама, Марина, пожалуйста, давайте не будем… Завтра свадьба, — Андрей сделал шаг к Марине, протягивая руку, чтобы забрать у неё платье, чтобы убрать с глаз долой причину разгорающегося конфликта. Его инстинктивное желание — потушить пожар, замять, сделать вид, что ничего страшного не произошло.
Но Марина отступила на шаг, не давая ему прикоснуться к платью. Она посмотрела прямо на него, игнорируя его мать. Её взгляд был холодным, ясным и полным презрения к его слабости.
— Да твоя мамаша специально испортила мне свадебное платье! Специально! И ты мне ещё говоришь, что я должна на это закрыть глаза и перестать портить отношения с ней?!
Она не кричала, но каждое слово произнесла с такой силой, что оно вбивалось в стены, в мебель, в сознание каждого присутствующего.
Андрей застыл. Он смотрел на неё, потом на свою мать, чьё лицо исказилось от праведного гнева.
— Да как ты можешь такое говорить обо мне, неблагодарная! — зашипела Нелли Витальевна. — Я приняла тебя в свой дом, в свою семью! Я всё для вас делаю, а ты… Ты просто манипуляторша, которая хочет настроить сына против родной матери!
— Отношения? — переспросила Марина, и в её голосе прозвучал горький смех. — Каких отношений, Андрей? Тех, где мне улыбаются в лицо, а за спиной втыкают нож? Тех, где моё самое дорогое — то, на что я копила год, отказывая себе во всём, — уничтожают из мелкой, завистливой злобы? Это ты называешь отношениями, которые нужно беречь?
Он молчал, не зная, что ответить. Он метался взглядом между двумя женщинами — одна с искажённым от ярости лицом, другая — с холодным, как лёд, спокойствием правоты.
И тут раздался тихий, но отчётливый голос Олега Сергеевича. Он не поднял головы от своей газеты, но его слова прозвучали в комнате оглушительно.
— Андрей, открой глаза. Просто посмотри на всё это и открой глаза.
И в этот момент Андрей посмотрел. Он посмотрел на свою мать, на её поджатые губы, на злой блеск в глазах, на плохо скрываемое торжество за маской обиды. И он вспомнил. Десятки, сотни мелких эпизодов из прошлого: «случайно» потерянные билеты на концерт его школьной группы, «нечаянно» постиранный свитер, подаренный ему первой девушкой, едкие комментарии по поводу всех его друзей. Это всегда были «случайности» и «оплошности», после которых он всегда чувствовал себя виноватым за то, что расстроился.
Потом он посмотрел на Марину. На её прямую спину, на её гордо поднятую голову, на платье в её руках, которое из символа праздника превратилось в вещественное доказательство подлости. И он понял, что отец прав. Он всё это время смотрел, но не видел.
Не говоря ни слова, он подошёл к Марине. Он не стал забирать платье. Он просто встал рядом с ней, плечом к плечу, лицом к своей матери. Это было безмолвное, но абсолютно ясное действие. Выбор был сделан.
Нелли Витальевна поняла всё по его взгляду. Её лицо на мгновение утратило всякое выражение, обнажив голую, неприкрытую злобу. А потом она снова надела маску оскорблённой добродетели. Но было уже поздно. Воздух в комнате изменился. Представление было окончено.
Прошёл год. Год, который перемолол и изменил всё. Свадьба всё-таки состоялась, но совсем не так, как планировалось. После того скандала Марина молча собрала испорченное платье и уехала. Свадьбу перенесли на неделю. За эту неделю Андрей нашёл в себе силы сделать то, что должен был сделать давно. Он собрал свои вещи, поговорил с отцом — коротко, по-мужски, без лишних слов — и уехал к Марине. Они расписались вдвоём, без гостей и пышных торжеств, а потом уехали в другой город, за триста километров от родительского дома. Новое платье Марины было простым и строгим, цвета слоновой кости, и в нём она была бесконечно прекрасна.
Их новая жизнь была тихой и только их. Маленькая съёмная квартира с окнами, выходящими на старый сквер, запах кофе по утрам и полное отсутствие необходимости оправдываться или защищаться. Андрей полностью прекратил общение с матерью. Он не отвечал на её звонки и сообщения, полные то ядовитых упрёков, то фальшивого раскаяния. Иногда он звонил отцу, и тот короткими, скупыми фразами рассказывал, что дома всё по-старому: мать считает себя жертвой чудовищного заговора, а он, Олег Сергеевич, просто ждёт, когда всё это закончится.
В одно воскресное утро, когда они неторопливо завтракали на своей маленькой кухне, залитой солнцем, телефон Андрея настойчиво зазвонил. На экране высветилось «Мама». Он посмотрел на Марину. Она молча кивнула. Андрей принял вызов и нажал на кнопку громкой связи.
— Андрей, ты вообще совесть имеешь? — раздался в тишине кухни резкий, требовательный голос Нелли Витальевны. Никаких приветствий, никаких предисловий. — Год! Целый год ты играешь в молчанку! Отец совсем сдал, а тебе и дела нет! Ты должен немедленно прекратить этот цирк и приехать домой!
Андрей сделал глоток кофе и ответил так спокойно, словно обсуждал прогноз погоды. Голос его был ровным и глубоким, в нём не было и тени того нерешительного юноши, которым он был год назад.
— Здравствуй, мама. Что ты хотела?
Эта холодная вежливость, кажется, ошеломила её на секунду.
— Что я хотела? Я хочу, чтобы мой сын вернулся в семью! Чтобы вы оба приехали и вели себя как нормальные люди! Хватит дуться из-за какого-то платья!
— Мы и есть семья, мама. Я и Марина. И мы ведём себя как нормальные люди. Мы живём своей жизнью, — так же спокойно ответил Андрей.
— Своей жизнью? — её голос зазвенел от негодования. — В этой дыре, в чужом городе? Это ты называешь жизнью? Я требую, чтобы вы вернулись!
— Есть только одно условие, при котором мы могли бы начать разговор, — произнёс Андрей, медленно и отчётливо проговаривая каждое слово. — Не для того, чтобы вернуться, а просто чтобы начать диалог. Ты должна позвонить Марине. Лично. И искренне извиниться за то, что ты сделала.
На том конце провода повисла пауза. Такая плотная, что, казалось, её можно потрогать. Марина не двигалась, её взгляд был прикован к лицу мужа.
— Что-о-о? — протянула наконец Нелли Витальевна, и в этом слове смешались неверие и крайняя степень возмущения. — Я? Должна извиняться? Перед этой выскочкой, которая увела у меня сына? Да никогда в жизни! Это она должна просить у меня прощения за то, что разрушила нашу семью!
Андрей молчал, давая ей выговориться. Он не спорил, не перебивал. Он просто слушал, и с каждым её словом его лицо становилось всё более непроницаемым.
— Она всё это подстроила! Я уверена! Испортила платье, чтобы был повод! Чтобы выставить меня монстром! А ты, дурак, повёлся! — визжала она в трубку.
Когда поток обвинений иссяк, Андрей сделал последний, завершающий вдох.
— Значит, нам больше не о чем говорить, — сказал он просто и ясно.
И нажал кнопку отбоя.
В кухне стало оглушительно тихо. Звук прерванного звонка повис в воздухе, как дым от выстрела. Андрей положил телефон на стол экраном вниз. Он не посмотрел на Марину, его взгляд был устремлён в окно, на зелёные верхушки деревьев. Она молча встала, подошла к нему сзади и крепко обняла за плечи, положив подбородок ему на плечо. Он накрыл её руки своей. Они не сказали друг другу ни слова. В этом больше не было нужды. Мост, который так долго тлел, только что сгорел дотла, и никто из них не собирался оглядываться на пепелище…
