— Что?! Твои родители снова заболели и им нужны деньги на лекарства? Максим, это уже пятый раз за год! Странно, что в прошлый раз болезнь совпала с покупкой нового айфона для твоей мамы! — возмущалась Дарья, выговаривая всё это мужу.
Максим вошёл в квартиру, сбрасывая с плеч мокрый от вечернего дождя плащ. Лицо его было мрачнее тучи, обычно добродушное, оно сейчас выглядело измученным, будто он тащил на себе неподъёмный груз. Дарья, сидевшая за кухонным столом, разбирала гору бумажных счетов, и её пальцы, ловко оперировавшие счетами и чеками, на мгновение замерли. Она подняла взгляд, встречая его тяжелый, полный какого-то обречённого смирения взгляд.
— Даш, родители звонили, — начал он, опускаясь на стул напротив, но не сводя глаз с её сосредоточенного лица. — Опять проблемы со здоровьем.
Дарья медленно отложила в сторону очередную квитанцию за электричество. Её голос, обычно ровный и спокойный, сейчас звучал настороженно, как будто она ожидала неприятного сюрприза, который, впрочем, уже предчувствовала.
— Что на этот раз? Сердце? Давление? Суставы? — она вопросительно изогнула бровь, её взгляд скользнул по его лицу, по лёгкой сеточке морщин вокруг глаз, которые стали глубже за последний год. — Всё сразу, наверное?
Максим вздохнул. Этот вздох был полон усталости, которая копилась годами, словно снежный ком, и теперь грозила обрушиться лавиной.
— Нужно тысяч сто на обследования и лекарства, — произнёс он, почти не глядя на неё. Слова слетали с губ как приговор.
Дарья медленно, очень медленно подняла голову. Её глаза, до этого сосредоточенные на бумажных монстрах, теперь смотрели прямо на Максима. В них не было слез, не было истерики. Только ледяное спокойствие, которое пугало гораздо сильнее любой бури.
— Понятно, — сказала она, и в этом простом слове было столько всего, что Максим вздрогнул. — Сто тысяч. Скажи, пожалуйста, а круиз по Средиземному морю, из которого они вернулись две недели назад, входит в программу лечения? Или это была такая своего рода «терапевтическая» профилактика?
Максим замер. Он словно остолбенел, его рот слегка приоткрылся, но звука не последовало. Он смотрел на Дарью, и в его глазах читался страх, смешанный с недоумением. Словно он ожидал чего угодно, но не такой прямоты.
— Ты… ты откуда знаешь? — вырвалось у него, наконец, в полном смятении.
— Твоя мама, Максим, выложила двести фотографий в социальные сети, — Дарья вновь взяла в руки одну из бумаг, но теперь её движения были более резкими, почти агрессивными. — Очень полезно для здоровья, наверное. Каждый снимок — как иллюстрация к их «недугам». Она там такая цветущая, такая бодрая, что позавидует любой молодая девушка. А тут, значит, «сердце, давление, суставы»?
Она смяла в руке очередной чек. Конверт, в котором он лежала, издал тихий, жалкий шорох.
— Так вот, Максим, — продолжила она, её голос стал ещё тише, но от этого ещё более угрожающим. — Я только что оплатила нашу ипотеку. И коммунальные услуги. На счету у меня осталось тридцать тысяч, до моей зарплаты, которая будет только через две недели. Можешь перевести их родителям. На аспирин. А в следующий раз, когда они «заболеют», посоветуй им, пожалуйста, продать что-нибудь из купленного на мои, между прочим, деньги. Например, ту золотую цепочку, которую ей подарили на юбилей, или новый айфон. Уверена, эти вещи не входят в список жизненно необходимых лекарств.
Она положила смятый чек на стол, точно в центр, словно поместив туда бомбу замедленного действия. Взгляд её был твёрд, как алмаз, и в нём не было и тени сомнения. Максим смотрел на неё, и впервые за долгие годы их брака почувствовал, что это не та Дарья, которую он знал. Эта женщина была готова к бою. И этот бой, как он чувствовал, только начинался.
— Даш, ну ты же понимаешь, это совершенно другое, — Максим попытался возразить, его голос звучал как-то неуверенно, словно он сам себе пытался доказать что-то. — Родители… они в возрасте. Для них это серьёзно. А фотографии… это просто для настроения. Они хотели поделиться с друзьями, показать, что жизнь продолжается, несмотря на…
— Несмотря на что, Максим? — Дарья перебила его, её голос был ровным, без тени раздражения, что делало её слова ещё более убийственными. — Несмотря на то, что они постоянно находятся на грани смерти? Или несмотря на то, что их «болезни» исцеляются волшебным образом, как только появляются деньги?
Она взяла свой планшет, лежавший на краю стола, и одним быстрым движением пальца открыла браузер. Экран ярко осветил её лицо, придав ему какую-то жёсткую, скульптурную выразительность.
— Ты хочешь посмотреть, как «жизнь продолжается»? — она повернула планшет к Максиму. — Пожалуйста. Вот, смотри. «Незабываемое путешествие по побережью Амальфи», — прочитала она вслух надпись под фотографией, на которой её свекровь, Валентина Петровна, сидела в открытом кабриолете, на ней была широкополая шляпа и солнцезащитные очки, скрывавшие половину лица. Свекор, Пётр Иванович, обнимал её за плечи, его улыбка была широкой и довольной. За ними виднелся лазурный залив и яркие, утопающие в зелени виллы.
— На фото она выглядит так, будто только что сошла с обложки журнала, а не борется с «ужасной болезнью», — продолжила Дарья, перелистывая страницу. — Вот они в дорогом ресторане. Меню, судя по всему, было изысканным. Видно, что они наслаждаются каждой минутой. А вот они на фоне античного амфитеатра. И снова улыбки, никакой скованности, никакой боли.
Её палец уверенно скользил по экрану, выуживая одно фото за другим. Каждое изображение было как удар под дых.
— А вот, Максим, это, кажется, из их «санатория»? — Дарья остановилась на снимке, где Валентина Петровна держала в руках новенький смартфон в блестящем чехле. — Небось, лечение таким дорогим гаджетом тоже оплачивалось из нашего общего бюджета? Или это была «инновационная терапия»?
Максим молчал. Он смотрел на фотографии, и его лицо становилось всё бледнее. Он знал, что Дарья не врёт. Он сам видел эти фотографии, но старался не обращать на них внимания, списывая всё на «пустяки», на «желание матери порадовать себя». Но сейчас, когда Дарья так спокойно и методично предъявляла ему эти «доказательства», он чувствовал, как почва уходит из-под ног.
— Я не понимаю, зачем ты это делаешь, Даша, — наконец выдавил он. — Ты хочешь доказать, что мои родители — обманщики?
— Я хочу доказать, что ты — наивный, — ответила Дарья, её голос был спокоен, но в нём чувствовалась сталь. — Я хочу, чтобы ты наконец увидел правду. Они не просто «в возрасте», Максим. Они — манипуляторы. И ты — их любимый инструмент. Каждый раз, когда им чего-то хочется, когда им скучно, когда им просто нужны деньги на очередную прихоть, они «болеют». И ты, как послушный сын, несёшься к ним, заламывая руки, и пытаешься найти выход. А я, как твоя жена, вынуждена подставлять своё плечо, отдавая последние копейки, которые мы откладывали на наше будущее.
Она отложила планшет, взгляд её стал ещё более пронзительным.
— Ты знаешь, сколько мы в прошлом году отдали на их «лечение»? – спросила она, не ожидая ответа. – Сумма, на которую мы могли бы сделать ремонт в спальне. Или купить мне нормальную машину, а не эту старую развалюху, которая вот-вот развалится. Но нет. Деньги ушли на «срочную операцию» свекрови, которая, как оказалось, была лишь удалением родинки. Или на «эксклюзивные витамины» для свекра, которые стоили как хороший ноутбук.
Дарья сделала паузу, давая словам Максима осесть. Он сидел, опустив голову, словно под гильотиной.
— И вот теперь — сто тысяч, — она подняла руку, словно ограждая пространство вокруг себя. — И эти сто тысяч — последняя капля, Максим. Последний раз, когда я позволяю этой схеме работать. Они хотят жить красиво? Прекрасно. Пусть живут. Но за свой счёт. А мы будем жить за свой. И наше «лечение» — это наша ипотека, наши сбережения, наши планы. А не их очередная прихоть, завёрнутая в красивую обёртку «болезни».
— Даша, ты не можешь так просто отказать им, — голос Максима дрогнул, в нём появилась та самая мольба, которая так часто звучала в его общении с родителями. — Они же твои родные, в конце концов. Ты же не хочешь, чтобы они страдали?
Дарья посмотрела на него, и в её взгляде мелькнула искра, которая быстро погасла, сменившись спокойной решимостью.
— Максим, пойми, это не отказ им. Это отказ от этой игры, — она провела рукой по столу, словно стирая невидимую грязь. — Я не отказываю им в том, чтобы они были здоровы. Я отказываю в том, чтобы мы оплачивали их роскошную жизнь под видом лечения. И да, я не хочу, чтобы они страдали. Но я ещё больше не хочу, чтобы мы страдали. Чтобы мы в очередной раз откладывали свои мечты, свои планы, своё будущее ради их прихотей.
Она встала из-за стола. Её движения были плавными, уверенными, неторопливыми, но в каждом жесте ощущалась сила. Она подошла к окну, глядя на мокрый асфальт и редких прохожих, спешащих под зонтами.
— Ты говоришь «они страдают». А я смотрю на тебя, и вижу, как страдаешь ты, Максим. Ты разрываешься между ними и нами. Ты постоянно в напряжении, постоянно ищешь компромиссы, которые никому не выгодны. Ты тратишь свои силы, свои эмоции, свои деньги на то, чтобы поддерживать этот вечный спектакль. А ради чего? Ради того, чтобы они могли дальше наслаждаться жизнью, пока мы пытаемся удержаться на плаву?
Она повернулась к нему, её лицо было непроницаемым.
— И знаешь, что самое обидное? — её голос стал тише, почти доверительным, но от этого ещё более пронзительным. — То, что они знают, что ты так поступишь. Они знают, что ты никогда не откажешь. Они этим пользуются. И ты им позволяешь. Они привыкли, что ты — их личный банкомат, их личный водитель, их личный доктор. И ты, к сожалению, позволяешь им считать это нормой.
Максим молчал, опустив голову. Он чувствовал себя загнанным в угол, но слова Дарьи были настолько точны, что он не мог найти им контраргументов.
— Я не против помочь им, Максим. Если бы они действительно нуждались, если бы это было действительно экстренно, я бы помогла, — продолжила Дарья, её тон стал более твёрдым. — Но я не буду больше участвовать в этом. Я не буду давать деньги на очередные «оздоровительные» поездки, на новые айфоны, на дорогие рестораны. Это не мои принципы. И, честно говоря, я думаю, что это и не твои принципы тоже. Просто тебе страшно им сказать «нет».
Она подошла к нему и положила руку ему на плечо. Прикосновение было лёгким, но ощутимым.
— Я хочу, чтобы мы жили своей жизнью, Максим. Своей, настоящей жизнью. Без этих постоянных вымогательств, без этого чувства вины, которое тебе навязывают. Мы копили на первый взнос по ипотеке два года. Два года мы отказывали себе во многом. Ты помнишь, как мы мечтали об этом? Ты помнишь, как мы радовались, когда смогли её купить? И теперь, каждый раз, когда они «заболевают», ты пытаешься вытащить эти деньги из нашего будущего. Это неправильно.
Её рука скользнула вниз, и она отняла её.
— Так вот, я больше не собираюсь этого позволять. Я не буду больше молча смотреть, как тебя используют. Я не буду больше отдавать наши деньги на их прихоти. Если ты хочешь им помочь, пожалуйста, делай это из своего личного бюджета. Если у тебя остались деньги с твоих «премий», или ты готов продать свою коллекцию марок, или, может быть, твой старый ноутбук. Но не из нашего общего. Не из нашего будущего.
Она снова отошла к окну, обняв себя за плечи. Казалось, она говорила сама с собой, но Максим знал, что каждое её слово адресовано ему.
— Они живут за твой счёт, Максим. За счёт твоей доброты, твоей слабости, твоей неспособности сказать «нет». И они это знают. Поэтому они так и продолжают. Им не нужны никакие лекарства. Им нужно твоё внимание, твои деньги, твоё оправдание их собственного бездействия. И я больше не готова им это давать. Не готова давать тебе возможность это делать.
Её голос снова стал тише, но увереннее.
— Так что, Максим, выбор за тобой. Или ты, наконец, расставишь приоритеты и поймёшь, кто твоя семья сейчас, или… или мы будем жить по-другому. По-настоящему. И это «по-другому» не включает в себя бесконечные «болезни» твоих родителей. Это моя позиция. И я от неё не отступлю.
Максим поднял голову. В его глазах больше не было той обреченности, которая так раздражала Дарью. Вместо этого там плескалась смесь злости, отчаяния и, наконец, какого-то болезненного просветления. Слова Дарьи, как острые иглы, проникли сквозь его многолетнюю броню самообмана.
— Ты… ты права, — произнес он, его голос был хриплым, но в нем слышалась непривычная твердость. — Ты абсолютно права. Я… я устал. Устал от этого цирка. Устал от того, что они делают из меня.
Он встал, прошелся по комнате, словно пытаясь вытряхнуть из себя накопившуюся за долгие годы грязь.
— Они… они звонят мне каждый день. Иногда по несколько раз. То им плохо, то им скучно, то им просто «нужно поговорить». А я… я ведусь. Я лечу к ним, я пытаюсь их успокоить, я выслушиваю их жалобы на жизнь, на врачей, на соседей… И, конечно, на то, как им не хватает денег.
Он остановился, вглядываясь в лицо Дарьи.
— А потом я прихожу домой, и ты спрашиваешь, откуда у нас дыры в бюджете. И я… я не могу тебе ответить. Я врал. Врал тебе, врал себе. Думал, что делаю правильно. Думал, что это мой долг.
Максим сделал глубокий вдох, словно набираясь сил для последнего рывка.
— Но ты… ты открыла мне глаза. Ты показала мне, что я не должн никому свою жизнь. Что у нас есть своя жизнь. У нас. Наша. И она не должна быть заложницей их вечных «болезней».
Он подошел к телефону, взял его в руки. Его пальцы дрожали, но он, кажется, этого не замечал.
— Я сейчас позвоню им. И я всё им скажу. Всё, что ты сказала. И всё, что я сам чувствую.
— Максим, будь осторожен, — тихо сказала Дарья. — Они могут отреагировать… непредсказуемо.
— Пусть, — он пожал плечами, в его взгляде читалась решимость. — Хватит. Достаточно.
Он набрал номер. На том конце провода раздались короткие гудки, а затем послышался знакомый, несколько приторный голос Валентины Петровны.
— Алло, Максим, сынок! Ты знаешь, у нас тут такое…
— Мама, — перебил её Максим, его голос был ровным, но без тени прежней мягкости. — Мне некогда. И я не собираюсь больше давать вам денег.
На том конце провода повисла пауза, такая долгая, что казалось, прошел век. Затем голос Валентины Петровны стал резче, в нем появилась сталь.
— Что ты такое говоришь, Максим? Ты кто такой, чтобы так с нами разговаривать? Мы тебя растили, мы тебе всё дали!
— Вы дали мне жизнь, мама, — спокойно ответил Максим. — А вот жизнь, которую вы хотите прожить за мой счёт, я оплачивать не собираюсь. Ни сейчас, ни в будущем. У меня есть своя семья. И у нас есть свои планы.
— Какая семья? Эта твоя… — Валентина Петровна зашипела, но Максим её снова перебил.
— Да, эта. Дарья — моя жена. И мы будем жить нашей жизнью. А ваши «болезни» — это ваши проблемы. И решайте их сами. Или продайте что-нибудь из того, что вам подарили. Мне некогда.
Он положил трубку. Наступила тишина. Но это была не та тяжёлая тишина, что висела в воздухе раньше. Это была тишина очищения.
Максим повернулся к Дарье. Его глаза были влажными, но он не плакал. Он смотрел на неё с благодарностью.
— Всё, — сказал он. — Сказал.
Дарья подошла к нему. Она не обнимала его, не утешала. Она просто стояла рядом, и в её глазах было понимание.
— Это было правильно, Максим, — тихо сказала она.
— Да, — согласился он. — Было правильно.
За окном лил дождь, смывая пыль с улиц. А внутри квартиры, казалось, тоже прошла гроза, оставив после себя лишь свежесть и хрупкое, но такое долгожданное спокойствие. Впервые за долгое время в их доме не витала тень чужих проблем. И это было началом чего-то нового. Чего-то их собственного…
