— Что-то ты побледнела, дочка, — голос свекрови, Тамары Павловны, сочился вязким, приторным мёдом.
Она стояла у кухонного стола, спиной ко мне, и её рука накрывала мою утреннюю таблетницу.
Я сделала вид, что слабо прислонилась к дверному косяку. Сердце и правда колотилось, но не от слабости. В кармане халата мой палец увеличивал изображение на экране телефона.
Камера, крошечная, как маковое зёрнышко, была вмонтирована в солонку. Я сама её туда ставила. Как и в датчик дыма. И в плюшевого медведя. Это была моя тихая, невидимая война.
Вот её пальцы — быстрые, привычные — открывают отсек с надписью «Утро». Высыпают мою таблетку в ладонь.
А из складок её домашнего платья появляется другая, похожая по форме, но чуть более тусклая. Меловая пустышка.
Она подменивала мои таблетки для сердца.
— Давление, наверное, — прошептала я, входя в кухню. — Плохо спала.
Тамара Павловна обернулась. На лице — маска вселенской заботы, отточенная годами практики.
— Я же говорила твоему Димке, нельзя тебе так переутомляться! Вот, держи, выпей лекарство и приляг.
Она протянула мне стакан воды и открытую таблетницу, где в утреннем отсеке лежала уже новая, фальшивая таблетка. Я посмотрела на неё. Прямо в её участливые, лживые глаза.
— Спасибо, мама, — я взяла таблетку.
Мой муж, Дмитрий, вошёл на кухню, уже одетый для работы. Он поцеловал меня в висок, его губы были тёплыми и ничего не знающими.
— Катюш, мама права. У тебя вид нездоровый. Может, отпросишься сегодня?
— Всё хорошо, — я выдавила улыбку. — Просто устала.
Я демонстративно положила таблетку-пустышку в рот и запила водой.
Тамара Павловна удовлетворённо кивнула, её взгляд на мгновение стал жёстким и победным. Её план был прост.
Медленно, день за днём, ухудшать моё состояние, чтобы потом развести руками и сказать сыну: «Я же говорила, она слабенькая, больная. Ей нужен покой. Лучше всего — в специализированном пансионате».
Она не знала, что у меня везде камеры. Система «умный дом», которую я установила якобы для безопасности. Дима тогда посмеялся над моей мнительностью. Эта мнительность теперь была моим единственным оружием.
Вся квартира была одним большим театром, и я была его режиссёром.
Вечером, когда все легли спать, я открыла ноутбук. Архив записей за день. Вот Тамара Павловна разговаривает с мужем, Игорем. Моим свёкром.
— …ещё пара недель, и она сама попросится в больницу. Главное, чтобы Димочка ничего не заподозрил. Он её любит, дурачок.
Свёкор в ответ что-то согласно буркнул, не отрываясь от газеты. Значит, они в сговоре. Он не просто свидетель, он соучастник.
Я закрыла ноутбук. Холода внутри не было. Была лишь абсолютная, звенящая ясность. Представление пора было начинать. И завтрашний день идеально подходил для премьеры.
Утро началось с моего тщательно отрепетированного обморока.
Я медленно опустилась на пол в коридоре, как раз когда Дима выходил из спальни. Несильно, просто подкосились ноги.
— Катя!
Муж бросился ко мне. Из кухни тут же выбежала Тамара Павловна.
— Димочка, я так и знала! Ей всё хуже! — её голос дрожал от фальшивого ужаса.
— Воды… — прошептала я, приоткрывая глаза. — Голова кружится.
Пока Дима бегал на кухню, я смотрела на свекровь. Она победно улыбалась. Думала, что её план работает идеально.
Днём я позвонила мужу на работу.
— Дим, я не могу найти свои таблетки. Мама говорит, что я их уже выпила, но я совсем не помню. Мне страшно.
На заднем плане я слышала, как свекровь что-то шепчет. Я знала, что именно. «Потеря памяти, Дима, это очень плохой знак».
Мой муж был в растерянности. Он любил меня, но авторитет матери давил на него с детства. Он метался между нами. Именно это мне и было нужно. Почва была подготовлена.
Вечером я попросила всех собраться в гостиной. Свёкор, Игорь, пришёл с недовольным видом. Тамара Павловна села рядом с Димой, готовая в любой момент «утешить» сына.
— Я хочу поговорить о моём здоровье, — начала я тихо, глядя в пол.
Дима напрягся.
— Катюш, мы же всё решим. Завтра же поедем к лучшему врачу.
— Нет. Дело не во врачах, — я подняла на него глаза. — Мне кажется, я схожу с ума.
Тамара Павловна положила руку на плечо Диме.
— Доченька, ну что ты такое говоришь… Просто переутомление.
— Нет, мама, — я повернулась к ней. — Мне кажется, что кто-то хочет мне навредить. Специально.
В её глазах на секунду мелькнул испуг. Свёкор кашлянул.
— Катерина, это уже паранойя.
— Возможно, — я пожала плечами. — Поэтому я и хочу во всём разобраться. Вместе с вами.
Я взяла в руки телефон. Экран оставался тёмным, но палец лежал на нужной иконке.
— Дим, — мой голос стал твёрдым. — Ты мне веришь?
— Конечно, верю, родная. Но…
— Тогда просто смотри.
Я посмотрела на Тамару Павловну и Игоря. Их лица вытянулись. Они ещё не понимали, что происходит, но животный страх уже проступил на их лицах.
— А теперь, уважаемые зрители, премьера, — сказала я в пустоту и нажала кнопку.
Телевизор ожил.
На огромном экране появилось кристально чистое изображение кухонного стола. Снятое сверху, с датчика дыма.
Вот Тамара Павловна подходит к моей таблетнице. Крупный план её рук. Открывает отсек, высыпает лекарство, достаёт из кармана другую таблетку и кладёт на место.
Дима дёрнулся, словно его ударили. Он посмотрел на мать.
— Мама? Что это?
— Это… это монтаж! — выкрикнула Тамара Павловна, вскакивая. — Она всё подстроила! Эта змея!
Свёкор поддержал её, замахав руками.
— Дима, ты же видишь, это провокация! Какая-то ерунда!
Но я не дала им опомниться. Я сменила камеру. Теперь на экране была их спальня. Вчерашний вечер. Звук был идеальным.
«…ещё пара недель, и она сама попросится в больницу. Главное, чтобы Димочка ничего не заподозрил. Он её любит, дурачок».
Дмитрий медленно повернул голову к матери. Его лицо было белым. Он смотрел на неё так, будто видел впервые в жизни.
— Мама?
И тут она сорвалась. Её лицо исказилось яростью. Вся маска заботы слетела, обнажив уродливую гримасу ненависти.
— Да! Да, это я! — закричала она, тыча пальцем в мою сторону. — Я делала это для тебя! Чтобы спасти тебя от неё!
Она повернулась к Диме, вцепившись в его рубашку.
— Она же больная! Вечно бледная, вечно слабая! Она тебе даже ребёнка родить не сможет! А эта квартира? Она должна была быть нашей! Я всю жизнь на тебя положила, а ты притащил в дом эту… пустышку!
«Пустышку».
Это слово ударило по Диме сильнее, чем любое видео. Он отшатнулся от матери. Свёкор пытался её унять, но было поздно.
— Я хотела как лучше! Чтобы ты был счастлив! С нормальной, здоровой женщиной!
Я спокойно нажала кнопку на телефоне, выключая телевизор.
— Спасибо, мама. Кажется, все всё поняли.
Я встала. Подошла к серванту и достала оттуда плотную папку. Положила её на стол перед Димой.
— Это копия моего заявления в полицию. С приложением всех видеозаписей за последние три недели. По статье «Умышленное причинение вреда здоровью». Оригинал уже у следователя.
Тамара Павловна замерла. Её крик оборвался на полуслове. Игорь вцепился в подлокотник кресла.
— И ещё одно, — мой голос был ровным. — Это квартира моих родителей. И по брачному договору, в случае любых противоправных действий с вашей стороны в отношении меня, вы теряете право даже временно здесь находиться.
Я посмотрела на стену.
— У вас есть тридцать минут, чтобы собрать свои вещи и уйти. Если вы не уложитесь, я позвоню следователю, и он пришлёт наряд, чтобы вас выпроводить. Время пошло.
Первые несколько секунд в комнате стояла абсолютная, вязкая пустота. Тамара Павловна смотрела на меня, её рот был полуоткрыт, но звуков больше не издавал. Вся её ярость схлынула, оставив после себя лишь дряблую, серую растерянность.
Игорь первый пришёл в себя. Он тяжело поднялся, не глядя ни на кого, и пошёл в их комнату. Хлопнула дверца шкафа.
Тамара Павловна сделала последнюю попытку. Она повернулась к сыну, её лицо снова сморщилось в умоляющей гримасе.
— Димочка… сынок… Ты же не выгонишь родную мать?
Дима молчал. Он смотрел на папку на столе, потом на меня, потом снова на папку. Он не смотрел на неё.
— Ты же всё для меня… — начала она свой привычный речитатив, но её голос сорвался.
Он медленно поднял на неё глаза. И в них не было ни любви, ни жалости. Только выжженная пустыня.
— Уходи, мама, — сказал он так тихо, что я едва расслышала.
Это её сломало. Она обмякла и, спотыкаясь, побрела за мужем.
Следующие двадцать минут были наполнены звуками суетливых сборов. Шуршание пакетов, стук выдвигаемых ящиков. Никто не проронил ни слова. Я сидела на диване. Дима стоял у окна, спиной ко мне. Мы оба ждали.
Наконец они вышли. В руках — несколько больших сумок. Проходя мимо, Тамара Павловна бросила на меня взгляд, полный такого яда, что им можно было бы отравить небольшой город. Но она промолчала.
За ними закрылась входная дверь. Щёлкнул замок.
И всё.
Воздух в квартире сразу стал другим. Чистым. Лёгким. Будто кто-то открыл все окна после долгой, душной зимы.
Дима повернулся ко мне. Его лицо было измученным.
— Катя… прости. Я… я должен был догадаться. Увидеть. Я был таким слепым идиотом.
Он сделал шаг ко мне, но я подняла руку. Не для того, чтобы оттолкнуть. А чтобы попросить подождать.
— Ты не был идиотом, Дим. Ты просто любил свою мать. А я любила тебя. И поэтому терпела.
Я встала и подошла к своей таблетнице на кухонном столе. Открыла утренний отсек, достала настоящее лекарство — то, которое я принимала всё это время, прячась в ванной.
— Я не слабая, — сказала я, запивая таблетку водой. — Я просто очень, очень терпеливая. Но любое терпение заканчивается.
Он смотрел на меня так, будто я выросла на его глазах вдвое.
— Что теперь? — спросил он.
Хороший вопрос. Заявление в полиции никто забирать не будет. Их ждёт суд. Возможно, условный срок, учитывая возраст, и крупный штраф за моральный ущерб. Это юридическая сторона. А была и наша.
— А теперь, — я посмотрела ему прямо в глаза, — мы будем учиться жить по-новому. Вдвоём. Без лжи и манипуляций.
И ты будешь учиться видеть меня. Не бледную девочку, которую нужно опекать, а женщину, которая только что спасла и себя, и тебя.
В его глазах я увидела не только раскаяние. Там проступало что-то новое. Уважение.
Может быть, даже немного страха. И это было неплохое начало для нашего будущего.
