— Ты в этом пойдёшь?
Вопрос Сергея прозвучал не громко, но так, словно он уронил на чистый кухонный пол что-то липкое и грязное. Лена, как раз наливавшая себе стакан воды перед выходом, замерла. Она медленно повернулась, всё ещё держа в руке прохладный стакан. Настроение, ещё секунду назад солнечное и предвкушающее весёлый вечер, начало стремительно таять, как кубик льда на раскалённой сковороде.
Она окинула себя взглядом: новые, идеально сидящие джинсовые шорты, в меру короткие, и яркая жёлтая футболка, обтягивающая ровно настолько, чтобы подчеркнуть фигуру, но не выглядеть пошло. В её мире это был отличный наряд для летнего дня рождения на даче у друга.
— А что не так? — спросила она, стараясь, чтобы голос не выдал подступившего раздражения.
Сергей поморщился, словно от зубной боли, и неопределённо махнул рукой в её сторону. Он уже стоял в коридоре, одетый в свои вечные бежевые брюки и синюю рубашку-поло, с подарочным пакетом в руке. Его вид буквально кричал о солидности и правильности.
— Лен, ну это же смешно. Мы едем к Витьку, там будут все наши, его родители может заглянут. Люди же смотреть будут, что за жена у меня… как девчонка пляжная, честное слово.
Искра вспыхнула мгновенно, опалив Лену изнутри. Она с силой поставила стакан на столешницу, вода выплеснулась.
— А ты думаешь, что я сразу после замужества должна была на себя надеть паранджу и даже летом ходить вся замотанная? Так?
— При чём тут паранжа? Не передергивай, — не унимался Сергей, его лицо начало приобретать недовольное, упрямое выражение, которое Лена так ненавидела. — Просто есть какой-то приличный вид. Есть вещи, уместные для девушки, и есть вещи, уместные для замужней женщины. Моя мать бы такое никогда не одобрила.
Лена издала короткий, язвительный смешок. Вот оно. Корень всех его претензий, вечный ориентир его жизни.
— Ах, твоя мать, — протянула она с едкой сладостью в голосе. — Конечно. Как же я забыла про главного эксперта по стилю. Так может мне у неё и разрешения спрашивать, в каких трусах мне ходить? Чтобы, не дай бог, её тонкую душевную организацию не травмировать, когда она будет мысленно меня раздевать.
Сергей побагровел. Он шагнул из коридора обратно на кухню, его ноздри раздувались. Подарочный пакет он так и держал в руке, будто это было оружие.
— Не смей так говорить о моей матери! Она желает нам только добра! И вообще, я не хочу, чтобы на мою жену пялились мужики на вечеринке! Тебе самой-то это приятно будет?
Он смотрел на неё сверху вниз, пытаясь задавить авторитетом, но Лена больше не собиралась уступать. Этот разговор назревал давно, просто поводом стали дурацкие шорты.
— А ты не думал, что это твои комплексы, а не моя одежда? — её голос стал твёрдым, как сталь. — Это ТЫ боишься, что кто-то на меня посмотрит. Это ТЕБЕ стыдно, потому что ты не уверен в себе, а не потому что я как-то не так одета! Раз тебе так стыдно за меня, знаешь что? Иди один. Повеселись там со своим Витьком и передай привет своей маме. А я, может, найду компанию, где никого не смущают мои ноги.
Она демонстративно развернулась, прошла мимо него в гостиную и с вызовом опустилась на диван. Она не ушла в спальню, не спряталась. Она села прямо там, в центре их общей квартиры, в своих «неподобающих» шортах, скрестив руки на груди. Этот жест был красноречивее любой пощёчины.
Сергей остался стоять на границе кухни и коридора, сжимая ручки подарочного пакета так, что картон затрещал. Вечер был испорчен окончательно, и оба понимали, что это далеко не конец. Это было только начало.
Сергей постоял так с минуту, вслушиваясь в тишину квартиры, которая теперь казалась густой и враждебной. Подарочный пакет с бутылкой дорогого коньяка для Витька вдруг стал нелепым и тяжёлым. Он с глухим стуком поставил его на пол в коридоре и медленно прошёл в гостиную.
Лена не сдвинулась с места, её поза была изваянием упрямства. Она даже не повернула головы в его сторону, уставившись в тёмный экран телевизора, словно там шёл самый интересный в мире фильм.
— Ты всегда так делаешь, — начал он, стараясь говорить спокойно, но нотки металла в голосе уже прорезались. — Всегда переворачиваешь всё с ног на голову. Я тебе говорю об элементарном приличии, а ты устраиваешь представление с обвинениями.
Лена медленно повернула голову. На её лице не было обиды, только холодное, анализирующее любопытство.
— Это ты называешь «элементарным приличием»? Указывать своей жене, что её ноги слишком длинные для общественности? Серёжа, дело ведь не в шортах, и ты это прекрасно знаешь. Ты просто ищешь повод, чтобы в очередной раз попытаться меня переделать.
— Я не пытаюсь тебя переделать! Я пытаюсь сделать из нас нормальную семью, которую не стыдно людям показать! — его голос начал набирать силу. — Или ты забыла, как на последнем дне рождения у тёти Гали ты смеялась? На всю квартиру! Все за столом сидели, как приличные люди, а от тебя хохот стоял, будто ты в балагане. Мне потом мать звонила, спрашивала, всё ли у тебя в порядке с головой.
Лена криво усмехнулась. Каждое его слово было очередным гвоздем в крышку гроба этого вечера.
— Ах, вот оно что. Мой смех оскорбил слух твоей матери. Понятно. А что ещё в моём поведении не соответствует высоким стандартам вашей семьи? Может, я дышу слишком часто? Или вилку не в той руке держу? Давай, выкладывай всё, не стесняйся. У нас как раз вечер освободился.
Он подошёл ближе, нависая над ней. Его лицо исказилось от гнева, который он больше не мог или не хотел сдерживать.
— А как ты на моего двоюродного брата смотрела? На Димку! Весь вечер ему глазки строила, улыбалась. Ты думаешь, я слепой? Думаешь, я не вижу, как ты себя ведёшь, когда думаешь, что я не смотрю?
Это обвинение было настолько абсурдным и низким, что Лена на секунду даже растерялась. Димка, нескладный очкарик, который весь вечер рассказывал про свою коллекцию марок… Она посмотрела на мужа новым взглядом — не как на упрямца, а как на чужого, неприятного ей человека.
— Ты сейчас серьёзно? — спросила она тихо, но в этой тишине было больше угрозы, чем в крике. — Ты действительно настолько в себе не уверен, что готов обвинить меня в интересе к Димке? Господи, Серёжа…
Она встала с дивана и подошла к окну, отвернувшись от него.
— Теперь я всё понимаю. Тебе нужна не жена. Тебе нужна вещь. Красивая, но не слишком. Удобная. Чтобы можно было поставить в угол, и она бы не отсвечивала. Чтобы её можно было вынести в люди, и все бы сказали: «Какая у Сергея правильная вещь».
И самое главное — чтобы эту вещь одобрила твоя мама. Каждое твоё слово, каждая претензия — это не твои мысли. Это её страхи. Её комплексы. Ты не самостоятельный мужчина, ты просто филиал маминых тревог в брюках.
Последняя фраза ударила его, как хлыстом. Он отшатнулся, его лицо стало мертвенно-бледным, а потом залилось краской.
— Замолчи! Ты не смеешь так говорить! Моя мать — мудрая женщина, и она видит то, чего ты в своей гордыне не замечаешь!
— Мудрая? Она просто вырастила послушного мальчика, который до сих пор боится сделать шаг без её одобрения! Мы квартиру выбирали — ты ей первой планировки слал! Диван этот покупали — ты с ней цвет обивки согласовывал! Ты хоть одно решение в своей жизни принял сам?! — Лена развернулась и теперь наступала на него, а он пятился к выходу из комнаты.
— Так что не надо мне рассказывать про приличия и про то, как должна выглядеть твоя жена. Сначала сам стань мужем, а не маменькиным сынком.
Сергей остановился, загнанный в угол собственным бессилием. Аргументы кончились. В его глазах плескалась отчаянная злоба. Он больше не мог спорить с ней на равных, потому что в глубине души знал — она права. И от этого становилось только хуже.
— Значит, так? — прошипел он. — Ты считаешь, что я не прав? Что я выдумываю? Что нормальные люди так не думают? Хорошо. Я тебе докажу.
Он судорожно полез в карман брюк и вытащил телефон. Его пальцы, дрожа от ярости, забегали по экрану. Лена смотрела на него, не понимая, что он задумал. А он, найдя нужный контакт, поднял на неё глаза, в которых горел недобрый огонь.
— Сейчас ты услышишь мнение со стороны. Мнение нормального, взрослого человека. И тогда посмотрим, кто из нас прав.
На несколько мгновений в комнате повисла звенящая пустота, нарушаемая лишь судорожным дыханием Сергея. Лена смотрела, как его палец завис над экраном телефона, и в её душе боролись два чувства: ледяное презрение и мрачное любопытство.
Ей было интересно, до какой степени низости он готов опуститься. Палец наконец нажал на экран. Раздались гудки вызова, каждый из которых отдавался в напряжённом воздухе, как удар молотка по наковальне.
— Не надо, Серёжа, — тихо сказала она, не из страха, а от брезгливости. — Не впутывай сюда ещё и её. Пожалеешь.
Но он её уже не слушал. В его глазах горел фанатичный огонь человека, идущего ва-банк. В трубке щёлкнуло, и из динамика полился голос, от приторной сладости которого у Лены свело зубы. Это был голос Алины Викторовны, голос, которым зачитывают приговоры, предварительно пожелав доброго здоровья.
— Серёженька, сынок! Здравствуй, мой хороший! Что-то случилось? Время-то уже позднее. Леночка рядом?
Сергей бросил на жену торжествующий взгляд, словно уже выиграл сражение. Он нажал на кнопку громкой связи.
— Да, мам, здравствуй. Не отвлекаю. Мы тут… немного спорим. И мне нужно мнение мудрого человека со стороны, — он сделал паузу, давая матери прочувствовать свою значимость. — Вот скажи, пожалуйста. Как, по-твоему, должна выглядеть порядочная замужняя женщина, когда она идёт в гости с мужем?
Алина Викторовна выдержала театральную паузу.
— Леночка, милая, здравствуй, — пропела она в динамик. Лена молчала, сжав кулаки. — Ах, какой сложный вопрос ты задал, сынок. Это же целая философия… Я, конечно, не лезу в вашу молодую семью, вы сами всё знаете… Но раз уж ты спросил… Понимаешь, Леночка, женщина — это же не просто она сама. Это визитная карточка своего мужа, его репутация. Это лицо всей семьи.
Она говорила медленно, обволакивающе, каждое слово было пропитано ядом под видом мёда.
— Дело ведь не в какой-то конкретной кофточке или юбке. Дело в посыле. Какой посыл несёт женщина окружающим. Она говорит: «Вот мой муж, я его уважаю, я его опора, я — его тыл». Или она говорит что-то другое… Я понимаю, сейчас мода такая… свободная. Но есть же какие-то вещи, которые не меняются. Достоинство, скромность… Это не значит ходить в мешке, нет. Это значит чувствовать грань.
Лена не выдержала. Это было слишком.
— Алина Викторовна, — её голос прозвучал резко и сухо на фоне елейных интонаций свекрови. — Речь идёт о том, что ваш сын считает мои джинсовые шорты неприличными. Обычные шорты. Летние.
— Мам, ты слышишь?! — тут же встрял Сергей. — Я ей пытаюсь объяснить, а она всё в штыки! Никакого уважения!
Голос Алины Викторовны ни на йоту не изменился, но в нём появились нотки снисходительного сожаления.
— Леночка, девочка моя, не кипятись. Кто же говорит, что ты плохая. Ты просто молодая ещё, горячая. Мудрость приходит с годами. Ты просто не понимаешь, что мужчине важно чувствовать, что его женщина принадлежит только ему. Не телом, нет, что ты! Душой. Своим видом она должна это подчёркивать. Чтобы другие мужчины смотрели и понимали: «Это его крепость.
Сюда соваться нельзя». А когда одежда слишком… открытая, это как приглашение. Мужчины ведь простые существа. Они видят ноги и уже додумывают остальное. А Серёжа потом переживает. Он же любит тебя, вот и ревнует, защитить хочет.
Сергей стоял, кивая каждому слову из динамика, его лицо расплылось в самодовольной улыбке. Он победил. Он привёл тяжёлую артиллерию, и она разнесла оборону противника в пух и прах.
— Ну что вы, детки, не ссорьтесь по пустякам, — завершила свой монолог Алина Викторовна, словно благословляя их. — Леночка, будь умницей. Ты же женщина. Будь гибкой, мягкой. Семью нужно беречь. Ладно, целую вас, мои хорошие.
Сергей сбросил вызов. В комнате снова стало тихо, но эта тишина была уже другой. Она была тяжёлой, пропитанной чужим мнением, чужими правилами. Он посмотрел на Лену с видом победителя, ожидая капитуляции.
Он думал, что загнал её в угол, доказал свою правоту неопровержимым авторитетом матери. Но, взглянув в её глаза, он с удивлением не увидел там ни раскаяния, ни поражения. Он увидел там что-то новое и страшное для себя — холодную, кристально чистую пустоту.
Сергей смотрел на неё, наслаждаясь своей победой. Он выпрямил спину, словно вырос на несколько сантиметров. Его план сработал безупречно: он не просто высказал своё мнение, он подкрепил его неоспоримым авторитетом матери, превратив свою личную прихоть в некую общепринятую истину. Теперь она должна была сдаться, признать свою неправоту, пойти и переодеться в что-то более «приличное». Он ждал.
— Ну что? — произнёс он с ноткой снисходительного великодушия, как учитель, объяснивший нерадивому ученику простую теорему. — Теперь ты поняла?
Лена медленно моргнула, словно выходя из глубокого транса. Пустота в её глазах начала наполняться чем-то твёрдым, как застывающий бетон. Она сделала шаг к нему, и он инстинктивно напрягся.
— Да, — сказала она тихо и отчётливо. Её голос был ровным, без малейшего намёка на эмоции, и от этого он звучал страшнее любого крика. — Теперь я поняла.
Она остановилась в метре от него, глядя ему прямо в глаза.
— Я поняла, что ошиблась. Не сегодня, когда надела эти шорты. А гораздо раньше. Я думала, что живу с мужчиной. С человеком, у которого могут быть свои взгляды, свои недостатки, свои комплексы, в конце концов. Я была готова с этим спорить, ругаться, мириться. Но я поняла, что здесь нет никакого мужчины.
Сергей открыл рот, чтобы возразить, но она подняла руку, не касаясь его, и этот жест заставил его замолчать.
— То, что ты сейчас сделал… Этот звонок… Это не было доказательством твоей правоты, Серёжа. Это был акт предельного малодушия.
Когда у тебя не хватило своих аргументов, своей воли, своего стержня, чтобы настоять на своём или принять мою точку зрения, ты сделал то, что делают маленькие мальчики во дворе, когда их обижают. Ты побежал жаловаться маме. Ты спрятался за её юбку, выставив её вперёд, чтобы она решила за тебя твою семейную проблему.
Её слова падали в тишину комнаты, как тяжёлые камни в глубокий колодец. Каждое слово било точно в цель, в самое уязвимое место его самолюбия.
— И она, твоя «мудрая» мама… Она не помогла нам. Она не встала на твою сторону. Она просто в очередной раз утвердилась в своей власти над тобой. Она мастерски показала мне моё место, а тебе — твоё. Место послушного сына, который без неё — ничто.
Ты не муж мне, Серёжа. Ты её самый удачный, самый долгосрочный проект. И она никогда не позволит, чтобы какая-то девчонка в шортах этот проект испортила.
Он смотрел на неё, и его победная маска трескалась и осыпалась, обнажая растерянное, униженное лицо. Он хотел что-то крикнуть, обозвать её, но не мог выдавить ни звука. Она подобралась слишком близко к той правде, которую он сам от себя гнал всю жизнь.
А Лена, глядя на его раздавленное состояние, почувствовала не удовлетворение, а лишь холодную усталость. Этот бой был окончен, и победителей в нём не было. Она медленно, почти лениво, подцепила пальцами пуговицу на своих шортах и расстегнула её.
Потом потянула вниз молнию. Сергей замер, не понимая, что происходит. Она стянула с себя шорты, оставшись перед ним в футболке и трусах, и бросила джинсовую ткань на пол, рядом с его ногами. Она бросила их небрежно, как ненужную вещь, как ветошь.
— Вот, — сказала она всё тем же ледяным, бесцветным голосом. — Тебе не нравились мои шорты. Их больше нет. Доволен? Ты победил. Твоя мама будет тобой гордиться.
Она не стала ничего больше объяснять. Она не стала собирать вещи или уходить. Она просто развернулась и прошла в спальню, оставив его одного в гостиной. Оставшись стоять над этой маленькой кучкой джинсовой ткани на полу. Он смотрел на шорты, потом на закрытую дверь спальни. Праздник, на который они так и не поехали, был забыт.
Победа, которой он так жаждал несколько минут назад, обернулась самым сокрушительным поражением в его жизни. Он остался один на один с доказательством того, что его жена его не уважает, не боится и, что самое страшное, больше не считает мужчиной.
А за дверью спальни была не просто обиженная женщина. Там был чужой человек, с которым ему теперь предстояло делить эту квартиру. И этот вечер был только началом их новой, холодной войны…
