— Ты опозорила меня перед всей семьёй! — голос Татьяны Петровны разрезал тишину как нож. — Ты всегда думаешь только о себе!
Мария вздрогнула, но не отступила. Двадцать семь лет накопленной обиды требовали выхода. Стол с праздничным тортом, свечами и подарками для Максима стал невольным свидетелем семейной драмы, которая зрела годами.
— А ты думала обо мне хоть раз в жизни? — она сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. — Когда я в третьем классе не видела школьную доску? Когда споткнулась на линейке, потому что не различала ступеней?
Десятилетний Максим замер у стола, его новенький велосипед, главный подарок на день рождения, одиноко стоял в углу комнаты. Праздник был безнадёжно испорчен.
Всё началось, когда восьмилетняя Маша впервые пожаловалась, что плохо видит буквы в учебнике. Татьяна Петровна тогда отмахнулась: «Просто не хочешь учиться, вот и придумываешь». Когда классная руководительница вызвала её в школу и настояла на посещении окулиста, мать неохотно согласилась.
В больнице пожилой врач Дмитрий Сергеевич долго проверял зрение девочки, хмурился, просил прочитать строчки на таблице. Потом повернулся к Татьяне Петровне:
— У вашей дочери прогрессирующая миопия. Нужны очки, и срочно. Иначе зрение будет ухудшаться.
— Очки? — Татьяна Петровна подскочила, как ужаленная. — Ей всего восемь! Какие очки? Она же будет как уродина, все дразнить начнут!
— Послушайте, — терпеливо начал врач, — это вопрос здоровья, а не эстетики. В таком возрасте…
— Нет! — отрезала мать. — Никаких очков! У нас в роду никто очки не носил. Что люди скажут? Мы сами справимся, по-народному. Черемуха, морковка — всё наладится.
Маша стояла молча, боясь поднять глаза. Она уже привыкла, что в семье её мнения никто не спрашивал.
В школе всё становилось только хуже. Маша пересела за первую парту, но и оттуда доска казалась размытым пятном. Она стала приносить двойки, учителя считали её невнимательной. Одноклассники дразнили «слепой курицей», когда она не могла прочитать что-то на расстоянии.
Каждый вечер мать заставляла её есть сырую морковь, промывать глаза отваром черемухи и делать странные упражнения, которые посоветовала соседка. Ничего не помогало.
— Мам, я всё равно не вижу, — тихо призналась Маша после очередной двойки по математике. — Может, всё-таки купим очки?
— Только через мой труп! — отрезала Татьяна Петровна. — Моя дочь не будет ходить как кривобокая уродина. Ты специально это делаешь, чтобы меня позорить? Я в твоём возрасте отличницей была!
В тот вечер Маша впервые заплакала от бессилия. Она уже видела в зеркале, как косит, пытаясь разглядеть детали. Лицо её непроизвольно кривилось от напряжения. «Может, я и правда уродина?» — думала она, вглядываясь в размытое отражение.
К девятому классу Маша смирилась. Она научилась записывать задания у одноклассников, брала учебники с крупным шрифтом. Её средний балл никогда не поднимался выше тройки, мечта о медицинском институте растаяла как дым.
Но всё изменилось перед самым выпуском. Елена Ивановна, классная руководительница, вызвала Машу после уроков.
— Я давно наблюдаю за тобой, Маша, — сказала учительница, доставая из сумки коробочку. — И мне больно видеть, как ты мучаешься. Вот, возьми. Это мои старые очки. Диоптрии, конечно, не точные, но хоть что-то.
Когда Маша надела очки, мир внезапно стал чётким. Она впервые увидела мелкие трещинки на потолке класса, разглядела веснушки на лице Елены Ивановны, заметила птиц за окном.
— Это… это просто чудо, — прошептала она, боясь снять очки.
— Скоро выпускной, потом экзамены. Держи их пока у себя. И знаешь, — Елена Ивановна взяла её за руку, — когда начнёшь работать, первым делом сходи к окулисту и купи нормальные очки. Твоя жизнь принадлежит только тебе.
Маша берегла эти очки как сокровище. Дома она их снимала, пряча в сумку. В очках она впервые увидела звёзды, различила номер автобуса издалека, смогла прочитать вывески магазинов. Благодаря им она смогла поступить в финансовый техникум и получить работу бухгалтера.
— Почему ты мне не помогла тогда? — спросила Мария, глядя прямо в глаза матери. В этот день рождения Максима всё покатилось под откос, когда Татьяна Петровна начала давать Анне советы по «лечению» зрения сына черемухой. — Я была ребёнком! Я верила тебе!
— Не драматизируй, — отмахнулась Татьяна Петровна. — Подумаешь, очки. Я тебя от издевательств спасала. Ты бы спасибо сказала.
— Спасибо? — Мария почувствовала, как дрожат губы. — За что? За то, что я в школе была посмешищем? За то, что не поступила в институт? За то, что до сих пор, когда смотрю в зеркало, вижу там уродину?
Анна, невестка Марии и мать Максима, пыталась успокоить родственниц:
— Давайте не будем на дне рождения…
— Нет, Анна, давай будем! — Мария развернулась к ней. — Твой сын уже неделю жалуется на головные боли после чтения. Ты видела, как он щурится? Я это проходила! И не смей слушать советы про черемуху и морковку. Завтра же веди его к врачу!
Татьяна Петровна встала из-за стола:
— Ты на мать голос повышаешь? Да я тебя растила, ночей не спала!
— Ты лишила меня нормальной жизни! — Мария почувствовала, как слёзы покатились по щекам. — Я всё детство не видела мир. Знаешь, как это — жить в тумане? А твоя гордость? Твой страх, что скажут соседи? Он важнее здоровья ребёнка?
— И что теперь? — всплеснула руками Татьяна Петровна. — Я всю жизнь виноватой ходить должна?
— Нет, — Мария вытерла слёзы и выпрямилась. — Ты можешь делать что хочешь. Но я не позволю тебе калечить ещё и Максима.
Она повернулась к племяннику:
— Максим, ты не виноват. Это взрослые проблемы. — Потом к Анне: — Прости за испорченный праздник. Я позвоню завтра, дам контакты хорошего окулиста.
Мария забрала сумку и направилась к двери.
— Куда ты? — крикнула ей вслед Татьяна Петровна. — А торт? Максим свечи ещё не задул!
— Я ухожу, мама, — твёрдо сказала Мария. — И, знаешь, я больше не приду. Никогда. У меня тоже есть гордость.
— И что это значит? — растерялась Татьяна Петровна.
— Это значит, что ты больше не моя мать. Прощай.
Дверь захлопнулась. Повисла тишина.
Мария шла по вечерней улице, и слёзы застилали глаза сильнее, чем когда-то в детстве её близорукость. Двадцать лет боли, обиды и молчания прорвались наружу.
Она сняла очки и протёрла их подолом блузки. Эти очки она купила сама, на первую зарплату бухгалтера. Тонкая оправа, правильные диоптрии — они стали для неё символом свободы и независимости.
Телефон в сумке завибрировал. Сообщение от Анны: «Спасибо. Завтра идём к врачу. Позвони, когда будешь готова».
Мария улыбнулась сквозь слёзы. Возможно, Максиму повезёт больше, чем ей. По крайней мере, она сделала всё, что могла.
Проходя мимо детской площадки, она заметила девочку лет девяти в больших очках, которая беззаботно качалась на качелях. Очки блестели в лучах заходящего солнца, и девочка смеялась.
Мария остановилась и долго смотрела на неё. «Интересно, — подумала она, — а моя жизнь была бы другой, если бы я тогда получила очки? Куда бы я поступила? Кем бы стала?»
Но прошлого не вернуть. Зато будущее принадлежало ей — чёткое и ясное, как мир в её очках.
Через неделю раздался звонок. Татьяна Петровна долго молчала в трубку, а потом произнесла:
— Маша, ты как? Может, заедешь?
— Нет, мама, — твёрдо ответила Мария. — Я сказала всё, что хотела.
— Я тут подумала… — голос матери звучал непривычно тихо. — Может, я и правда была неправа тогда. Но я же как лучше хотела…
— Всю жизнь ты хотела «как лучше», — вздохнула Мария. — А получалось всегда одинаково.
— Анна сводила Максима к врачу, — после паузы сказала Татьяна Петровна. — Ему выписали очки. Выбрали красивую оправу. Он даже доволен.
— Я рада за него.
— Маш, ну нельзя же так. Мы же семья.
— Семья? — горько усмехнулась Мария. — А где была эта семья, когда я в третьем классе плакала по ночам от головной боли? Когда надо мной смеялись одноклассники? Когда я не могла посмотреть фильм в кинотеатре, потому что видела только размытые пятна?
— Я не знала, что всё так серьёзно! — В голосе Татьяны Петровны звучала обида. — Ты никогда не говорила!
— Я говорила каждый день! Каждый божий день, мама! Ты просто не хотела слышать.
В трубке повисло молчание.
— Дай мне время, — наконец сказала Мария. — Я не знаю, смогу ли простить. Но сейчас мне нужно побыть одной.
Она положила трубку и подошла к зеркалу. В отражении она увидела себя — женщину в очках, с прямой спиной и уверенным взглядом. Не уродину. Не жертву. Просто человека, который наконец-то смог постоять за себя.
Может быть, однажды она и простит мать. Но не сегодня. Сегодня она хотела просто жить — ясно видя мир вокруг и своё место в нём.
На столе лежало письмо от Максима — детский рисунок с надписью: «Тётя Маша, спасибо, что помогла мне видеть. Теперь я тоже вижу звёзды!»
Она улыбнулась. Её история не закончилась поражением. Где-то в ней всё-таки было место маленькой победе.
