Фартук полетел в лицо Андрею так стремительно, что он даже не успел увернуться. Ткань с веселенькими красными маками хлопнула его по щеке и медленно сползла на пол.
— Лена, ты что, с ума сошла? — он поднял с пола фартук, разглаживая его, словно это могло что-то изменить.
— Нет, Андрей. Я как раз пришла в себя, — я взяла сумку и направилась к выходу из кухни. — Готовь себе сам. Я больше не прислуга. А еще лучше — попроси свою мамочку. Она ведь считает, что я делаю все неправильно.
Руки дрожали, но внутри разливалось странное ощущение свободы, какого я не чувствовала уже очень давно. Может быть, годами.
Все началось три месяца назад, когда я устроилась на работу в дизайн-студию. Не какую-нибудь подработку на полставки, а настоящую, полноценную работу, о которой мечтала еще в университете. Пять лет я посвятила дому, мужу, быту — и вот наконец решилась.
Андрей тогда отнесся спокойно. Даже сказал: «Молодец, попробуй». Как будто я просила разрешения заняться йогой или записаться на курсы макраме. Я не придала значения его тону. Мне казалось, он поддерживает.
Первые недели были сложными. Я вставала в шесть утра, готовила завтрак, собирала мужу обед в контейнеры, успевала закинуть стирку. После работы мчалась домой, останавливалась в магазине, хватая все необходимое на бегу. Ужин, уборка, глажка — все это укладывалось теперь в какие-то невозможные сжатые сроки.
— Леночка, ты же понимаешь, мужчина должен приходить домой к горячему ужину, — говорила свекровь Галина Петровна, когда заходила «на огонек». Эти визиты случались все чаще. — Это основа семьи. Женщина — хранительница очага.
Я кивала, помешивая суп и одновременно проверяя рабочую почту на телефоне. У меня был важный проект, сроки поджимали.
— И вообще, не понимаю я эту вашу современную моду на карьеры, — продолжала она, отпивая чай из моей любимой чашки. — Вот я всю жизнь посвятила семье, Андрюше, мужу моему покойному. И ничуть не жалею. Это и есть настоящее женское счастье.
Я промолчала. Спорить со свекровью было бесполезно — это я усвоила еще в первый год замужества.
— Мама права, Лен, — подхватывал Андрей, листая ленту в телефоне. — Ты стала какая-то вечно уставшая, нервная. Может, правда, работа эта не стоит того?
— Я просто привыкаю, — отвечала я, ставя на стол тарелки. — Войду в ритм, и все наладится.
Но все не налаживалось. Работа оказалась интереснее, чем я представляла. Я занималась дизайном интерьеров для корпоративных клиентов, мои эскизы хвалили, меня приглашали на встречи с заказчиками. Впервые за много лет я чувствовала себя профессионалом, а не просто женой Андрея Соколова.
Однако дома атмосфера становилась все более напряженной.
— Лена, а почему рубашка не поглажена? — спрашивал муж, стоя перед шкафом в одних трусах.
— Извини, не успела. Возьми другую.
— Но мне нужна именно эта! У меня сегодня важная встреча.
— Андрей, у меня тоже была встреча, я пришла в десять вечера. Погладь сам, утюг в кладовке.
Он смотрел на меня так, словно я предложила ему полететь на Луну на собственных крыльях.
— Я не умею гладить.
— Научишься. Включаешь утюг, ждешь, когда нагреется, прикладываешь к ткани и водишь.
Он фыркнул и взял другую рубашку, хлопнув дверцей шкафа громче, чем требовалось.
А потом начались звонки Галины Петровны.
— Леночка, Андрюша мне говорит, что ты совсем забросила хозяйство. Что у вас на ужин опять были полуфабрикаты?
Это была неправда. Я готовила пельмени сама, заморозила их в выходные, чтобы в будни просто отваривать. Но объяснять это свекрови не было сил.
— Галина Петровна, я работаю. Стараюсь все успеть.
— Милая, но ведь главное — это семья. Работа работой, но мужчина должен быть накормлен, удовлетворён. Ты же не хочешь, чтобы Андрюша чувствовал себя брошенным?
После таких разговоров я стояла на кухне и резала овощи для салата, чувствуя, как слезы сами текут по щекам. Я была измотана. Я вставала раньше всех, ложилась позже всех, крутилась как белка в колесе — а мне все равно говорили, что я недостаточно стараюсь.
Андрей же становился все более недовольным.
— Лен, опять макароны? Может, что-то посущественнее?
— Андрей, я приготовила курицу в сливочном соусе. С овощами. Что не так?
— Не знаю, как-то все пресно. Мама готовила вкуснее.
Вот тогда я почувствовала, как внутри что-то хрустнуло. Но промолчала. Досчитала до десяти, убрала со стола, загрузила посудомойку.
— И почему в квартире такой бардак? — продолжал он. — Везде пыль, на журнальном столике твои бумаги какие-то разбросаны.
— Это мои рабочие эскизы. Я работала над ними вчера вечером, потому что не успела доделать в офисе.
— Ну так убери! Здесь же жить невозможно!
Я посмотрела на него и вдруг отчетливо увидела: он сидит на диване, развалившись, с телефоном в руках. Вокруг него — его кроссовки, его куртка на спинке стула, его кружка на столе. Но бардак, разумеется, устраиваю я.
— Андрей, а ты можешь сам убрать?
— Лен, я после работы устал. Мне надо отдохнуть.
— А я, значит, не устала?
— Ну… у тебя же работа попроще. Я целый день на ногах, общаюсь с клиентами, решаю проблемы.
Я закрыла глаза и медленно выдохнула. «Попроще». Моя работа, требующая творчества, внимания к деталям, постоянного напряжения — «попроще».
— Знаешь что, давай не будем об этом.
Я ушла в ванную и заперлась там. Села на край ванны и тихо заплакала, закрыв рот ладонью, чтобы он не услышал.
Это было две недели назад. А сегодня произошло то, что стало последней каплей.
Я пришла с работы поздно — у нас была презентация проекта, все задержались. Едва переступив порог, я услышала голоса на кухне. Галина Петровна. Снова.
— Андрюшенька, я понимаю, тебе тяжело. Жена должна создавать уют, а она носится непонятно где со своими дизайнами. Карьеристка выискалась!
— Мам, ну что я могу сделать? Она не слушает.
— А ты мужчина или нет? Скажи ей прямо: или работа, или семья. Пусть выбирает.
Я стояла в прихожей, сжимая в руке портфель. Ультиматум. Выбирать между работой, которая дает мне ощущение себя, своей ценности, и семьей.
Зашла на кухню. Галина Петровна замолчала на полуслове, Андрей виноватым жестом отставил чашку.
— Добрый вечер, — сказала я ровно.
— Леночка, ты как раз вовремя! — свекровь расплылась в улыбке. — Я тут Андрюше котлеток пожарила, его любимых. С гречкой. Садитесь ужинать.
Я посмотрела на плиту. Действительно, стояла сковорода с котлетами, в кастрюле остывала гречка.
— Спасибо, Галина Петровна. Но я не голодна.
— Как это не голодна? Небось весь день крошки во рту не было!
— Мы заказывали в офис еду.
Я прошла в комнату, переоделась, села с ноутбуком дорабатывать презентацию. Галина Петровна еще час гремела на кухне, потом ушла. Андрей смотрел телевизор. К 11 вечера я закончила работу и пошла на кухню — надо было подготовить что-то на завтра.
Раковина была полна грязной посуды. Стол не протерт, на плите — жирные пятна. Галина Петровна, значит, готовила, но убирать за собой не стала. Зачем? Есть же невестка.
Я начала мыть посуду, и тут вошел Андрей.
— Лен, завтра можешь приготовить что-нибудь нормальное? А то сегодня, конечно, мама постаралась, но завтра я хочу твою стряпню.
— Твою стряпню. Значит, мама постаралась, а я — стряпаю.
— Да не придирайся к словам. Просто мне твоя еда больше нравится. Приготовишь?
Я медленно вытерла руки о полотенце.
— Андрей, а что ты хочешь?
— Ну, может, тушеную говядину? Или запеченную рыбу? Что-нибудь такое.
— Чтобы приготовить это, мне нужно прийти с работы, сходить в магазин, потратить часа полтора на готовку. Я приду завтра в семь вечера.
— Ну и что? Мама же справлялась.
— Мама НЕ РАБОТАЛА, Андрей! Она была домохозяйкой!
— Ну вот, опять ты психуешь. Я просто попросил приготовить нормальный ужин!
— Нормальный ужин! — я чувствовала, как голос срывается. — Я каждый день готовлю нормальный ужин! После восьми часов на работе! После того, как схожу в магазин! После того, как развешу стирку и уберу то, что вы с мамашей здесь разводите!
— Не говори так о моей матери!
— А как мне говорить о человеке, который каждый день мне объясняет, какая я плохая жена?! Который натравливает на меня собственного сына?!
— Она не натравливает! Она просто волнуется за нас!
— За НАС? Или за твой комфорт?
Андрей открыл рот, но я не дала ему вставить слово.
— Ты знаешь, что я сегодня ела на обед? Бутерброд из автомата, потому что не успела нормально поесть. А знаешь почему? Потому что я всю первую половину дня дорабатывала проект, который делала вчера ночью дома, потому что днем я бегала по магазинам, чтобы купить продукты на неделю, а вечером готовила, стирала и гладила! А ты сидел на диване и смотрел футбол!
— Я устаю на работе!
— А Я НЕ УСТАЮ?!
Тишина повисла между нами, тяжелая и плотная.
— Знаешь что, — я сняла фартук, который все еще висел на крючке, — готовь себе сам. Я больше не прислуга.
И запустила этот фартук ему в лицо.
Захлопнув за собой дверь спальни, я легла на кровать и уставилась в потолок. Внутри бушевала буря из гнева, обиды и странного облегчения. Я сделала это. Наконец-то сказала то, что кипело внутри все эти месяцы.
Андрей в спальню не пришел. Я слышала, как он звонит матери, говорит что-то возмущенным шепотом. Потом хлопнула дверь — ушел к ней, видимо.
Пусть.
Утром я встала, собралась на работу и ушла, не позавтракав. На кухню даже не зашла.
В офисе было проще дышать. Коллеги хвалили вчерашнюю презентацию, руководитель намекнул на повышение. Я улыбалась, кивала, а сама думала: а что теперь будет дома?
Пришла я в тот день в восемь. Квартира встретила меня тишиной и темнотой. Андрея не было. На кухне — разгром: пустая сковородка в раковине, на столе — крошки, недоеденный бутерброд. Значит, пытался что-то себе изобразить.
Я не стала убирать. Прошла в комнату, переоделась, заказала себе суши на дом. Села работать над новым проектом.
Андрей пришел поздно, сказал холодное «привет» и заперся в кабинете, который служил нам гостевой комнатой. Спать, видимо, собрался там.
Так прошло два дня. Мы почти не разговаривали. Я заказывала себе еду или готовила что-то простое — только на себя. Он делал бутерброды или заказывал пиццу.
На третий день, придя с работы, я обнаружила на кухне Галину Петровну. Она колдовала над плитой, варила борщ.
— А, Леночка, — она обернулась с деланной улыбкой. — Не беспокойся, я пришла помочь Андрюше. Раз уж ты решила, что он должен сам о себе заботиться.
В ее голосе сквозил укор и злорадство одновременно.
— Хорошо, — ответила я спокойно. — Спасибо за заботу.
И ушла в душ, не желая участвовать в этом спектакле.
В последующие дни Галина Петровна стала приходить регулярно. Она готовила, но каждый раз находила повод пройтись по мне: то полотенца не те, то в холодильнике беспорядок, то цветы не политы.
Я пропускала это мимо ушей. Моя жизнь внезапно стала легче. Я приходила с работы, отдыхала, занималась своими делами. Никакой готовки на два часа, никакой глажки до полуночи.
Андрей становился все мрачнее.
Однажды вечером, когда я читала книгу в комнате, он постучал в дверь.
— Можно?
— Заходи.
Он сел на край кровати, мялся, подбирая слова.
— Лен, мы не можем так продолжать.
— Согласна.
— Я… я хочу извиниться.
Я отложила книгу и посмотрела на него. Он выглядел усталым и растерянным.
— За что именно? — спросила я.
— За то, что не ценил. За то, что принимал все как должное. Ты готовила, убирала, стирала, гладила — а я думал, что так и должно быть. Что это… легко.
— Это не легко, Андрей.
— Я понял. Мама приходит, готовит, но… это не то. Она делает то, что любит сама. Её жареную картошку я терпеть не могу, а она её делает через день. Её борщ — на томате, а я люблю на свёкле. Она печет пироги с капустой и яйцами, а мне нужны с мясом и луком.
Я почти улыбнулась. Значит, идеальная свекровь оказалась не такой уж идеальной.
— И вообще, — продолжал он, — она… она постоянно говорит. О тебе. О том, какая ты. И я понял, что это неправильно. Она — моя мама, и я её люблю, но ты — моя жена. И я должен был защищать тебя, а не поддакивать ей.
Я молчала, давая ему договорить.
— Лена, прости меня. Пожалуйста. Я был эгоистом. Я требовал от тебя невозможного. Ты работаешь так же, как я, приходишь домой уставшей так же, как я, но почему-то я считал, что ты должна еще и все по хозяйству делать. Это несправедливо.
— Да, несправедливо, — согласилась я тихо.
— Можем ли мы… начать сначала? Можем ли мы договориться как-то?
Я посмотрела ему в глаза. Он выглядел искренним. И я вдруг поняла, что все еще люблю его. Но возвращаться к прежнему я не собиралась.
— Можем, — сказала я. — Но на новых условиях.
— Каких?
— Я буду готовить. Мне это нравится, и я это умею. Но я не буду делать это каждый день. Два-три раза в неделю мы заказываем еду, один день ты готовишь сам, остальное — я.
Он кивнул.
— А ты будешь убирать квартиру. Пылесосить, протирать пыль, мыть полы. И раз в неделю — ванную.
— Хорошо, — он сглотнул.
— Стирку делим пополам. Я занимаюсь деликатными вещами, ты — остальным. И каждый гладит свои вещи.
— Договорились.
— И последнее, — я выдержала паузу. — Твоя мама не имеет права критиковать меня. Если она начинает, ты должен останавливать её. Сразу. Это твоя обязанность — защищать меня от нападок, даже если они исходят от родной матери.
Андрей опустил голову.
— Я понял. Я поговорю с ней.
— Не поговоришь — я поговорю сама. И тебе не понравится, как именно.
— Я поговорю. Обещаю.
Мы сидели молча несколько минут. Потом он протянул руку и осторожно взял мою.
— Мне тебя не хватало. Ужасно не хватало.
— Мне тоже, — призналась я.
— Можно я сегодня вернусь в нашу спальню?
— Можно. Но сначала иди вымой посуду, которую ты там накопил за неделю.
Он рассмеялся — впервые за много дней — и ушел на кухню.
Я слышала, как он гремит тарелками, льется вода. Встала и подошла к двери. Андрей стоял у раковины в резиновых перчатках, сосредоточенно оттирая сковородку.
— Как это делается-то? — пробормотал он. — Блин, как ты это вообще отмываешь?
— Жесткой губкой, — подсказала я, прислонившись к косяку. — И с моющим средством.
— А, точно.
Он продолжил мыть, а я смотрела на него и думала: может, это и есть настоящее начало. Не когда все идеально, а когда оба готовы меняться. Когда оба готовы идти навстречу.
Через полчаса мы сидели на кухне с чаем. Андрей неуклюже пытался рассказать, как провел эту неделю, как пытался готовить себе сам и у него пригорали яйца, как мама приходила каждый день и он понял, что просто хочет, чтобы все было как раньше, но справедливо.
— Я правда понял, Лен. Сколько ты всего делала. Я просто… не видел. Для меня это было само собой разумеющимся, понимаешь? Как будто так и должно быть. А потом я неделю пытался хоть что-то сделать по дому и понял, что это труд. Настоящий труд.
— Ага, — я отпила чай. — Тяжелый труд. Который никто не ценит, пока не попробует сам.
— Прости меня. И за мать прости тоже. Я с ней серьезно поговорю.
— Говори, — кивнула я. — Но если не поможет, я буду решать этот вопрос по-своему.
Он усмехнулся.
— Я тебя понял.
В ту ночь мы спали в обнимку, и впервые за много времени я чувствовала, что все будет хорошо. Не сразу, не вдруг — но постепенно, шаг за шагом, мы найдем наш новый баланс.
А фартук с красными маками я постирала и повесила на место. Пусть висит. Как напоминание: я не прислуга, я — партнер. И я имею право на уважение.
Утром Андрей встал раньше меня и приготовил завтрак. Получились кривоватые блины, но они были сделаны с любовью, и я съела их с удовольствием.
— Вкусно? — спросил он неуверенно.
— Очень, — улыбнулась я. — Ты молодец.
Он сиял от гордости, как мальчишка, похвалённый учителем.
И я подумала: может, так и должно быть в семье. Не когда кто-то один тащит все на себе, а когда оба делят и радости, и обязанности. Когда оба ценят друг друга.
Когда оба — партнеры, а не господин и прислуга.
Прошло два месяца. Галина Петровна действительно усвоила наш серьезный разговор и теперь приходила редко, а главное — без язвительных комментариев. Андрей исправно пылесосил по субботам и даже научился гладить рубашки. Я готовила с удовольствием, зная, что это не обязанность, а выбор.
И однажды вечером, когда мы сидели на кухне с бокалами вина, Андрей сказал:
— Знаешь, мне кажется, мы стали ближе. Как будто заново познакомились.
— Да, — согласилась я. — Только теперь мы знаем друг друга по-настоящему.
Он поднял бокал:
— За нас. За новое начало.
— За нас, — повторила я.
Мы чокнулись, и в этом звоне было обещание: мы справимся. Вместе. Как равные.
А фартук с красными маками по-прежнему висел на кухне — напоминание о том дне, когда я нашла в себе силы сказать «хватит». И не прогадала.
