Марина вытерла руки о кухонное полотенце и посмотрела на телефон. Пятница, шесть вечера. Через пятнадцать минут Дима придёт с работы, и она уже знала, что он скажет. Знала с той же уверенностью, с какой знала, что завтра взойдёт солнце.
«Мама звонила. Говорит, совсем плохо себя чувствует. Может, завтра съездим?»
Марина закрыла глаза и глубоко вдохнула. Четыре выходных подряд. Четыре субботы, когда они вставали в восемь утра, ехали через весь город к Галине Петровне, и Марина до вечера драила её трёхкомнатную квартиру, пока свекровь сидела на диване и давала указания. «Маринушка, а в углах ты помыла? А за холодильником? А окна когда последний раз протирала?»
Прошлую субботу было особенно тяжело. Галина Петровна встретила их у порога, опираясь на косяк двери, с театрально бледным лицом.
— Димочка, сынок, я так плохо себя чувствую. Давление скачет, сердце колотится. Боюсь, что-то серьёзное.
Дима тут же бросился к матери, усадил её на диван, принёс воды, таблетки.
— Мам, ты врачу звонила?
— Звонила, говорит, приходите на приём в понедельник. Но я не знаю, доживу ли… — Галина Петровна приложила руку к сердцу и скорбно посмотрела на сына.
Марина стояла в прихожей и наблюдала эту сцену. Ещё два месяца назад она бы тоже всполошилась, бросилась помогать. Но за эти два месяца она научилась замечать детали. Как свекровь «забывает» о своих недугах, когда начинает увлечённо рассказывать сыну последние сплетни про соседей. Как её голос вдруг крепнет, когда она командует: «Маринушка, а ты пока туалет помоешь, да хорошенько, с Доместосом».
Марина замечала, как румянец появляется на щеках Галины Петровны, когда та смотрит, как невестка на коленях трёт пол. Как довольно она улыбается, когда Дима спрашивает: «Мам, может, тебе ещё что-то нужно? Мы можем остаться подольше».
В ту субботу Марина убиралась почти пять часов. Пять часов она драила, вытирала, полировала, пока Дима сидел рядом с матерью и держал её за руку. Пока Галина Петровна рассказывала сыну, как ей одиноко, как тяжело быть одной, как важна помощь близких.
Когда они наконец уехали, было уже семь вечера. Марина была выжата как лимон, спина ныла, руки пахли хлоркой. В машине она попыталась поговорить с Димой.
— Слушай, а давай в следующий раз наймём твоей маме клинера? Просто раз в две недели приходила бы специальная служба, делала уборку…
— Марин, ты что? Мама же стесняется чужих людей пускать. Да и денег жалко, у неё пенсия небольшая.
— Мы можем оплатить.
— Зачем? Мы же можем помочь сами. Это же моя мама.
«Твоя мама», — подумала тогда Марина, но промолчала.
Звук ключа в замке вернул её в настоящее. Дима вошёл, поцеловал её в щёку, прошёл на кухню.
— Как день? — спросил он, доставая из холодильника сок.
— Нормально. У тебя?
— Устал страшно. Кстати… — он сделал глоток и посмотрел на неё. — Мама звонила.
Марина почувствовала, ну вот оно.
— И что она сказала?
— Говорит, опять давление поднялось. Я волнуюсь, Марин. Может, завтра съездим, проверим, как она?
— Дима, мы ездили к ней каждые выходные весь месяц.
— Ну и что? Она же моя мама. Ей плохо.
— Ей не плохо! — вырвалось у Марины. Она сама удивилась резкости своего голоса.
Дима нахмурился.
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду, что твоя мама прекрасно себя чувствует. Она манипулирует тобой.
— Марина! — голос Димы стал жёстким. — О чём ты говоришь? У неё давление!
— У неё всегда что-то болит именно перед выходными. Как удобно, правда? В понедельник она чудесным образом выздоравливает и идёт гулять с подругами в парк. Я видела её в четверг, когда мимо её дома проезжала. Она выглядела бодрее, чем я.
Дима поставил стакан на стол так резко, что сок расплескался.
— Ты следишь за моей матерью?
— Я не слежу! Я просто открыла глаза. Дима, подумай сам. Два месяца назад ей стало «плохо», и она попросила помочь с уборкой. Один раз. Потом второй. Теперь мы приезжаем каждую субботу, и я убираюсь у неё, пока она сидит и командует мной!
— Она больная, Марина! Ей тяжело самой.
— Она здоровее нас обоих! — голос Марины повысился. — В прошлую субботу, когда ты пошёл в магазин, я видела, как она встала с дивана и пошла абсолютно нормально, без всякой слабости. А когда услышала твои шаги на лестнице, снова села и сделала страдальческое лицо!
— Ты преувеличиваешь.
— Я не преувеличиваю! Дима, я устала. Я работаю всю неделю, и мне тоже хочется отдохнуть в выходные. Я не видела своих родителей уже два месяца! У мамы был день рождения, и я не приехала, потому что мы были у твоей матери!
Дима прошёлся по кухне, провёл рукой по волосам.
— Марин, я понимаю, что тебе тяжело. Но мама одна. У неё никого, кроме меня.
— У неё есть подруги, соседи, она вполне социально активна!
— Это не то же самое. Я её сын. Я должен о ней заботиться.
— Заботиться — это одно. А использовать нас как бесплатную клининговую службу — совсем другое.
— Она не использует нас! Боже, Марина, о чём ты вообще? Это элементарная помощь родителям!
— Помощь — это приехать, принести продукты, посидеть, поговорить. А не пять часов драить туалет!
— Никто не заставляет тебя драить пять часов!
— Да?! А когда я сказала, что устала и пора ехать, твоя мама вдруг «почувствовала себя совсем плохо» и попросила остаться ещё. И ты, конечно, согласился!
Повисла тяжёлая тишина. Дима смотрел на жену, и Марина видела в его глазах непонимание. Он действительно не видел проблемы. Для него это было естественно — помогать матери, приезжать, делать всё, что она попросит.
— Ладно, — наконец сказал Дима. — Если тебе так тяжело, можешь не ехать. Я поеду один.
— Дима…
— Нет, правда. Я не хочу, чтобы ты ехала через силу. Я сам поеду, всё сделаю.
Марина почувствовала укол вины, но тут же одёрнула себя. Нет. Она имеет право на свои выходные. На свою жизнь.
— Хорошо, — сказала она. — Поезжай один.
Утром в субботу Дима встал в восемь, оделся и вышел, едва попрощавшись. Марина слышала, как хлопнула входная дверь, и почувствовала странную смесь облегчения и тревоги.
Она приготовила себе кофе, села на диване с книгой, которую не могла дочитать уже месяц. Но строчки расплывались перед глазами. Она думала о Диме, о его матери, об их отношениях.
Галина Петровна никогда её не принимала. С первой встречи Марина это почувствовала. Вежливые улыбки, за которыми читалось: «Ты недостаточно хороша для моего сына». Постоянные советы о том, как готовить, как одеваться, как вести себя. «Димочка привык к домашним котлетам, а не к этим вашим пастам». «Зачем тебе такая короткая юбка? Ты же замужняя женщина».
Марина терпела. Ради Димы. Потому что любила его и хотела, чтобы у них была хорошая семья. Но сейчас, когда свекровь начала требовать всё больше времени, всё больше внимания, терпение Марины иссякло.
Её телефон зазвонил около часа дня. Дима.
— Марин, мне нужна твоя помощь.
— Что случилось?
— Маме совсем плохо. У неё поднялась температура, она почти не встаёт. Я вызвал врача, но он приедет только через два часа. Можешь приехать?
Марина сжала телефон. Температура. Это уже серьёзно. А вдруг она действительно ошибалась? Вдруг Галина Петровна и правда больна?
— Я сейчас выезжаю.
Она доехала за полчаса. Поднялась на четвёртый этаж, позвонила в дверь. Дима открыл, лицо у него было встревоженное.
— Она в спальне. Лежит.
Марина прошла в квартиру. Всё выглядело так же, как неделю назад — чисто, прибрано. Она заглянула в спальню. Галина Петровна лежала на кровати, укрытая одеялом.
— Маринушка, — слабо сказала она. — Ты приехала.
— Как вы себя чувствуете?
— Плохо, доченька. Совсем плохо.
Марина подошла ближе. Свекровь действительно выглядела бледной. Но…
— Дима сказал, у вас температура?
— Была. Утром. Сейчас вроде спала.
— Давайте измерим.
Галина Петровна как-то странно замялась.
— Да ладно, зачем. Я чувствую, что спала.
— Всё равно давайте проверим.
Марина принесла термометр из аптечки. Галина Петровна неохотно взяла его, поставила под мышку. Через пять минут Марина проверила: тридцать шесть и шесть. Нормальная температура.
— Видишь, спала, — сказала свекровь. — Но слабость такая, что встать не могу.
Марина посмотрела на неё внимательно. На тумбочке стоял недопитый чай, рядом лежала газета — открытая, со свежими кроссвордами, наполовину разгаданными. Свекровь заметила её взгляд и поспешно отвернулась.
— Дима, — позвала Марина. — Иди сюда.
Муж вошёл в комнату.
— Измерь маме давление.
Он принёс тонометр, надел манжету на руку матери. Сто двадцать на восемьдесят. Идеальное давление.
— Мам, у тебя всё нормально, — удивлённо сказал Дима.
— Но мне же плохо! — Галина Петровна попыталась сесть, и Марина заметила, насколько уверенно она это сделала. Никакой слабости.
— Галина Петровна, — спокойно сказала Марина. — Вам не плохо. У вас нормальная температура, нормальное давление, вы разгадываете кроссворды и пьёте чай.
— Маринушка, я же…
— Хватит. Прекратите врать.
— Марина! — возмутился Дима. — Как ты разговариваешь с моей матерью?
— Я говорю правду! — Марина развернулась к мужу. — Твоя мать нас обманывает. Она симулирует болезни, чтобы мы приезжали. Чтобы я приезжала и убиралась у неё!
— Это неправда! — воскликнула Галина Петровна, и в её голосе уже не было никакой слабости. — Димочка, ты слышишь, как она со мной разговаривает?
— Марин, успокойся, — начал Дима, но Марина его перебила.
— Нет, я не успокоюсь! Два месяца я каждые выходные приезжаю сюда и вкалываю как проклятая, пока твоя мама сидит и наслаждается зрелищем! Я не видела своих родителей, я не успеваю отдохнуть, у меня нет личной жизни!
— Никто не заставлял тебя приезжать! — огрызнулась Галина Петровна, и Марина увидела, как сползла её маска заботливой больной матери. — Хочешь — не приезжай!
— Вот именно! Я и не буду!
— Мама, Марина, прекратите! — Дима встал между ними. — Что происходит?
— Происходит то, что твоя жена не уважает меня, — холодно сказала Галина Петровна. — Я одна, мне нужна помощь, а она считает это обузой.
— Вам не нужна помощь! Вам нужна власть! — выкрикнула Марина. — Вам нравится, что ваш сын приезжает, бросая всё. Что я убираюсь у вас. Вам нравится контролировать нашу жизнь!
— Я не…
— Вы именно это и делаете! Вы звоните каждую пятницу с новой жалобой. Каждый раз это что-то другое. Давление, сердце, температура. А в итоге всегда оказывается, что всё нормально!
— Марина, хватит, — Дима схватил её за руку. — Выйдем.
Он практически вытолкнул её в коридор, закрыл дверь в спальню.
— Ты с ума сошла? Как ты можешь так разговаривать с моей матерью?
— Потому что я больше не могу молчать! Дима, открой глаза! Она манипулирует тобой!
— Она моя мать!
— И что? Это даёт ей право лгать? Использовать нас?
— Она не лжёт! Ей действительно плохо!
— У неё идеальное давление и нормальная температура!
— Сейчас! Может, раньше было плохо!
— Дима… — Марина почувствовала, что устала. Устала спорить, доказывать, объяснять. — Я больше не могу. Я не буду приезжать сюда каждую неделю.
— Значит, не будешь! — Дима был красный от гнева. — Значит, моя мать для тебя никто! Значит, тебе плевать на неё!
— Мне не плевать. Но у меня есть своя жизнь. Свои родители. Мне тоже нужно время.
— Два дня в неделю! Всего два дня, Марина!
— Каждую неделю! Без исключений! Два месяца подряд!
Они стояли и смотрели друг на друга. Марина видела в глазах мужа обиду, непонимание, гнев. Он не слышал её. Не хотел слышать.
Дверь в спальню приоткрылась. Галина Петровна выглянула, лицо у неё было торжествующее.
— Димочка, не ссорься из-за меня. Если Марине тяжело, пусть не приезжает. Ты сам поможешь мне, правда?
— Конечно, мам.
— Вот и хорошо. А Маринушка пусть отдыхает.
В её голосе слышалась издёвка. И Марина поняла, что проиграла. Галина Петровна добилась своего — поссорила их. Теперь Дима будет приезжать один, и мать получит его безраздельное внимание.
— Знаешь что? — Марина взяла сумку. — Твоя мама мне никто, и убираться я у неё не буду! Если хочешь, сам приезжай и драй её туалет!
Она развернулась и вышла из квартиры, не дожидаясь ответа. Спускалась по лестнице, и слёзы застилали глаза. Она не плакала от обиды — она плакала от бессилия. Потому что поняла: это борьба, в которой она не может победить.
На улице Марина села на лавочку возле подъезда. Достала телефон, посмотрела на экран. Нужно было позвонить родителям, сказать, что приедет сегодня. Нужно было…
Телефон завибрировал. Сообщение от Димы: «Ты довольна? Мама плачет».
Марина не ответила. Вызвала такси и уехала.
Дома она легла на диван и просто лежала, глядя в потолок. Думала о том, что будет дальше. Дима вернётся вечером, и они снова будут ругаться. Или молчать. Что хуже?
Она вспомнила, как они познакомились три года назад. Дима был внимательным, заботливым, любящим. Они смеялись, строили планы, мечтали о будущем. Когда он сделал предложение, она не колебалась ни секунды.
Но после свадьбы что-то изменилось. Галина Петровна стала требовать всё больше внимания. Звонила каждый день, иногда по несколько раз. Жаловалась на одиночество, на здоровье, на соседей. Дима всегда был готов примчаться к матери, помочь, поддержать.
Сначала Марина восхищалась его преданностью. Потом стала уставать. А теперь просто злилась.
Она позвонила своей маме.
— Мариночка, доченька! Как ты?
— Мам, можно я к вам приеду?
— Конечно! Что случилось? У тебя голос странный.
— Потом расскажу. Я через час буду.
У родителей было тепло и уютно. Мама сразу усадила её за стол, налила чай, достала пирог. Отец сидел в кресле, читал газету, но Марина знала — он слушает.
— Рассказывай, что стряслось, — мама накрыла её руку своей ладонью.
И Марина рассказала. Всё. О звонках Галины Петровны, о выходных, проведённых за уборкой, о притворных болезнях, о сегодняшней ссоре.
Мама слушала молча. Когда Марина закончила, она вздохнула.
— Знаешь, доченька, я боялась, что так будет.
— Что? Ты знала?
— Я видела, какая Галина Петровна. На свадьбе она не отходила от Димы ни на шаг. Смотрела на тебя так, будто ты украла у неё что-то ценное.
— Почему ты мне не сказала?
— А что бы это изменило? Ты была влюблена. Да и я надеялась, что ошибаюсь.
Отец отложил газету.
— Марина, хочешь совет от старика?
— Папа, ты не старик.
— Ну ладно, от немолодого человека. Вот что я скажу: в браке должно быть равновесие. Дима не может ставить мать выше жены. Это неправильно. Он создал семью, и эта семья — вы с ним — должна быть приоритетом.
— Но его мать одна…
— Она взрослая женщина, — перебил отец. — Она не беспомощная. И она должна уважать ваш брак, а не разрушать его.
— Я не знаю, что делать.
— Поговори с Димой. Спокойно. Объясни ему, что ты чувствуешь. Если он любит тебя, он поймёт.
Марина вернулась домой поздно вечером. Дима сидел на кухне, пил пиво.
— Ну что, нагулялась? — холодно спросил он.
— Я была у родителей.
— Конечно. Для своих родителей ты время находишь.
— Дима, нам нужно поговорить.
— О чём говорить? Ты всё сказала. Моя мать тебе никто.
Марина села напротив него.
— Я не это имела в виду. Я хотела сказать, что твоя мама не моя ответственность. Я не должна жертвовать всем своим временем ради неё.
— Жертвовать! Какое громкое слово!
— Это правда! Я не видела своих родителей два месяца! У мамы был день рождения, и я пропустила его!
— Ты могла поехать в другой день!
— Когда? Все выходные мы у твоей матери! А в будни я работаю!
Дима замолчал. Потёр лицо руками.
— Марин, я не знаю, что делать. Мама одна. Ей нужна помощь.
— Ей нужно твоё внимание. Не помощь, а внимание. Она не больна, Дима. Сегодня ты сам это видел.
— Может, ей стало лучше…
— Ей никогда не было плохо! — Марина почувствовала, что снова начинает злиться. — Она притворяется!
— Ты не знаешь этого наверняка!
— Знаю! Я вижу! А ты не хочешь видеть, потому что тебе удобнее верить, что мама больна, чем признать, что она манипулирует тобой!
— Хватит! — Дима ударил кулаком по столу. — Я не позволю тебе говорить о моей матери так!
— А я не позволю ей управлять моей жизнью!
Они сидели, тяжело дыша, глядя друг на друга. Между ними словно выросла стена.
— Слушай, — наконец тихо сказал Дима. — Может, нам стоит… пожить отдельно какое-то время?
Марина почувствовала, как похолодело внутри.
— Ты хочешь развестись?
— Нет! Просто… пожить отдельно. Подумать. Понять, чего мы хотим.
— Ты хочешь понять, сможешь ли ты выбрать между матерью и женой, — горько сказала Марина.
Дима не ответил.
— Хорошо, — она встала. — Я поживу у родителей.
— Марин…
— Не надо. Ты прав. Нам нужно подумать.
Она собрала вещи и уехала.
Следующие две недели были странными. Дима писал ей каждый день. Обычные сообщения: «Как дела?», «Как спалось?», «Может, увидимся?»
Марина отвечала коротко и не соглашалась на встречи. Ей нужно было время. Время понять, что она хочет. Готова ли она жить в постоянной борьбе со свекровью? Готова ли бороться за мужа?
Однажды вечером позвонила Галина Петровна.
— Маринушка, это я.
Марина чуть не бросила трубку, но сдержалась.
— Здравствуйте.
— Доченька, давай поговорим.
— О чём?
— О Димочке. Он так страдает. Ходит как потерянный. Может, ты вернёшься?
— Галина Петровна, это между мной и Димой.
— Но он мой сын! Я не могу видеть, как он мучается!
— Тогда перестаньте его использовать.
Повисла пауза.
— Что ты имеешь в виду?
— Вы знаете, что. Ваши притворные болезни. Ваши требования, чтобы мы приезжали каждую неделю. Вы манипулируете им, Галина Петровна.
— Как ты смеешь!
— Я смею, потому что я его жена. И я люблю его. И именно поэтому я не хочу, чтобы им манипулировали.
— Я его мать!
— И это не даёт вам права распоряжаться его жизнью!
Галина Петровна дышала в трубку, и Марина слышала, как она пытается сдержать гнев.
— Ты пожалеешь, — наконец сказала свекровь. — Я найду способ вернуть сына.
— Попробуйте.
Марина отключилась. Руки дрожали. Она понимала, что объявила войну. Но отступать было некуда.
Через три дня Дима приехал к её родителям.
— Марин, мне нужно с тобой поговорить.
Они вышли на улицу, прошлись по парку рядом с домом.
— Я скучаю, — сказал Дима. — Мне плохо без тебя.
— Мне тоже.
— Я много думал. О том, что ты говорила. О маме, о наших выходных, обо всём.
Марина молчала, ждала.
— И я понял… ты была права. Насчёт некоторых вещей.
— Насчёт каких?
— Мама действительно звонит каждую пятницу. И всегда с какой-то проблемой. И всегда именно перед выходными. — Он остановился, посмотрел на Марину. — В среду я приехал к ней без предупреждения. Днём. Хотел сделать сюрприз, купил продукты, цветы.
— И что?
— Она была на даче у подруги. Вернулась вечером, бодрая, весёлая. Рассказывала, как они весь день работали на грядках, таскали вёдра с водой, копали землю. — Дима усмехнулся горько. — Я спросил про давление. Она сказала, что на природе ей лучше.
Марина взяла его за руку.
— И тогда я понял, — продолжил он. — Она звонит мне только в пятницу, потому что знает: в выходные я свободен. Она не больна. Ей просто одиноко, и она хочет, чтобы я был рядом.
— Дима…
— Я понимаю её. Правда понимаю. Она одна, папа умер давно, друзья есть, но это не то. Ей нужен я. Но… — он посмотрел Марине в глаза. — Ты моя семья. Ты важнее. И я не должен был заставлять тебя жертвовать своей жизнью ради её одиночества.
Марина почувствовала, как пересохло в горле.
— Ты правда так думаешь?
— Правда. Я поговорил с мамой. Серьёзно поговорил. Сказал, что мы будем приезжать раз в месяц. Не каждую неделю. И что уборку ей будет делать клининговая служба, которую мы оплатим.
— Как она отреагировала?
— Плохо. Плакала, кричала, говорила, что я её предал. Но я не сдался. Сказал, что люблю её, но у меня есть жена, и моя жена — мой приоритет.
Слезы потекли по щекам Марины. Она обняла мужа, и он обнял её в ответ, крепко, так, будто боялся отпустить.
— Прости меня, — прошептал он. — Прости, что не слышал тебя. Что заставлял делать то, что ты не хотела. Что ставил маму выше тебя.
— Я тоже прости. Что сорвалась. Что сказала те слова.
— Ты имела право. Я заслужил.
Они стояли, обнявшись, и Марина чувствовала, как внутри что-то размягчается, отпускает. Напряжение последних недель, злость, обида — всё уходило.
— Поехали домой? — спросил Дима.
— Поехали.
Вечером Марина приготовила ужин, они сидели на кухне, разговаривали. О работе, о планах, о том, что будет дальше.
— Мама будет злиться, — сказал Дима. — Долго. Она не простит мне так быстро.
— Я знаю.
— Но я не изменю решение. Раз в месяц — это нормально. Этого достаточно. А если ей станет действительно плохо, если она и правда заболеет — мы будем рядом.
— Конечно будем.
— И твоим родителям мы тоже будем уделять время. Раз в месяц к ним, раз в месяц к моей маме. Справедливо?
— Справедливо.
Телефон Димы зазвонил. Он посмотрел на экран, нахмурился.
— Мама.
— Возьми.
Он нажал на кнопку, включил громкую связь.
— Димочка, сынок, — голос Галины Петровны был слабым, страдальческим. — Мне так плохо. Сердце совсем разболелось. Я думала, ты приедешь в субботу…
— Мам, я же сказал. Мы приедем в конце месяца.
— Но мне плохо! Неужели ты не понимаешь? Я могу умереть!
Дима посмотрел на Марину. Она кивнула, поддерживая.
— Мам, если тебе действительно плохо, вызови скорую. Я сейчас не смогу приехать.
— Что?! Дима, я твоя мать!
— Я знаю. И я люблю тебя. Но у меня есть жена, и мне нужно проводить время с ней. Мам, давай честно. Тебе не плохо. У тебя ничего не болит. Ты просто хочешь, чтобы я приехал.
Повисла долгая пауза.
— Как ты можешь, — наконец сказала Галина Петровна, и теперь в её голосе не было никакой слабости, только обида и гнев. — Я тебя растила одна, всю себя тебе отдала, а ты…
— А я благодарен тебе за это. Но я вырос, мам. У меня своя семья. И ты должна это принять.
— Значит, эта… эта Маринка важнее родной матери?
— Марина — моя жена. Да, она важнее. Прости, но это так.
— Тогда не жди, что я приму её когда-нибудь!
— Это твой выбор. Но знай: если ты не примешь мою жену, ты будешь видеть меня ещё реже.
— Ты шантажируешь меня!
— Нет. Я просто объясняю, как будет. Мам, я люблю тебя. Но Марина — моя семья. Хочешь быть частью нашей жизни — прими это. Не хочешь — твоё право.
Галина Петровна дышала в трубку, и Марина представляла, как она сейчас выглядит — красная от ярости, с искажённым лицом.
— Увидимся в конце месяца, — сказал Дима и отключился.
Марина посмотрела в окно. Город проплывал мимо, и она думала о том, что любой брак — это работа. Работа над собой, над отношениями, над умением слышать друг друга. И они готовы были эту работу делать.
Вместе.
