— Ты считаешь нормальным обсуждать со своей мамой нашу интимную жизнь?! Ты ей рассказал, что мы ссоримся, и она пришла меня учить, как «угождать мужу»?!
Голос Дарьи не дрогнул, не сорвался на визг. Он был ровным, отточенным, как лезвие гильотины, и именно эта спокойная, звенящая ярость заставила Егора замереть в прихожей с курткой в руках. Он только что вернулся с работы, предвкушая горячий ужин и тихий вечер у телевизора, но вместо этого его встретила эта ледяная стена. Воздух в квартире был густым и неподвижным, пахнущим чем-то чужим — приторно-сладкими духами его матери и едва уловимым аптечным ароматом валерьянки.
Дарья стояла посреди гостиной, скрестив руки на груди. Её поза была монументальна, как у статуи, высеченной из чистого презрения. Она смотрела на него не как на мужа, а как на чужое, неприятное насекомое, которое по недоразумению оказалось на её территории.
— Мама заходила? Я не знал, — Егор предпринял слабую попытку уйти от прямого столкновения, изобразить неведение. Он повесил куртку в шкаф, нарочито медленно расправляя плечики, выигрывая секунды, чтобы сообразить, что ответить. Он понимал, что произошло, и догадывался о масштабах катастрофы.
— Она не заходила, Егор. Она проводила выездной семинар. Для меня. Одной. Она уселась в твоё любимое кресло, — Дарья медленно повела рукой в сторону окна, — и начала свою лекцию. О том, что «женщина должна быть опорой». О том, что «мужчину нельзя пилить, его нужно вдохновлять». Она смотрела на пыль на полке и сокрушалась, что «мальчик её живёт не в уюте». А потом, Егор, — её голос стал ещё тише и оттого страшнее, — она перешла к главному. Она сказала, что ты поделился с ней нашим, сугубо личным. И что она, как женщина опытная, хочет мне помочь наладить нашу… гармонию. Чтобы её сын получал всё, что ему положено от законной жены.
Он чувствовал, как краска заливает его лицо. Несколько дней назад, в телефонном разговоре, он действительно пожаловался матери. Не со зла, а просто так, по-сыновьи вывалив на неё своё раздражение: Дашка уставшая, вечно недовольная, близости не хочет. Он и подумать не мог, что его мать, Светлана Игоревна, женщина с энергией и тактом шарового тарана, воспримет это как прямое руководство к действию и пойдёт «спасать семью сына».
— А что такого? Она же мать, плохого не посоветует, — невозмутимо ответил Егор. Эта фраза вылетела сама собой, как защитный рефлекс, как самый глупый и очевидный аргумент, который только мог прийти в голову. Он просто хотел, чтобы всё это закончилось.
Дарья молча усмехнулась. Это была не усмешка, а короткий, беззвучный спазм мышц на её лице. Она смотрела на него долго, изучающе, и в этот момент он перестал быть для неё мужем. Он стал для неё объектом. Проблемой, которую нужно решить. Её глаза, обычно тёплые, карие, превратились в два тёмных, холодных омута. В них не было обиды или гнева. В них был чистый, незамутнённый расчёт.
— Ясно, — произнесла она так тихо, что он едва расслышал. — Значит, так. Хорошо. Я тебя услышала.
Она развернулась и, не глядя на него, прошла на кухню. Он услышал, как щёлкнул выключатель чайника, как звякнула о чашку ложка. Никаких криков. Никаких упрёков. Эта тишина была оглушительнее любого скандала. Он постоял ещё минуту в оглушённом состоянии, а потом медленно пошёл следом. Дарья сидела за столом и спокойно пила чай, глядя в окно. Она не повернулась, когда он вошёл. Она просто существовала в своём, отдельном от него мире, в котором, судя по всему, ему больше не было места. И Егор с неприятным холодком в животе понял, что его идиотская фраза не поставила точку в этом конфликте. Она стала спусковым крючком.
Вечер не принёс разрядки. Ужин прошёл в гнетущем, почти ритуальном молчании. Стук вилок о тарелки казался неестественно громким в оглушительной тишине, которая поселилась в их маленькой кухне. Егор пытался есть, но кусок не лез в горло. Он чувствовал себя так, будто проглотил комок колючей проволоки. Он несколько раз пытался поймать взгляд Дарьи, но она смотрела в свою тарелку с таким сосредоточенным видом, словно решала сложнейшую математическую задачу. Она не была обижена. Она была занята. И это пугало его гораздо больше, чем любые крики и слёзы.
Доев, она аккуратно сложила приборы, встала и безмолвно убрала свою тарелку в раковину. Егор остался сидеть за столом, глядя ей в спину. Он ждал, что она сейчас повернётся, и всё начнётся заново, но она просто прошла в гостиную. Он услышал, как она устроилась на диване. Через пару минут, не выдержав напряжения, он тоже встал и пошёл в комнату. Он решил, что лучше переждать бурю здесь, уткнувшись в ноутбук.
Дарья сидела на диване, поджав под себя ноги. В руках у неё был телефон. Егор сел в кресло, открыл крышку ноутбука, но не мог сосредоточиться на работе. Он косился на жену. На её лице играла странная, спокойная улыбка, пока она что-то набирала на экране. Затем она приложила телефон к уху.
— Мам, привет. Да, всё нормально. Ужинаем, — её голос был ласковым и певучим, каким он не слышал его уже несколько дней. Она нажала на экран, и комната наполнилась слегка искажённым, но узнаваемым голосом её матери. Громкая связь. Егора передёрнуло.
— Дашенька, привет, родная. А что так поздно? Что-то случилось? — обеспокоенно прозвучало из динамика.
— Нет, мам, ничего. Просто тут Егор такой интересный способ решения проблем предложил — советоваться с родителями. Говорит, вы, мамы, мудрые, плохого не посоветуете. Вот я и решила попробовать. У меня как раз вопрос назрел, — Дарья говорила абсолютно ровным, почти весёлым тоном.
Егор замер, его пальцы застыли над клавиатурой. Он почувствовал, как по спине пробежал ледяной холодок. Он не мог поверить в происходящее.
— У меня вот какой вопрос, мам. Егор в последнее время так храпит, что я спать не могу. Прямо как трактор работает, стены дрожат. Ты не знаешь, у его отца в молодости таких проблем не было? Может, это наследственное? А то я думаю, может, ему в другую комнату переехать спать? Или подушку какую-то специальную купить? Что скажешь?
В комнате воцарилась мёртвая тишина, нарушаемая только растерянным бормотанием тёщи из телефона.
— Даш, я… я не знаю. При чём тут его отец? Неудобно как-то…
— Да ладно, мам, что тут неудобного? Мы же семья, — беззаботно отмахнулась Дарья. — Надо же проблемы решать. Ладно, с этим потом. У меня ещё вопрос. Он носки свои везде разбрасывает. Вот прямо где снял, там и бросил. Я уже устала за ним по квартире собирать. Ваш папа тоже так делал? Может, есть какой-то секрет, как мужчину к порядку приучить? Светлана Игоревна говорит, что женщине нужно быть хитрее. Может, ты мне свою хитрость расскажешь?
Егор сидел в кресле, превратившись в соляной столп. Горячая волна унижения поднималась от живота к горлу. Каждое слово Дарьи било по нему, как удар хлыста. Она взяла его самые мелкие, бытовые, постыдные привычки и выставила их на всеобщее обозрение, упаковав в обёртку невинной дочерней консультации. Он слышал, как его собственная глупая фраза, брошенная час назад, превратилась в изощрённое орудие пытки.
— Дашенька, я не понимаю, что происходит. Вы что, ссоритесь? — голос Тамары Павловны в телефоне звучал всё более встревоженно.
— Мамочка, не бери в голову. Просто делюсь. Егор сказал, это нормально. Всё, целую, мне бежать надо, — прощебетала Дарья и отключилась.
Она положила телефон на журнальный столик и подняла на мужа свои ясные, невинные глаза. На её губах всё ещё играла лёгкая улыбка. Егор медленно закрыл крышку ноутбука. Звук щелчка показался ему выстрелом.
— Ты… что… это… было? — выдавил он из себя, с трудом ворочая языком.
— А что такого? — Дарья слегка наклонила голову, копируя его собственную интонацию. — Я просто посоветовалась с мамой. Она же мать, плохого не посоветует.
Ответ Дарьи не был вспышкой гнева. Это был идеально выверенный, хладнокровный тактический ход. Егор смотрел на неё, на эту спокойную, почти безмятежную женщину, и понимал, что партия проиграна ещё до её начала. Он хотел взорваться, накричать, стукнуть кулаком по столу, но чувствовал себя парализованным. Любая его реакция была бы именно тем, чего она ждала. Любой крик лишь подтвердил бы правоту её следующего звонка матери: «А ещё у него проблемы с контролем гнева».
Он молча встал и ушёл в спальню. Той ночью они впервые спали спиной к спине, не касаясь друг друга, будто между ними пролегла невидимая ледяная стена. Каждый дюйм пространства на их двуспальной кровати был пограничной зоной, и никто не решался её нарушить.
Война по доверенности началась на следующий же день. Около полудня, когда Дарья была дома одна, её телефон зазвонил. На экране высветилось «Светлана Игоревна». Дарья глубоко вдохнула, выдохнула и с улыбкой хищника ответила на звонок.
— Дашенька, здравствуй, дорогая! — голос свекрови был бодрым и нарочито дружелюбным. — Я тут подумала, Егорушка мой так любит борщ, а я как раз вчера сварила кастрюльку. Наваристый, на говяжьей косточке, как он с детства привык. А ты ведь, наверное, на курочке варишь, диетический? Это тоже неплохо, но мужчину надо кормить сытно! Хочешь, я тебе рецепт продиктую, запишешь? Чтобы мальчик мой не оголодал.
Дарья слушала, прикрыв глаза. Она физически ощущала, как каждое слово, пропитанное фальшивой заботой, было уколом. Это был ответный удар. Егор, униженный вчерашним разговором о храпе, очевидно, провёл со своей матерью «разъяснительную работу». И теперь Светлана Игоревна, как тяжёлая артиллерия, била по её позициям, целясь в самое уязвимое — её компетенцию как хозяйки и жены.
— Спасибо большое, Светлана Игоревна, за заботу, — ответила Дарья ровным, медовым голосом. — Но я как раз сегодня готовлю солянку. По своему, семейному рецепту. Егор её обожает. Говорит, что вкуснее нигде не ел.
На том конце провода на секунду повисло молчание. Дарья нанесла точный контрудар, использовав образ Егора в качестве щита.
Конфликт перешёл в новую, затяжную фазу. Квартира превратилась в молчаливый театр военных действий. Вечером Егор вернулся с работы и увидел на плите кастрюлю с солянкой. Он молча зачерпнул половником, попробовал, и на его лице не дрогнул ни один мускул. Он ел, демонстративно не выказывая ни удовольствия, ни недовольства, словно это была не еда, а топливо, необходимое для функционирования организма. В это же время его телефон, лежавший на столе экраном вверх, завибрировал. Пришло сообщение в мессенджере. Отправитель: «Тамара Павловна». Егор напрягся.
Он открыл чат. Там была ссылка на статью с броским заголовком: «Храп как симптом апноэ: когда пора бить тревогу и обращаться к врачу». Под ссылкой было короткое сообщение от тёщи: «Егорушка, Даша переживает за твоё здоровье. Почитай на досуге, может, пригодится».
Егор медленно поднял глаза на жену. Дарья сидела напротив и с увлечённым видом читала книгу, но он видел, как подрагивают уголки её губ. Это была её работа. Она «вооружила» свою мать, превратив её из растерянной слушательницы во вчерашнем разговоре в активного бойца на информационном фронте.
С этого дня их общение свелось к минимуму. Они передавали друг другу соль за столом, обсуждали, кто пойдёт в магазин за хлебом, но не говорили ни о чём личном. Вся их невысказанная ненависть, все упрёки и обвинения теперь текли по двум каналам: от Светланы Игоревны к Дарье и от Тамары Павловны к Егору.
На следующий день Дарье позвонила свекровь с советом, как правильно гладить мужские рубашки, «чтобы воротничок стоял, а не висел тряпочкой». В ответ Егор получил от тёщи ссылку на видеолекцию психолога «Как построить зрелые отношения и выйти из-под маминого влияния». Ещё через день Светлана Игоревна прислала Дарье в месенджере фотографию идеально чистого окна с подписью: «Просто помыла окна, Дашенька. Весна же, хочется света и чистоты!» Через час Егор читал присланную Тамарой Павловной статью под названием «Пассивная агрессия в семье и как с ней бороться».
Их родители, втянутые в эту войну, стали их аватарами, их голосами. Каждое сообщение, каждый звонок были не актом заботы, а тщательно спланированной военной операцией, уколом в самое больное место. Квартира больше не была их домом. Она стала оккупированной территорией, где два врага делили быт, ожидая следующего удара. И оба понимали, что эта война по доверенности — лишь прелюдия. Рано или поздно генералы обеих армий решат, что пора переходить к полномасштабному наступлению.
Развязка наступила в субботу. Утром, после очередного молчаливого завтрака, Егор вышел на балкон, якобы подышать воздухом, и сделал короткий звонок. Почти сразу после этого Дарья, закрывшись в ванной и включив воду, тоже набрала номер. Оба действовали быстро, почти синхронно, как два заговорщика, готовящие государственный переворот, не зная, что их противник делает то же самое. Они оба назначили встречу на два часа дня. Они оба произнесли фразу: «Надо помочь, приезжай».
Ровно в два часа в дверь позвонили. Короткий, требовательный звонок. Егор пошёл открывать, будучи уверенным, что пришла его мать. Дарья вышла из кухни, держа в руках чашку, со спокойной уверенностью, что сейчас появится её родительница.
Егор открыл дверь. На пороге стояла Светлана Игоревна, сжимая в руках ручки большой, ещё тёплой кастрюли, завёрнутой в полотенце. За её плечом, с несколько озадаченным видом, стояла Тамара Павловна, прижимая к груди глянцевую картонную коробку с изображением счастливого спящего человека. Обе матери застыли, увидев друг друга. Воздух в тесном коридоре мгновенно стал плотным, как ртуть.
— Здравствуйте, — процедила Светлана Игоревна, протискиваясь мимо оторопевшего Егора. — Я вот борща привезла. Настоящего. А то Егорушка совсем осунулся, питаясь одними экспериментами.
— Добрый день, — не осталась в долгу Тамара Павловна, входя следом и оглядывая прихожую хозяйским взглядом. — А я подушку. Ортопедическую. Для здоровья зятя. А то Дашенька говорит, он спать совсем перестал из-за проблем. Надо же заботиться.
Они прошли в гостиную, как две враждующие королевы, делящие тронный зал. Светлана Игоревна решительно водрузила свою кастрюлю на журнальный столик, Тамара Павловна демонстративно положила рядом свою коробку. Оружие было выложено на стол.
Дарья и Егор встали по разные стороны комнаты, каждый за спиной своего «генерала».
— Мам, ты бы видела, сколько пыли было на прошлой неделе, — бросила Дарья в пространство, обращаясь вроде бы к матери, но целясь в свекровь. — Я устала бороться с чужой неаккуратностью в одиночку.
— Зато моя мама, Тамара Павловна, по крайней мере, готовить умеет по-человечески, а не кормит мужа не пойми чем! — немедленно парировал Егор, ударив по самому больному.
И это стало сигналом. Плотина прорвалась.
— Да что вы понимаете в мужской еде! — взорвалась Светлана Игоревна, поворачиваясь к Тамаре Павловне. — Вы из него подкаблучника хотите сделать своими диетами и статейками! Мужчина должен есть мясо, а не ваши травки читать!
— Зато моя дочь не жалуется мне по телефону, что муж от неё нос воротит! — взвилась Тамара Павловна. — А вы своего сына вырастили инфантильным эгоистом, который без мамочки шагу ступить не может! Он до сих пор вам рассказывает, что у него в постели происходит!
— Да потому что твоя дочь — фригидная истеричка! — выкрикнула Светлана Игоревна, и её лицо пошло красными пятнами. — Мой мальчик заслуживает нормальную, горячую женщину, а не вот это ледяное бревно!
Вместо того чтобы остановить это, Дарья сделала шаг вперёд.
— Да! Да, я бревно! — закричала она, глядя прямо на Егора, но адресуя слова его матери. — Потому что я не хочу спать с мужчиной, который разбрасывает свои грязные носки по всей квартире, а потом бежит жаловаться мамочке, что жена его не ублажает!
— А ты думала, я буду в восторге от тебя?! — рявкнул Егор, обращаясь к Тамаре Павловне. — От женщины, которая не может приготовить нормальный ужин и постоянно пилит меня по любому поводу?! Вы правы, Светлана Игоревна, я действительно заслуживаю лучшего!
На несколько секунд воцарилась тишина. Обе матери, ошеломлённые тем, что их дети только что открыто приняли их сторону против своих супругов, замолчали. А потом их гнев нашёл новую цель.
— Егор! — первой опомнилась Светлана Игоревна, поворачиваясь к сыну. — Ты… ты согласен с тем, что она сказала про меня? Про наши разговоры?
— Даша! — почти одновременно воскликнула Тамара Павловна, глядя на дочь с ужасом. — Ты позволила этой женщине оскорблять тебя? И меня? Ты использовала меня?
Но было поздно. Механизм был запущен и теперь работал сам по себе. Все четверо стояли в одной комнате, но были бесконечно далеки друг от друга. Обвинения летали по комнате, как шрапнель, раня без разбора. Каждый кричал на каждого. Сын — на жену и её мать. Жена — на мужа и его мать. Мать — на дочь зятя и сватью.
В этом оглушительном хаосе взаимной ненависти не было правых и виноватых. Были только четыре человека, которые методично, слово за словом, уничтожали всё, что их когда-либо связывало. Они рвали последние нити родства и привязанности с упоением и жестокостью, на которую способны только самые близкие люди. Семьи больше не было. Были четыре врага, запертые в одной квартире. И это был финал…
