— Что это?
Голос Аллы был настолько лишён интонаций, что Дима не сразу его расслышал. Он вошёл в квартиру, насвистывая какую-то дурацкую мелодию из рекламы, скинул кроссовки у порога и бросил на тумбочку ключи. Он был в приподнятом настроении: день прошёл удачно, впереди ждал ужин и вечер с женой. Но кухня встретила его плотной, неестественной тишиной. Алла сидела за столом, идеально прямая, словно аршин проглотила. Руки сложены на столешнице, взгляд упёрт в одну точку. Перед ней, на ослепительно белой скатерти, лежал единственный лист бумаги формата А4.
Он подошёл ближе, заглядывая ей через плечо. Знакомый синий логотип банка в шапке документа заставил его сердце пропустить удар. Это было оно. Уведомление. Холод пробежал по спине, мгновенно испаряя всю дневную радость. Он знал, что этот момент когда-нибудь настанет, но надеялся на потом. На далёкое, туманное, никогда не наступающее «потом».
— Алла, я… я всё сейчас объясню, — зачастил он, делая шаг назад. Его голос вдруг стал чужим, суетливым. Он начал жестикулировать, будто пытаясь руками собрать разлетающиеся в панике мысли. — Ты только не думай ничего такого! Это просто формальность, понимаешь?
Она не двигалась. Не поднимала головы. Она просто ждала. Эта её неподвижность пугала больше любого крика. Она давала ему верёвку, и он с лихорадочной поспешностью начал вить из неё петлю для собственной шеи.
— Это для Светки. У неё такая идея, Алла, ты не представляешь! Бомба! Косметика, но не просто какая-то, а полностью натуральная, из алтайских трав, которые её подруга собирает. Эко-френдли, веган, всё как сейчас модно. Она нашла технолога, нашла поставщиков, всё просчитала! Это выстрелит, сто процентов! Ей просто нужен был стартовый капитал, ну ты же знаешь, как банки дают кредиты на бизнес… Никак! А тут… тут всё получилось.
Он говорил быстро, сбивчиво, перескакивая с одного на другое. Его речь была жалким, отчаянным монологом человека, который пытается убедить не столько жену, сколько самого себя. Он видел себя со стороны — дёрганого, лепечущего какую-то чушь, и от этого ему становилось ещё хуже.
— Она клялась, Алла! Полгода, максимум год, и она всё вернёт с процентами! Мы не просто вернём долг, мы в плюсе останемся! Я сюрприз хотел тебе сделать… Представляешь, прихожу я так через полгода, кладу на этот стол… не знаю… пачку денег! И говорю: «Любимая, собирай чемоданы, мы летим на Мальдивы на месяц!». А ты бы удивилась… Это же для нас, для нашего будущего!
Он наконец замолчал, выдохшись. Он заглянул ей в лицо, надеясь увидеть хоть тень понимания, сомнения, чего угодно. Но её лицо, до этого просто бледное, превращалось в камень. Медленно, очень медленно она подняла на него глаза. В них не было ни гнева, ни обиды. В них была пустота. Холодная, выжженная пустота космоса. И когда она заговорила, её голос был уже не тихим. Он был звенящим и твёрдым, как сталь.
— Да как ты мог заложить нашу квартиру, чтобы взять кредит для своей сестры?! Ты же прекрасно знаешь, что она ни копейки не отдаст! Что с тобой не так?!
Слова ударили его, как физический удар под дых. Он отшатнулся.
— Но она же… сестра… семья…
— Семья? — она резко встала, опрокинув стул. Грохот от его падения на кафель прозвучал как выстрел. — Это — семья? — она ткнула пальцем в распечатку на столе. — А я кто? Я кто в этой твоей «семье»?! Мебель, которую можно вынести и заложить в ломбард, когда твоей инфантильной сестрице в голову в очередной раз ударит «гениальная идея»?! Помнишь её ногтевой салон на дому, который проработал три недели, потому что клиентам не нравилось дышать ацетоном вперемешку с запахом борща? А её курсы по «ментальному похудению», на которые не записался ни один человек? Четыре миллиона, Дима! Ты отдал наше единственное жильё, нашу крепость, за её очередной каприз
Его жалкие оправдания повисли в воздухе, как пыль в солнечном луче, и тут же осели, не оставив и следа. Четыре миллиона. Не просто деньги. Четыре миллиона, обеспеченные стенами, в которых он сейчас стоял. Стенами, которые они вместе красили, выбирая оттенок с дурацким названием «утренний туман». Стенами, на которых висели их свадебные фотографии. Он сделал шаг к ней, выставив руки в дурацком, умоляющем жесте. Это всегда работало. При любом мелком споре он просто подходил, обнимал её, и её гнев таял, растворяясь в его объятиях.
— Алла, ну, Аллочка, прости… Я идиот, я знаю… — пробормотал он, пытаясь сократить расстояние. — Давай мы просто…
Он почти коснулся её плеча, но она отпрянула. Не оттолкнула, не ударила, а именно отпрянула — резко, брезгливо, будто он был не просто неправ, а грязен. Будто от него исходила физическая угроза, как от прокажённого. Это короткое, молниеносное движение остановило его надёжнее, чем стена. Он замер с протянутой рукой, оставшись один на один с пустотой между ними.
Алла, не говоря ни слова, обошла его. Спокойно, не торопясь, с какой-то хозяйской основательностью, она подняла опрокинутый стул и поставила его на место. Её лицо было абсолютно непроницаемым. Словно перегорел какой-то внутренний предохранитель, и эмоции просто перестали доходить до её мимических мышц. Она прошла к кухонному гарнитуру, взяла стакан, налила в него воды из фильтра и сделала несколько медленных, размеренных глотков. Каждый звук — стук стакана о столешницу, журчание воды — звучал в оглушительной тишине кухни как набат.
Паника, до этого бывшая просто неприятным холодком, начала превращаться в липкий, животный ужас. Он бы предпочёл крики, посуду, летящую в стену, — всё, что угодно, но не этот ледяной, демонстративный игнор.
— Алла, ну скажи что-нибудь! — взмолился он. — Мы всё решим! Я поговорю со Светкой, мы отменим этот кредит! Я всё исправлю, слышишь?
Она поставила стакан и, прислонившись бедром к кухонному острову, достала телефон. Её большой палец привычно заскользил по экрану. Она даже не смотрела на него.
— И что? — её голос был ровным и бесцветным.
— Что «что»? Я говорю, я всё отменю!
— Чем, Дима? — она всё так же не поднимала головы. — Ты уже всё подписал. Ты, как совершеннолетний и дееспособный гражданин, пришёл в банк и отдал нашу квартиру. Не свою долю. Не машину. А всё. Целиком. Ты уже всё решил.
Её спокойствие было ядовитым. Она не обвиняла, она констатировала факт, и от этой констатации становилось только страшнее. Он был для неё больше не мужем, а нашкодившим подростком, чьи поступки нужно было просто принять как данность и устранять последствия.
— Но я же могу… мы можем… — он запнулся, понимая, что у него нет никакого плана.
И тут она подняла на него взгляд. На её губах появилась едва заметная, жуткая улыбка.
— Да, можем. Ты прав.
Она разблокировала телефон, открыла список контактов. Её палец завис над одним из имён. «Светланка». Дима похолодел. Он видел, что она собирается сделать.
— Алла, не надо… Пожалуйста, давай сами разберёмся… — прошептал он.
Она проигнорировала его шёпот. Нажав на контакт, она с подчёркнутой аккуратностью включила иконку громкой связи и положила телефон на столешницу. Из динамика раздались длинные гудки, а затем бодрый, полный жизни голос его сестры:
— Алло, Димон, привет! Я тебе как раз звонить собиралась! Представляешь, мне сегодня эскизы флаконов прислали, это просто отвал башки!
Голос Аллы был гладким и сладким, как мёд, в который подмешали толчёное стекло.
— Света, привет. Это Алла.
На том конце провода на секунду возникла заминка.
— Ой, Аллочка, привет! А я думала, Дима… А у вас всё в порядке?
— Да, у нас всё просто замечательно, — протянула Алла, глядя Диме прямо в глаза. В её взгляде плескалось ледяное торжество. — Я вот как раз по какому поводу звоню. Ты не могла бы к нам сейчас заехать? Буквально на полчасика. Заезжай, чай попьём. Обсудим детали твоего успешного стартапа.
Дима стоял, как пригвождённый к полу. Он слышал радостное «Да, конечно, я тут рядом, через пятнадцать минут буду!» и короткие гудки. Он смотрел на жену, которая только что с вежливой улыбкой пригласила его сестру на собственную казнь, и понимал, что катастрофа ещё даже не началась. Это была только прелюдия.
Пятнадцать минут. Всего пятнадцать минут отделяли их от неминуемого. Это время, которое обычно пролетает незаметно, растянулось в вязкую, удушающую вечность. Дима метался по кухне, как тигр в слишком тесной клетке. Он то подходил к окну, то возвращался, его руки то взлетали, умоляя, то бессильно падали вдоль тела. Он говорил без умолку, перескакивая с угроз на мольбы, пытаясь найти хоть какую-то трещину в ледяной броне, в которую заковала себя его жена.
— Алла, пожалуйста, давай не будем. Это унизительно. Для всех нас. Она моя сестра, мы не можем так…
Алла молча взяла со столешницы влажную тряпку и принялась методично, круговыми движениями протирать и без того идеально чистую поверхность. Она не смотрела на него. Она готовила сцену. Она полировала плаху.
— Именно потому, что она твоя сестра, я и позвала её, — ответила она, не прерывая своего занятия. Её голос был ровным, как поверхность стола под её рукой. — Я хочу посмотреть ей в глаза. Хочу услышать от неё самой, как она собирается строить свой свечной заводик на руинах нашей жизни. Это не унизительно, Дима. Это познавательно.
— Ты не понимаешь! Она не такая! Она просто… увлекающаяся! — его голос сорвался. — Она вернёт, я тебе говорю!
— Да, да, конечно, — кивнула Алла, выбрасывая тряпку в раковину. — Я всё поняла. Не кричи. Соседей напугаешь. Лучше предложи сестре чаю, когда она придёт.
Он замер, раздавленный её спокойствием. Он понял, что все его слова — просто шум. Она приняла решение. Она уже была не здесь, не с ним. Она была наблюдателем в анатомическом театре, с интересом ожидающим вскрытия.
Резкая, заливистая трель дверного звонка пронзила тишину. Дима вздрогнул. Алла, напротив, лишь слегка повернула голову в сторону коридора. Она ждала этого звука.
Дверь распахнулась, и на пороге, словно порыв свежего, морозного ветра, возникла Светлана. Вся в движении, в энергии, с раскрасневшимися от быстрой ходьбы щеками. В руках она держала ярко-розовую папку, набитую бумагами. Она не разуваясь прошла на кухню, излучая ауру деловой женщины, у которой нет ни секунды лишнего времени.
— Приве-е-ет! Я просто влетела! Аллочка, какая ты молодец, что позвала! Димка, ты чего такой кислый? Устал? Ничего, скоро будешь на Бали отдыхать, пока я тут империю строю! — она с размаху плюхнула папку на стол. — Смотрите! Это просто бомба! Я нашла дизайнера, смотрите какие этикетки! Минимализм, крафт, всё как надо! А вот тут расчёты по маржинальности, я всю ночь сидела, но оно того стоило! Рентабельность — триста процентов, представляете?!
Она говорила без остановки, её глаза горели фанатичным огнём. Она не замечала ничего: ни мертвенной бледности брата, ни странной, хищной улыбки на лице Аллы. Она была полностью поглощена своим триумфом.
Алла дала ей выговориться. Она подошла к чайнику, включила его. С вежливым интересом заглянула в раскрытую папку.
— Впечатляет, — произнесла она, когда Света сделала паузу, чтобы перевести дух. — Такой серьёзный проект требует серьёзных инвестиций. Я так рада, что у тебя нашлась такая мощная финансовая поддержка.
Света просияла.
— Да! Я же говорила Димке, что это верняк! Хорошо, что он меня послушал!
— Безусловно, — кивнула Алла, доставая из шкафчика три чашки. Она поставила их на стол с отчётливым стуком. — Четыре миллиона — это очень солидная поддержка. Особенно, когда она обеспечена залогом единственной квартиры. Той самой, в которой мы сейчас пьём чай.
Улыбка сползла с лица Светы так, словно её стёрли ластиком. Она непонимающе уставилась на Аллу, потом перевела взгляд на брата, ища поддержки. Но, увидев его серое, поникшее лицо, она всё поняла. И её первой реакцией был не стыд. Не извинение. А гнев. Гнев, направленный на своего сообщника, который провалил операцию прикрытия.
— Дим, какого чёрта?! — зашипела она, забыв о своей роли успешной бизнес-леди. — Мы же договаривались, что ты сам с ней поговоришь! Потом! Аккуратно! Зачем ты всё испортил?!
Это было признание. Полное, безоговорочное, подписанное кровью. Дима вжался в стену, глядя то на разъярённую сестру, то на жену, чьё лицо превратилось в маску триумфатора. Он оказался между ними — между её эгоистичной жадностью и его разрушенной жизнью. И этот выбор, который он уже сделал несколько дней назад в банке, теперь стоял перед ним во плоти, требуя от него ответа.
Вопрос Светы, полный эгоистичного негодования, повис в раскалённом воздухе кухни. Это было не раскаяние. Это была претензия к плохо сработавшему подельнику. Дима стоял, прижатый к стене, и чувствовал, как пол уходит у него из-под ног. Он был пойман, разоблачён, и теперь его главный сообщник вместо помощи добивал его на глазах у судьи. Он посмотрел на Аллу. Она не выглядела удивлённой. Она стояла с видом исследователя, который только что подтвердил свою гипотезу о поведении двух подопытных крыс в лабиринте.
Светлана, поняв по молчанию брата, что спасать его бесполезно, развернулась и пошла в атаку на единственную видимую угрозу. Её лицо исказилось, из восторженной мечтательницы она на глазах превращалась в озлобленную, ядовитую мегеру.
— А я поняла! Я всё поняла! — затараторила она, тыча пальцем в сторону Аллы. — Тебе просто завидно! Завидно, что у меня есть идеи, есть смелость, что я не боюсь рисковать! А ты что? Сидишь в своей идеальной квартирке, в своём уютном мирке, боишься нос на улицу высунуть! Тебя бесит, что кто-то рядом с тобой может чего-то добиться! Ты всегда была такой! Всегда смотрела на меня свысока, будто я тебе чем-то обязана!
Она наступала, а Алла стояла неподвижно, давая этой волне грязной желчи разбиться о её молчание. Каждое слово Светы было гвоздём в крышку гроба Диминых надежд на примирение.
— Света, прекрати… — пролепетал он, делая слабую попытку вмешаться.
— Что «прекрати»?! Дима, ну скажи ей! Скажи ей, что это наше семейное дело! Что ты мне помогаешь, потому что я твоя сестра, а не чужой человек! Она же сейчас нас сожрёт и не подавится! — взвизгнула Света, апеллируя к последнему, что у неё оставалось — к их кровному родству.
И Дима сделал свой выбор. Он повернулся к Алле. В его глазах была отчаянная, жалкая мольба, смешанная с раздражением. Он выбрал ту, которая тянула его на дно всю его жизнь.
— Алла, хватит. Она моя сестра. Не смей трогать мою семью.
Последние три слова прозвучали как приговор. Он сказал «мою семью», и в этой короткой фразе он отсёк Аллу, выставил её за скобки. Она была чужой в этом их тесном мирке взаимных долгов и инфантильных обязательств.
В этот момент Алла изменилась. Исчезла холодная усмешка, исчезло спокойствие наблюдателя. Её лицо стало пустым и страшным в своей отстранённости. Она посмотрела сначала на Светлану, потом перевела взгляд на мужа. Её голос был тихим, лишённым всяких эмоций, и от этого он звучал громче любого крика.
— Семью? — она медленно произнесла это слово, будто пробуя его на вкус и морщась от горечи. — Хорошо. Давайте поговорим о семье.
Она сделала шаг к Светлане. Та инстинктивно отступила.
— Ты думаешь, я тебе завидую? — спросила Алла, глядя ей прямо в глаза. — Твоим «идеям»? Твоей пекарне, которая закрылась через месяц, оставив долги за аренду? Твоим курсам кройки и шитья, на которые ты потратила сто тысяч и не сшила ни одной юбки? Твоим «гениальным» планам, которые всегда сводятся к одному: найти того, кто даст тебе денег. Ты не бизнесмен, Света. Ты никогда им не была. Ты — вечная попрошайка в красивой упаковке. Профессиональный паразит, который ищет, к кому бы присосаться.
Затем она повернулась к Диме. Он смотрел на неё, как кролик на удава, не в силах пошевелиться.
— А ты… — её голос стал ещё тише, почти шёпотом, но каждое слово впивалось в него, как игла. — Ты даже не паразит. Ты — носитель. Идеальная питательная среда. Пустое место. Человек без стержня, без собственного мнения, без грамма воли. Всё, на что ты способен, — это обслуживать чужие желания. Сначала мамины, теперь её. Ты не способен сказать «нет». Ты не способен защитить то, что принадлежит тебе, потому что в глубине души ты не считаешь, что заслуживаешь этого. Ты отдал нашу квартиру не потому, что верил в её бизнес. Ты отдал её, потому что боишься ей отказать. Боишься показаться плохим братом. Быть хорошим мужем для тебя всегда было задачей второго порядка.
Она замолчала, обведя их обоих тяжёлым, полным омерзения взглядом. Розовая папка с «гениальными» расчётами валялась на столе, как нелепое надгробие их совместной жизни.
— Так что забирай его себе, — произнесла Алла, глядя на Светлану. — Он тебе идеально подходит. Теперь вы можете вместе идти на дно. Поздравляю с воссоединением семьи.
После этих слов она развернулась. Не хлопнула дверью. Не закричала на прощание. Она просто, не оборачиваясь, прошла по коридору в спальню. Щелчок замка, закрывшегося изнутри, прозвучал в мёртвой тишине квартиры оглушительно и окончательно.
Дима и Света остались одни посреди кухни. Они стояли в нескольких шагах друг от друга, чужие и растерянные. Воздух между ними больше не звенел от напряжения. Он стал тяжёлым, плотным, как вода, которая медленно заливала их тонущий корабль. Радостное возбуждение Светы испарилось без следа. На брата и сестру разом обрушилась вся тяжесть того, что они только что натворили…
