— То есть, по-твоему, я должна отдать свой ноутбук твоей сестре только потому, что я пока им не пользуюсь, а её парню он очень нужен, чтобы играться в игрушки? Ты сейчас пошутил так, или реально с головой не дружишь после общения со своей тупой сестрёнкой?! — Марина стояла посреди гостиной, скрестив руки на груди, и её голос, обычно спокойный и размеренный, звенел от возмущения.
Олег, её муж, смотрел на неё с дивана, из своей уютной крепости, выстроенной из подушек. Его поза выражала полное благодушие: он не видел в своих словах абсолютно ничего предосудительного. На его лице играла снисходительная, немного уставшая улыбка человека, который пытается объяснить ребёнку очевидные вещи.
— Марин, ну зачем так сразу? Не «играться в игрушки», а развивать свой канал. Ты же знаешь, Ромка стример, он на этом зарабатывать пытается. У него аудитория растёт. А его компьютер накрылся, причём серьёзно, там материнка сгорела. Ремонт влетит в копеечку, да и займёт время. А у него контракты, понимаешь? Ему нужно быть в эфире.
Он говорил это так, будто речь шла не о великовозрастном бездельнике, проживающем у его сестры, а о хирурге, которому срочно нужен скальпель для спасения жизни. Его аргументы лились плавно и уверенно, отточенные, видимо, в недавнем разговоре с той самой сестрой.
— Ну а что он у тебя без дела лежит? — это был его главный, железобетонный довод, который он произнёс с видом человека, выкладывающего на стол неоспоримый козырь. — Ты же сама говорила, что сейчас вся работа на офисном, а этот пылится. А у него начинка мощная, игровая, как раз то, что Ромке надо. Это же не навсегда, на пару-тройку недель, пока он свой не починит или новый не соберёт. Мы же семья, должны помогать друг другу.
Марина молча смотрела на него. Её гнев никуда не ушёл. Он просто сменил агрегатное состояние: из кипящего, громкого пара он начал стремительно кристаллизоваться, превращаясь в острый, холодный осколок льда где-то в груди. Она видела, как он расслабленно откинулся на спинку дивана, уверенный в своей правоте и в том, что сейчас она немного покричит и, как обычно, уступит. Ведь он такой логичный, такой правильный. Ведь ноутбук и правда просто лежит.
Она молчала так долго, что Олег начал терять терпение.
— Ну чего ты замолчала? Я же дело предлагаю. Для Ромки это реальный шанс, а для тебя — просто пылесборник на полке. Давай не будем эгоистами. Катя говорит, он там совсем раскис, чуть ли не в депрессии.
Марина медленно кивнула. Не ему, а своим мыслям. Её лицо стало совершенно непроницаемым. Олег воспринял это как добрый знак, как начало капитуляции. Он уже приготовился произнести что-то вроде «Вот и умница», но она вдруг развернулась и, не говоря ни слова, подошла к окну.
Её взгляд упал вниз, на парковочное место прямо под их балконом. Там, сияя свежим глянцем после субботней мойки, стояла его машина. Его гордость. Его святыня, в которую он вложил не только деньги, но и всю свою душу. Он мог часами протирать её специальными тряпочками и полировать воском, сдувая невидимые пылинки.
— Хорошо, — произнесла Марина, не поворачиваясь. Её голос был пугающе спокоен. — Я поняла тебя.
Олег довольно хмыкнул. Победа была близка.
— Знаешь, — продолжила она, всё так же глядя на машину, — а ведь твоя машина тоже часто стоит без дела. По будням ты на метро ездишь, потому что быстрее, а она стоит. В выходные — ну, пару раз в магазин и всё. Моему отцу как раз нужно перевезти кучу стройматериалов на дачу. У него прицеп есть, а его старенькая «Нива» что-то барахлит. Думаю, он будет не против пару недель поездить на ней. Заодно и картошку привезёт, мешков пять.
Она повернулась. На её лице не было и тени улыбки. Она смотрела на него абсолютно серьёзно.
— Я ему сейчас позвоню, обрадую. Это ведь в рамках твоей новой логики о семейной взаимопомощи, я правильно понимаю?
Олег застыл. Снисходительная улыбка сползла с его лица, как мокрая тряпка. Он смотрел на жену, на её ледяные глаза, и до него медленно, мучительно медленно, как доходит боль от глубокого пореза, начинало доходить, что он не просто попросил ноутбук. Он только что, своими собственными руками, открыл ящик Пандоры.
— Ты что, с ума сошла? Какая машина? Это совершенно другое! — Олег вскочил с дивана так резко, будто под ним загорелись угли. Уютная расслабленность испарилась, сменившись сначала недоумением, а затем — плохо скрываемой паникой. Он сделал шаг к ней, размахивая руками, словно пытаясь разогнать сказанные ею слова, как дым.
— Это не одно и то же, Марина! Вообще не одно и то же! Машина — это сложный механизм, это дорогая вещь! Это источник повышенной опасности, в конце концов! Ты предлагаешь отдать её пожилому человеку, чтобы он таскал на ней прицеп со стройматериалами! А если он её поцарапает? А если сцепление сожжёт?
Он говорил быстро, сбивчиво, приводя один довод за другим, и каждый из них был пропитан кричащим лицемерием. Он смотрел на неё, ожидая, что она опомнится, поймёт абсурдность своего предложения и вернётся к конструктивному диалогу о ноутбуке. Но Марина смотрела на него так, как энтомолог смотрит на барахтающуюся в банке букашку. Без злости, но с холодным, отстранённым интересом.
— Почему другое? — спросила она тихо. — Твой аргумент был: «Что он у тебя без дела лежит?». Твоя машина тоже стоит без дела. Или твои вещи «лежат» как-то по-особенному, не так, как мои?
Не дожидаясь ответа, она достала из кармана джинсов телефон. Этот жест подействовал на Олега сильнее любых слов. Он увидел, как её палец скользнул по экрану, открывая список контактов.
— Марина, не смей, — прошипел он, бросаясь к ней. — Положи телефон. Мы поговорим. Я погорячился, хорошо? Давай не будем впутывать сюда родителей.
Она сделала шаг в сторону, уклоняясь от его протянутой руки, и поднесла телефон к уху. Её лицо в этот момент было воплощением невозмутимости. Она смотрела прямо на Олега, пока в трубке шли гудки, и в её взгляде он впервые увидел что-то, чего никогда не замечал раньше — твёрдость полированной стали.
— Пап, привет. Да, у меня всё хорошо, — её голос звучал бодро и жизнерадостно, создавая чудовищный контраст с напряжённой атмосферой в комнате. Олег замер на месте, его лицо исказилось. — Слушай, у меня к тебе деловое предложение, от которого ты не сможешь отказаться. Тебе же стройматериалы на дачу везти надо было? Так вот, проблема решена. Олег любезно предоставляет свою машину.
Олег издал какой-то сдавленный, булькающий звук и снова шагнул к ней, но Марина просто отвернулась, продолжая разговор.
— Да какая «Нива», пап, не смеши. На нормальной машине поедешь, с комфортом. С прицепом она справится, у неё мотор мощный, Олег специально такую выбирал… Нет-нет, он сам предложил, от чистого сердца. Говорит, чего ей без дела стоять, пусть послужит хорошему человеку. Мы же семья.
Последние два слова она произнесла с едва заметной, ядовитой интонацией, повернув голову и снова встретившись взглядом с мужем. Она видела, как по его лицу пробегает волна чистого ужаса. Угроза, которая казалась ему нелепой шуткой, прямо на его глазах обретала плоть и кровь, обрастала деталями и договорённостями. Он беспомощно открывал и закрывал рот, но звука не было.
— Конечно, можно, — продолжала Марина в трубку. — Завтра утром? Отлично. Ключи будут ждать. Всё, пап, целую, до связи.
Она нажала на кнопку отбоя. В наступившей тишине этот тихий щелчок прозвучал как выстрел. Марина положила телефон на комод и повернулась к мужу. Её лицо по-прежнему ничего не выражало.
— Папа очень обрадовался. Сказал, заедет завтра утром за ключами. Просил передать тебе огромное спасибо за такую щедрость.
— Да конечно он обрадовался! — выкрикнул Олег, и оскорбление, грязное и липкое, повисло в воздухе между ними. — Халявщик старый, только и рад поживиться за чужой счёт! Взять чужую машину, чтобы своё барахло на ней возить! Яблоко от яблони!
Он стоял, тяжело дыша, с перекошенным от злобы лицом, и сам, кажется, был оглушён собственными словами. В наступившей после его крика пустоте он ждал ответной реакции: крика, упрёка, чего угодно, что могло бы продолжить этот омерзительный, но уже привычный ритуал скандала. Но ничего не последовало.
Марина смотрела на него. Её лицо, до этого бывшее маской холодного гнева, вдруг разгладилось, стало спокойным и даже каким-то отстранённым, как у человека, наблюдающего за скучным и предсказуемым финалом плохого спектакля. В её глазах не было ни обиды, ни ярости. Там было что-то гораздо хуже — полное, тотальное безразличие. Она словно смотрела сквозь него, на пустое место.
Она прошла мимо него и села в кресло, взяв в руки книгу. Олег остался стоять посреди гостиной. Он смотрел то на жену, спокойно перелистывающую страницы, то в окно, где в лучах заходящего солнца тускло поблескивал капот его идеальной, его неприкосновенной машины. Он был в ловушке. В ловушке, которую построил сам, из собственных слов и своей самоуверенной наглости. И эта ловушка должна была захлопнуться завтра утром.
— Прекрати этот цирк, Марина! Немедленно позвони отцу и скажи, что ты пошутила! — Олег метался по гостиной, как зверь в клетке. Его лицо, ещё полчаса назад благодушное и уверенное, теперь было багровым от смеси ярости и страха. — Ты не имеешь права распоряжаться моей машиной!
Марина, казалось, его не слышала. Она перевернула страницу книги, её взгляд скользил по строчкам, но было очевидно, что она не читает. Она просто выдерживала паузу, позволяя его панике разрастись, заполнив собой всё пространство комнаты. Эта её непробиваемая стена спокойствия бесила его гораздо сильнее, чем если бы она кричала в ответ.
— Марина, я с тобой разговариваю! — он подошёл и вцепился в подлокотники её кресла, нависая над ней. — Пожалуйста. Я прошу тебя. Позвони ему. Скажи, что это была глупая шутка. Я был неправ насчёт ноутбука, всё, тема закрыта. Просто отмени этот звонок.
Его голос дрогнул, переход от приказа к мольбе был слишком резким, обнажая всю глубину его отчаяния. Он действительно умолял. И в этот момент Марина наконец подняла на него глаза. Книга с тихим шелестом закрылась на её коленях.
— Нет, — сказала она. Простое, короткое слово, лишённое всякой эмоции. Оно упало в тишину комнаты, как камень в колодец.
— Почему? — выдохнул он.
— Потому что это уже не про ноутбук, Олег. И даже не про машину, — она медленно встала, заставив его отступить на шаг. — Ты правда не понимаешь или просто притворяешься? Этот ноутбук — это просто последняя капля. Капля в океане наглости твоей семейки, которую ты всегда покрывал.
Олег открыл рот, чтобы возразить, но она не дала ему вставить ни слова. Её ледяное спокойствие прорвалось, но не криком, а ровным, чеканящим каждое слово потоком давно копившейся горечи.
— Помнишь мой новый французский парфюм, который твоя Катя «одолжила» на одно свидание, а вернула флакон пустым наполовину? Ты тогда сказал, что я мелочусь. Помнишь мою профессиональную камеру, которую её Ромочка взял без спроса «снять крутой влог», а вернул с царапиной на объективе? Ты сказал, что это «просто коцка, на качество не влияет», а новый объектив стоит как половина этого твоего стримера. Помнишь, как они приезжали на выходные, съедали всё, что я готовила на неделю вперёд, и ты говорил мне: «Ну что ты, жалко, что ли? Мы же семья!».
Каждое её «помнишь» било его наотмашь. Это были не просто воспоминания, это были пункты обвинительного заключения, которое она составляла годами.
— А помнишь пятьдесят тысяч, которые ты взял из наших общих денег и дал сестре в «долг» на новую приставку для её игромана? Этот долг нам вернули? Нет. Ты сказал, что у них «сложная финансовая ситуация». Сложная ситуация — это когда на хлеб не хватает, а не на новую игрушку! Но ты всегда был на их стороне. Всегда! Потому что «это же сестра», потому что «надо помогать», потому что «они не со зла». И вот теперь, после всего этого, ты приходишь ко мне и с абсолютно серьёзным лицом заявляешь, что я должна отдать свою личную, дорогую вещь, купленную на мои деньги, этому паразиту, потому что ему «нужнее»?!
Она сделала шаг к нему, и он инстинктивно отпрянул.
— Так вот, Олег. Я просто применила твою логику. Вещь лежит без дела — значит, её можно взять. И раз уж мы такая дружная семья, где всё общее, то будь добр, соответствуй. Или это правило работает только с моими вещами?
Он был загнан в угол. Все его жалкие попытки оправдаться разбивались о железные факты её памяти. Он не мог ничего возразить, потому что всё это было правдой. И от этого бессилия в нём вскипела черная, иррациональная ярость. Ярость на неё, за то, что посмела всё это высказать. Ярость на себя, за то, что попался в собственную ловушку. Ярость на её отца, который стал невольным инструментом его унижения.
Не говоря ни слова, Марина развернулась и медленным, размеренным шагом пошла в прихожую. Олег не двигался, провожая её растерянным взглядом. В его голове промелькнула испуганная, но полная надежды мысль: может, она одумалась? Может, она идёт за своим телефоном, чтобы позвонить отцу и всё отменить? Может, она поняла, что зашла слишком далеко?
Он увидел, как она подошла к маленькой тумбочке у входа, где на деревянной тарелочке лежали их ключи. Её рука уверенно и без малейшего колебания взяла связку от его машины. Тяжёлый брелок с логотипом автопроизводителя, подарок Олега самому себе, тускло блеснул в полумраке коридора. Надежда в его груди разгорелась ярче. Он решил, что сейчас она бросит ключи ему, как знак перемирия, как предложение закончить этот абсурд.
Но Марина, не взглянув в его сторону, с той же неторопливой грацией вернулась в гостиную. Она не остановилась рядом с ним, а прошла дальше, к окну, которое так и осталось распахнутым после их разговора. Вечерний воздух, прохладный и влажный, вливался в комнату, принося с собой запахи мокрого асфальта и прелой листвы.
Она остановилась у самого проёма. Олег замер, инстинктивно чувствуя, что сейчас произойдёт что-то необратимое. Он хотел что-то сказать, остановить её, но слова застряли в горле колючим комком.
Марина медленно повернула к нему голову. Она подняла руку, показывая ему ключи, зажатые в её пальцах. Она смотрела ему прямо в глаза, и в её взгляде не было ни капли сомнения. Это было не импульсивное действие, не истерический жест. Это было взвешенное и окончательное решение. Приговор.
А потом, всё так же глядя на него, она просто разжала пальцы.
Ключи не упали с громким стуком. Они сорвались вниз почти беззвучно, и Олег, как заворожённый, услышал лишь тихий, почти музыкальный звон, когда связка ударилась о чугунную решётку ливневой канализации прямо под окном. Звук был коротким и окончательным. Он означал, что ключи не просто упали на землю. Они исчезли в тёмном, грязном чреве города, откуда достать их можно было только с помощью специальных служб и унизительных процедур.
Олег застыл, как соляной столб. Он смотрел на её пустую руку, потом на решётку внизу, потом снова на неё. Он не мог поверить. Его машина, его гордость, его крепость, стояла под окном, целая и невредимая, но в одно мгновение она стала для него таким же недоступным музейным экспонатом, как и её ноутбук для его сестры.
Марина отвернулась от окна. Она спокойно подошла к своему рабочему столу в углу комнаты, где стоял тот самый ноутбук, ставший причиной всего. Она провела рукой по его гладкой крышке, затем села в кресло и открыла его. Экран ожил, бросив на её спокойное лицо холодный голубоватый отсвет. Не глядя на мужа, она произнесла свою последнюю фразу в этом разговоре. Голос её был ровным и лишённым всякого выражения.
— Ну вот. Теперь и твоя вещь лежит без дела. Мы квиты.
После этого она положила пальцы на клавиатуру и демонстративно начала что-то печатать. Для неё всё было кончено. В комнате не было тишины — был слышен тихий гул кулера и отчётливый стук клавиш. И в этом звуке работающего компьютера Олег остался стоять один, в полном и оглушительном одиночестве посреди своей квартиры, рядом со своей бесполезной машиной и уже совершенно чужой женщиной…
