— Игорюш, привет. Мне нужно немного, тысяч двадцать до конца месяца, а то совсем на мели.
Голос сестры, нарочито жалобный и тонкий, ударил Игоря по ушам, едва он переступил порог собственной квартиры. Он молча стянул с ног ботинки, чувствуя, как гудят ступни после двенадцатичасовой смены. В нос ударил запах жареного мяса — жена готовила ужин. Из детской доносился смех сына, смотревшего мультики. Это были звуки его мира. Мира, который он строил, в который вкладывал все свои силы. И голос Даши был в этом мире чужеродным, диссонирующим элементом. Как скрип пенопласта по стеклу.
Она сидела на его диване, закинув ногу на ногу. Белоснежные кроссовки, которые стоили как половина его месячной зарплаты на второй работе, выглядели вызывающе на фоне скромной обстановки гостиной. От неё пахло какими-то дорогими духами, сладкими и навязчивыми. Она лениво листала ленту в телефоне, и её поза, её манера говорить — всё кричало о том, что она не просит, а просто озвучивает очередную потребность, будучи абсолютно уверенной в её удовлетворении.
— Даш, мы же говорили об этом на прошлой неделе, — Игорь прошёл на кухню, открыл холодильник и достал бутылку с ледяной водой. Он сделал несколько больших жадных глотков, пытаясь остудить не только горло, но и подступающее раздражение. — Как твои поиски работы?
— Ой, всё так сложно, — протянула она, даже не подняв на него глаз от экрана смартфона. — Ничего подходящего нет. Везде требуют какой-то опыт, а где мне его взять? Или предлагают копейки, на которые даже квартиру не снимешь. Я же не могу пойти работать за тридцать тысяч, это просто смешно.
Игорь поставил бутылку на стол с чуть большим стуком, чем следовало. Смешно. Ему хотелось рассмеяться ей в лицо. Он вспоминал, как сам начинал — грузчиком на складе, потом ночным охранником, параллельно учась на заочке. Он помнил вкус дешёвых макарон, которые ел неделями, и радость от покупки первых нормальных джинсов. А ей, видите ли, смешно. Год. Целый год прошёл с тех пор, как она получила свой диплом менеджера по туризму, который он же ей и оплатил. Год он оплачивал её съёмную однушку в приличном районе, скидывал деньги на еду и периодически — на «мелкие расходы». Он обещал родителям, уехавшим на Север, что присмотрит за младшенькой. И он смотрел. Только его «присмотр» превратился в бесконечное спонсорство откровенного тунеядства.
— Послушай, я понимаю, что найти хорошую работу непросто, — он старался, чтобы его голос звучал ровно, по-братски, но в нём уже прорезались металлические нотки. — Но сидеть и ждать, пока тебе предложат кресло директора, можно до пенсии. Может, для начала стоит пойти хоть куда-нибудь? Набраться того самого опыта.
— Куда — хоть куда-нибудь? — она наконец оторвалась от телефона и посмотрела на него. В её глазах плескалось искреннее недоумение, смешанное с обидой. — Официанткой? Или консультантом в магазине? Игорь, у меня высшее образование! Я не для того пять лет училась, чтобы кофе разносить. Да и выглядеть на собеседованиях нужно прилично. Мне бы на пару блузок и туфли, а то ходить совсем не в чем.
Вот оно. Классический заход. Просьба, замаскированная под острую необходимость для «дела». Игорь почувствовал, как внутри него медленно закипает вязкая, чёрная злость. Он посмотрел на её руки с идеальным маникюром, на новенький телефон, на ту самую сумку, небрежно брошенную на кресло. Он знал, сколько всё это стоит. И он знал, что деньги на это брались не из воздуха. Они брались из его кармана. Из тех денег, которые он мог бы потратить на жену, на сына, на отпуск, о котором они мечтали уже третий год.
Он молча подошёл к своему кошельку, лежавшему на комоде. Даша проследила за его движением, и в её взгляде мелькнуло торжество. Она была уверена в своей победе. Но Игорь не стал его открывать. Он просто взял его в руку, ощущая привычную тяжесть, и повернулся к ней.
— Нет, — сказал он. Просто и твёрдо.
На её лице отразилось замешательство. Она даже слегка приоткрыла рот, будто не расслышала.
— В смысле — нет?
— В прямом, Даша. Нет. Я больше не буду оплачивать твои капризы. Я плачу за твою квартиру, я даю тебе на еду. Это всё. На блузки, туфли, духи и новые телефоны зарабатывай, пожалуйста, сама. Денег я тебе не дам.
Застывшее на лице Даши замешательство сменилось коротким, недоверчивым смешком. Она откинулась на спинку дивана, скрестив руки на груди, и посмотрела на брата так, словно он был маленьким мальчиком, сказавшим глупость. Эта снисходительность, эта уверенность в собственной правоте, которую он наблюдал годами, сейчас подействовала на него как удар хлыстом.
— Ты серьёзно? Игорь, что с тобой случилось? Ты так изменился с тех пор, как женился. Раньше ты таким не был. Деньги тебя совсем испортили, ты стал чёрствым и жадным. Я же твоя сестра, родная кровь. Неужели тебе для меня жалко каких-то несчастных двадцати тысяч? Я же не на Мальдивы прошу.
Каждое её слово было идеально выверенным уколом, нацеленным в самые больные точки. Она била по его чувству долга перед семьёй, по его любви, по воспоминаниям о том времени, когда они были просто братом и сестрой, а не спонсором и содержанкой. Раньше это работало безотказно. Он тут же чувствовал себя виноватым, сдавался, лез в кошелёк, лишь бы не выглядеть в её, а главное — в своих собственных глазах, плохим братом. Но сегодня что-то сломалось. Механизм, который она запускала одним движением, заржавел и со скрежетом остановился. Внутри Игоря вместо привычной вины поднималась глухая, ледяная ярость. Он чувствовал, как кровь приливает к лицу, как напрягаются мышцы на шее. Он сжал кошелёк в руке так, что костяшки побелели.
— То что ты моя сестра, это не значит, что я тебя буду пожизненно спонсировать, Даша! Я тебе больше ни на что ни копейки не дам! Иди и устраивайся на работу, а не приходи ко мне с протянутой рукой! Хватит!
Его голос сорвался на крик. Не на истеричный визг, а на низкий, рычащий крик человека, доведённого до последней черты. Он швырнул кошелёк обратно на комод. Звук удара кожи о дерево прозвучал в наступившем напряжении как выстрел. Даша вздрогнула, её лицо на мгновение потеряло свою надменную маску, сменившись выражением испуга. Но она тут же взяла себя в руки.
— Да как ты можешь так со мной разговаривать? — зашипела она, её голос приобрёл змеиные, обвиняющие нотки. — Я ищу! Я каждый день просматриваю вакансии, рассылаю резюме! Ты думаешь, мне это всё нравится? Думаешь, мне приятно приходить к тебе и унижаться?!
Унижаться. Это слово стало последней каплей. Игорь обвёл взглядом её фигуру. Дорогие джинсы, идеально сидящие на бёдрах, кашемировый свитер, который он сам ей подарил на день рождения, когда она жаловалась, что ей «не в чем пойти на собеседование». Его взгляд остановился на кожаной сумке известного бренда, небрежно брошенной на кресло. Он сделал два шага, схватил сумку. Она была тяжёлой.
— Что ты делаешь?! Отдай! — взвизгнула Даша, вскакивая с дивана.
Но он её не слушал. Он подошёл к журнальному столику, перевернул сумку и с силой тряхнул. На полированную поверхность с глухим стуком, звоном и шелестом посыпалось её содержимое. Последняя модель айфона. Глянцевая пачка тонких импортных сигарет. Тяжёлый футляр с дорогой пудрой. Матовая помада модного оттенка. Ключи от съёмной квартиры на брелоке из какого-то бутика. Зажигалка, больше похожая на ювелирное украшение.
— НА ЭТО У ТЕБЯ ДЕНЬГИ ЕСТЬ?! — заорал он, тыча пальцем в разбросанные по столу предметы. Он уже не контролировал себя. Годы сдерживаемого раздражения, усталости и обиды вырвались наружу, как пар из перегретого котла. — Ты думаешь, я идиот? Думаешь, я не вижу, как ты живёшь?! Я пашу на двух работах, чтобы моя жена могла сидеть с сыном, чтобы у нас в холодильнике была еда, чтобы мы могли раз в год съездить к морю! А ты, здоровая кобыла двадцати трёх лет, не можешь даже задницу поднять и пойти полы мыть в торговом центре, потому что у тебя, блин, высшее образование! Тебе не унизительно вот так жить? Жрать на мои деньги, одеваться на мои деньги и при этом считать, что все тебе должны?
Он тяжело дышал, уперев руки в стол и нависая над этим натюрмортом её беззаботной жизни. Даша стояла напротив, бледная, с широко раскрытыми глазами. Её привычный мир, в котором старший брат был безотказным банкоматом, рушился прямо на её глазах. Впервые за долгое время она не знала, что сказать. Все её заготовленные фразы и манипуляции оказались бесполезны перед лицом этой первобытной, неприкрытой ярости.
Тишина, звеневшая в ушах после его крика, была плотной и тяжёлой, как вата. Даша стояла, глядя на разбросанное по столу содержимое своей жизни, и её лицо медленно менялось. Бледность сменилась нездоровым, пятнистым румянцем. Губы, до этого презрительно изогнутые, задрожали, но не от слёз, а от бессильной ярости. Она сделала глубокий, судорожный вдох, словно набирая в лёгкие воздух для ответного удара.
— Это всё она, да? — прошипела Даша, и в её голосе зазмеился яд. Она даже не смотрела на брата, её взгляд был прикован к двери в спальню, за которой находилась его жена. — Это твоя Мариночка тебе напела! С самого начала меня невзлюбила! Смотрела, как на пустое место! Завидовала, что ты мне помогаешь! Конечно, ей же хочется, чтобы все твои деньги только ей доставались! Вот и настроила тебя против родной сестры!
Это был её коронный приём, последний рубеж обороны: перевести стрелки, найти виноватого, выставить себя жертвой чужих интриг. Раньше Игорь мог бы усомниться, начать оправдываться за жену, и в этой суматохе Даша непременно вывернула бы ситуацию в свою пользу. Но не сегодня. Он устало выпрямился, и в его глазах больше не было огня — только холодный, выгоревший пепел.
— Не смей впутывать сюда Марину, — произнёс он тихо, но эта тишина была страшнее любого крика. — Она ни разу слова плохого про тебя не сказала. Наоборот, всё время тебя защищала. Говорила: «Игорь, она ещё молодая, ищет себя, надо помочь». Это я, Даша. Это моё решение. Я устал смотреть, как ты превращаешь свою жизнь в ничто и тянешь меня за собой. Я устал от твоего вранья.
И тут она сломалась. Поняв, что её лучшая атака отбита, она перешла к последнему средству. Её лицо исказилось, из глаз хлынули крупные, настоящие слёзы. Она рухнула обратно на диван, закрыв лицо руками, и её плечи затряслись от рыданий. Это было отчаянное, театральное горе, рассчитанное на то, чтобы пробить любую броню.
— Ты ничего не понимаешь! — всхлипывала она. — Никто меня не понимает! Мне страшно! Я не знаю, куда идти, что делать! У меня ничего не получается! А ты… ты самый близкий человек… и ты меня просто выгоняешь… бросаешь…
Игорь смотрел на неё, и впервые за всю жизнь эти слёзы не вызывали в нём ни капли сочувствия. Он видел лишь отчаянную попытку удержать власть, вернуть всё на свои места. Он подошёл к столу, молча сгрёб её вещи обратно в сумку — телефон, помаду, ключи — и протянул ей.
— Я тебя не выгоняю. Я просто перестаю быть твоим кошельком. Хочешь помощи? Хорошо. Я помогу тебе составить нормальное резюме. Я оплачу тебе курсы, если ты решишь получить какую-то профессию. Но я больше не дам тебе ни рубля на съёмную квартиру, на твои гулянки и на эти цацки. С завтрашнего дня ты живёшь сама.
Даша подняла на него заплаканное, раскрасневшееся лицо. В её глазах плескалась смесь обиды и ненависти. Она рывком выхватила у него сумку, вскочила на ноги.
— Подавись своими деньгами! — выплюнула она, давясь слезами. — Я знала, что ты предатель! Не нужна мне твоя помощь! Обойдусь!
Она рванула к выходу, на ходу вытирая слёзы тыльной стороной ладони. Дверь за ней хлопнула с такой силой, что в серванте жалобно звякнула посуда. И снова наступила тишина. Игорь стоял посреди комнаты, прислушиваясь к удаляющимся по лестнице шагам сестры. Адреналин отступал, оставляя после себя звенящую пустоту и глухую, ноющую боль где-то в груди. Он не чувствовал ни победы, ни облегчения. Только бесконечную, свинцовую усталость, словно он только что в одиночку разгрузил вагон. Он опустился в кресло и закрыл лицо руками. Это было правильно. Он знал это. Но почему-то от этой правоты было так горько.
Дверь захлопнулась, и эхо удара ещё долго висело в воздухе, смешиваясь со звоном в ушах Игоря. Он остался стоять посреди гостиной, словно выброшенный на берег после шторма. Адреналин, кипевший в крови, начал медленно отступать, унося с собой гнев и оставляя после себя лишь гулкую, выматывающую пустоту. Он опустился в кресло, которое ещё недавно занимала Даша, и безвольно уронил руки на колени. Тишина в квартире стала оглушающей. В ней слышался каждый его тяжёлый вздох, каждый удар сердца, отдававшийся в висках. Он не чувствовал себя победителем. Он чувствовал себя опустошённым и бесконечно усталым, словно только что разорвал по живому что-то важное, неотъемлемую часть самого себя.
Из спальни неслышно вышла Марина. Она не стала задавать вопросов — она всё слышала. В руках у неё был стакан с водой. Она молча поставила его на журнальный столик рядом с креслом и опустилась на подлокотник, осторожно положив руку ему на плечо. Её прикосновение было тёплым и успокаивающим. Игорь поднял на неё взгляд, полный растерянности и боли.
— Я, наверное, был слишком жесток, — глухо произнёс он, и голос его был чужим, осипшим. — Она всё-таки сестра…
— Ты сделал то, что должен был сделать давно, — тихо, но твёрдо ответила Марина. Она смотрела на него с такой нежностью и пониманием, что у Игоря на мгновение перехватило дыхание. — Иногда, чтобы спасти человека, его нужно очень сильно встряхнуть. Ты давал ей деньги, но на самом деле ты отнимал у неё шанс повзрослеть. Ты поступил не жестоко, Игорь. Ты поступил как настоящий старший брат, который желает сестре добра, а не просто откупается от её проблем.
Её слова не были пустым утешением. Они были тем самым спасательным кругом, который он так отчаянно искал в этом море вины и сомнений. Он накрыл её ладонь своей, с благодарностью сжал тонкие пальцы. Он сделал это не только для себя и своей семьи. Он сделал это и для Даши. Просто она этого ещё не поняла.
Прошла неделя, потом вторая. Даша не звонила и не писала. Игорь несколько раз ловил себя на том, что с тревогой поглядывает на телефон, ожидая то ли гневного сообщения, то ли мольбы о помощи. Звонила их мать, встревоженная молчанием дочери, и Игорь, скрепя сердце, в общих чертах рассказал ей о случившемся, попросив не вмешиваться. Это был их с Дашей путь, и пройти его они должны были сами. Жизнь в его маленькой семье вошла в свою привычную колею: работа, вечера с женой, смех маленького сына, который только-только начал делать первые шаги, держась за диван. И в этой тихой домашней гавани боль от разрыва с сестрой постепенно утихала, превращаясь в глухую тоску.
А потом, одним вечером, когда он уже собирался спать, его телефон коротко звякнул, извещая о новом сообщении. Он увидел на экране имя «Даша» и его сердце пропустило удар. Он приготовился к новой порции обвинений, к упрёкам, к чему угодно. Но текст сообщения был до смешного коротким и совсем не похожим на его сестру.
«Привет. Ты говорил про резюме… Можешь посмотреть, если я скину? Там, кажется, всё ужасно».
Игорь перечитал сообщение несколько раз. В нём не было ни капли прежней гордыни или обиды. Только растерянность и первая, робкая просьба не о деньгах, а о совете. О той самой помощи, которую он ей предлагал. Он не стал сразу отвечать. Он молча показал телефон Марине. Она прочитала, и на её лице появилась тёплая, едва заметная улыбка.
— Ну вот, — прошептала она. — Лёд тронулся.
Игорь посмотрел на экран, на эти несколько простых слов, и впервые за последние недели почувствовал не боль и не вину, а лёгкую, осторожную надежду. Он знал, что впереди ещё долгий путь. Что им предстоит заново учиться разговаривать друг с другом, выстраивать новые отношения, основанные не на зависимости, а на уважении. Что сломанное не склеится за один день. Это был ещё не конец истории. Но это было её правильное, трудное и честное начало…
