— Ну что, угадай, какой сегодня самый лучший день? — голос Дианы, звонкий и переливающийся, как пузырьки в шампанском, встретил Кирилла прямо в прихожей. Она выпорхнула из спальни, вся такая лёгкая и сияющая, и обняла его, пока он, кряхтя, пытался стянуть с себя ботинки после долгого рабочего дня.
Он поднял на неё уставшие глаза. От него пахло городом, выхлопами и офисной бумагой. В уголках глаз собрались мелкие морщинки, а на лбу залегла привычная складка напряжения. Диана же, наоборот, была воплощением праздности. От неё тонко пахло новыми духами, волосы, уложенные в небрежные, но безупречные локоны, падали на плечи, а на лице играла такая блаженная улыбка, будто она только что вернулась с двухнедельного отпуска, а не просто провела день в его квартире.
— Понедельник, — безразлично бросил он, высвобождаясь из её объятий и проходя на кухню. — Самый отвратительный день недели. Есть что-нибудь поесть? У меня в желудке война.
— Ой, ну какой же ты приземлённый! — она рассмеялась и последовала за ним, её шёлковый халат мягко шуршал при каждом шаге. — Сегодня мой первый день свободы! Настоящей! Я больше не рабыня этого душного офиса, представляешь? Никаких больше отчётов, планерок и вечно недовольной физиономии Светланы Петровны!
Она театрально взмахнула руками, обводя пространство кухни. На идеально чистой плите одиноко стояла кастрюля с холодной водой. На столе, отполированном до блеска, лежали несколько глянцевых журналов и её ноутбук. Уютом или запахом ужина здесь и не пахло. Кирилл молча открыл дверцу холодильника. Молоко, половина лимона и одинокий йогурт. Он закрыл его с чуть более громким хлопком, чем следовало.
— Ясно. Значит, свободы у тебя сегодня было много, — констатировал он, поворачиваясь к ней. В его голосе прорезались металлические нотки.
— Конечно! — она совершенно не уловила его настроения, принимая его слова за чистую монету. — Я весь день посвятила нам! Планировала, как мы теперь будем жить. У меня будет время ходить в спортзал, на массаж… Я буду всегда красивая и отдохнувшая для тебя! Я наконец-то смогу создать настоящий уют! Вот, кстати, о красоте…
Она подскочила к своему ноутбуку, развернула его экраном к Кириллу и ткнула длинным ногтем с идеальным маникюром в изображение. На экране красовалась светло-бежевая сумка известного бренда с нескромным пятизначным ценником.
— Смотри, какая прелесть… Она мне так нужна! Идеально подойдёт к моим новым туфлям. Представляешь, как мы будем смотреться вместе, когда пойдём в ресторан? Ты — успешный, а рядом с тобой я — вся такая красивая, с этой сумочкой…
Она смотрела на него сияющими глазами, полными детского, незамутнённого предвкушения. Она уже видела, как он улыбнётся, скажет что-то вроде «конечно, милая, всё для тебя» и потянется за банковской картой. Но Кирилл молчал. Он долго смотрел на экран ноутбука, на глянцевое изображение бесполезной вещи, потом перевёл взгляд на её восторженное лицо, затем его глаза скользнули к пустой кастрюле на плите. Это длилось несколько долгих, напряжённых секунд. Выражение его лица не менялось, но что-то в атмосфере кухни неуловимо стало другим — воздух загустел, стал тяжёлым и холодным.
Пухлые губы Дианы дрогнули и начали обиженно поджиматься. Её радость начала угасать, сменяясь недоумением.
— Понятно, — наконец произнёс он. Голос его был абсолютно ровным, безэмоциональным, как у диктора, зачитывающего прогноз погоды. — Я тебя понял.
Он отвернулся, подошёл к своей куртке, висевшей на спинке стула, и вытащил из внутреннего кармана бумажник. Диана просияла, её обида мгновенно испарилась. Она решила, что он просто устал и сейчас всё будет по её сценарию. Но Кирилл достал не карту. Он вытащил одну-единственную, помятую сторублёвую купюру и, вернувшись к столу, положил её рядом с ноутбуком, прямо у изображения дорогой сумки. Контраст был убийственным.
— Вот. Этого хватит на пачку макарон и сосиски. Раз уж ты решила стать домохозяйкой, начни хотя бы с этого. А сумку тебе купит твой следующий спонсор. Можешь начинать его искать прямо сейчас, пока ешь макароны.
Сказав это, он развернулся и, не глядя на её окаменевшее лицо, вышел из кухни, направившись в комнату. Диана осталась одна, стоя посреди своей идеальной кухни и глядя на унизительную бумажку, лежащую на столе. Её мир, такой красивый, глянцевый и продуманный, треснул и рассыпался в одно мгновение.
Сначала она не двигалась. Просто стояла, глядя на помятую сторублёвую купюру, лежащую на полированной поверхности стола. Она казалась инородным, грязным пятном в её новом, глянцевом мире. Ужас и унижение были настолько сильными, что на мгновение парализовали её. Мозг отказывался обрабатывать произошедшее. Это не могло быть правдой. Это был какой-то злой, нелепый розыгрыш. Кирилл сейчас вернётся, рассмеётся и скажет, что пошутил. Но он не возвращался.
Из спальни не доносилось ни звука. Именно эта тишина и вывела её из ступора. Она сделала глубокий, прерывистый вдох, и её окаменевшее лицо исказилось гневом. Унижение стремительно переплавлялось в ярость. Она резким движением смахнула сторублёвку со стола — купюра беспомощно спланировала на пол — и решительным шагом направилась в спальню.
Кирилл стоял спиной к ней, стягивая через голову офисную рубашку. Его обнажённая спина с проступающими лопатками выглядела уставшей и напряжённой. Он бросил рубашку на кресло и повернулся, уже зная, что она здесь.
— Что это было? — её голос был низким и сдавленным, в нём не было и следа былой игривости.
— А что-то было непонятно? — он посмотрел на неё холодным, изучающим взглядом, будто видел впервые. — По-моему, я выразился предельно ясно. Ужин. Макароны.
— Ты считаешь это нормальным? Так разговаривать со мной? Бросать мне деньги, как какой-то… — она не смогла закончить фразу, запнувшись о слово, которое вертелось на языке.
— Как какой-то женщине, которая живёт в моей квартире, не работает и вместо ужина предлагает мне посмотреть на фотографию сумки за пятьдесят тысяч? Да, считаю это абсолютно нормальным. Даже щедрым. Мог бы и на «Роллтон» дать.
Его спокойствие было чудовищным. Он не кричал, не злился в ответ. Он просто констатировал факты, и это бесило ещё сильнее.
— Ты жадный! Просто жадный и мелочный мужлан! — выкрикнула она, наконец найдя, за что зацепиться. — Я для тебя бросила всё! Свою работу, свою стабильность! Я переехала к тебе, потому что ты сам этого хотел! Ты пел мне о любви, о том, какая я красивая, как ты хочешь, чтобы я была рядом! Обещал, что я ни в чём не буду нуждаться! И что теперь? Сто рублей на макароны? Это и есть твоё «ни в чём не нуждаться»?
Она сделала шаг к нему, вторгаясь в его личное пространство, её глаза горели праведным гневом. Она была уверена в своей правоте. Он обещал, он обязан.
Кирилл даже не отступил. Он усмехнулся, но это была не весёлая усмешка, а скорее гримаса презрения.
— Давай разберёмся по порядку, Диана. Во-первых, твою «стабильность» в виде тридцати тысяч в месяц и вечно недовольной начальницы ты ненавидела сама. Ты ныла об этом каждый вечер на протяжении полугода. Так что не надо представлять это как великую жертву ради меня. Ты сбежала оттуда, как из тюрьмы, и я был удобным поводом. Во-вторых, да, я хотел, чтобы ты была рядом. Женщина, которую я люблю. Партнёр. А не капризный ребёнок с вишлистом, который нужно оплачивать.
Он сделал паузу, давая словам впитаться.
— А теперь в-третьих, самое интересное. Ты говоришь, что будешь «красивой для меня». Хорошо. Ты сегодня весь день была красивой. Для себя. Ты лежала в ванной, делала укладку, красилась. А что ты сделала для меня? Для нас? Ты хоть раз за весь день подумала, что я приду с работы уставший и голодный? Что мне, может быть, хочется не на сумку твою смотреть, а просто съесть горячей еды в тишине? Ты хоть представляешь, чем я занимаюсь весь день, чтобы у тебя была возможность лежать в ванной и выбирать себе сумки? Нет. Тебе это неинтересно. Тебе интересен только конечный результат в виде денег на твои «хотелки». Так вот, Диана, это не отношения. Это бизнес-проект. Только ты в нём почему-то решила, что инвестировать должен только я.
Слова Кирилла повисли в воздухе спальни, плотные и удушливые, как дым. Он не просто отбил её атаку — он вскрыл её аргументы, как консервную банку, и выставил на обозрение их ржавую, неприглядную суть. На мгновение Диана замерла, ошеломлённая. Его логика была холодной, колючей и неопровержимой. Факты были против неё. Она действительно ненавидела свою работу, и она действительно не сделала ничего, чтобы позаботиться о нём.
Но отступать было не в её правилах. Когда логика не работает, в ход идёт философия. Она выпрямилась, её поза из обиженной превратилась в снисходительно-поучающую. Она смотрела на него так, словно он был неразумным ребёнком, не понимающим фундаментальных законов мироздания.
— Ты ничего не понимаешь, — произнесла она, и в её голосе зазвучали новые, менторские нотки. — Ты мыслишь слишком примитивно. Деньги, ужин… Это всё быт. Суета. А я говорю о высоком. О гармонии. Мужчина — это добытчик, воин. Его задача — идти во внешний мир и побеждать. Зарабатывать. Добиваться. А женщина — это его тыл, его вдохновение. Её задача — быть красивой, ухоженной, желанной. Создавать вокруг себя ауру успеха и красоты, чтобы мужчине хотелось возвращаться домой, чтобы он, глядя на неё, хотел сворачивать горы!
Она говорила так, словно цитировала какую-то сомнительную книгу по популярной психологии. Каждое слово было пропитано уверенностью в собственной правоте, в некой высшей, женской мудрости, недоступной его приземлённому мужскому уму.
— Моя красота, мои желания, эта сумка, в конце концов, — это не просто мои «хотелки», как ты выразился. Это инвестиция. Инвестиция в твой собственный успех! Ты будешь смотреть на меня, на красивую и довольную женщину рядом, и это будет стимулировать тебя зарабатывать ещё больше. Это же элементарно! Я — твой стимул. Твоя муза. И моя задача — вдохновлять, а не стоять у плиты, пропахнув котлетами.
Она закончила свою тираду и с победным видом скрестила руки на груди, ожидая, что он будет сражён этой неоспоримой истиной.
Вместо ответа Кирилл рассмеялся. Это был короткий, уродливый смешок, лишённый всякого веселья. Звук, который издаёт человек, услышавший нечто запредельно абсурдное.
— Муза? — переспросил он, и в его глазах вспыхнул опасный, ледяной огонь. — Стимул? Диана, ты это серьёзно? Ты сейчас на полном серьёзе пытаешься продать мне эту дешёвую философию для инстаграмных содержанок?
Он шагнул к ней, и теперь уже она инстинктивно отступила. Его спокойствие испарилось, сменившись холодной, концентрированной яростью.
— Давай я переведу твою «высокую» философию на простой человеческий язык. Ты хочешь красиво жить за мой счёт, ничего не делая взамен. Вообще ничего. Ты не хочешь быть партнёром, с которым мы вместе строим жизнь, поддерживаем друг друга, делим и радости, и трудности. Ты хочешь быть дорогим аксессуаром. Красивой вещью, которую я должен купить и обслуживать. За которую я должен платить, чтобы потом показывать другим, какой я успешный. Только ты упустила одну маленькую деталь: мне не нужен аксессуар. Мне нужен человек.
Он говорил жёстко, чеканя каждое слово, и каждое слово било по ней, как удар хлыста.
— Хочешь красиво жить, значит, ищи себе спонсора! А я не собираюсь заниматься благотворительностью для женщины, которая даже макароны сварить не может!
— Но я же тебе не…
— Спонсор — это тот, кто платит за твоё время, за твою красоту, за твоё присутствие. Он покупает услугу. И он не ждёт от тебя ужина или поддержки. Ему достаточно, чтобы ты красиво сидела рядом в ресторане с новой сумкой. Вот это — твоя модель. Ищи того, кому она подойдёт. А я хотел семью. Понимаешь? Совместную жизнь. Где оба вкладываются. А не один пашет, как проклятый, чтобы другой мог «вдохновлять» его, лёжа на диване.
Он замолчал. Вся её напускная уверенность, вся её философия рассыпались в прах под этим безжалостным напором. Она смотрела на него, и в её глазах больше не было гнева — только пустота и шок. Она была похожа на куклу, у которой сломался заводной механизм. Её мир, где мужчины существуют для того, чтобы исполнять желания красивых женщин, был разрушен. И разрушителем был тот самый мужчина, которого она выбрала на главную роль в этом спектакле.
Он вынес свой вердикт, и тишина, которая последовала за этим, была хуже любого крика. Она не была тяжёлой или звенящей; она была пустой, вакуумной, как космос, в котором замерзает любой звук. Диана стояла, как стояла, но её внутренний мир, ещё минуту назад полный менторских интонаций и уверенности, схлопнулся до размеров горошины. Все её «истины» и «законы гармонии» оказались карточным домиком, который сдуло одним холодным выдохом.
Кирилл больше не смотрел на неё. Словно она перестала быть для него субъектом, превратившись в задачу, которую нужно решить. Он обошёл её, подошёл к комоду и взял свой телефон. Диана следила за его движениями, и в голове билась одна-единственная, паническая мысль: сейчас он смягчится, сейчас он скажет, что погорячился.
— Кирилл… — её голос был чужим, тонким и лишённым всякой силы. — Что ты такое говоришь… Мы же… Мы же любим друг друга.
Он даже не поднял головы, его большой палец быстро скользил по экрану телефона. Щелчок, ещё один.
— Я любил женщину, с которой хотел строить будущее, — ответил он, не отрываясь от своего занятия. — А ты, как выяснилось, просто хотела устроиться на тёплое место. Это разные вещи. Не путай.
Он отложил телефон на комод. Его лицо было спокойным, почти безмятежным, как у хирурга после сложной, но успешно завершённой операции.
— Я не буду это повторять, поэтому слушай внимательно. Я не выгоняю тебя на улицу прямо сейчас, посреди ночи. Это было бы слишком эмоционально и глупо. Я даю тебе двадцать четыре часа. Ровно сутки, чтобы ты собрала свои вещи и решила, где будешь жить дальше. Завтра в это же время тебя здесь быть не должно.
Ощущение нереальности происходящего накрыло Диану с головой. Это было похоже на дурной сон, из которого она никак не могла проснуться.
— Ты… ты не можешь… Куда я пойду? — прошептала она. Это был последний, самый слабый аргумент из её арсенала — апелляция к жалости.
— Могу. И, куда хочешь, — он намеренно исказил её вопрос, направляясь к своему рабочему столу в углу комнаты. Он включил ноутбук.
— Куда ты пойдёшь — это теперь исключительно твоя проблема. Ты же взрослая, свободная женщина, которая приняла решение уволиться с работы. Вот и решай. Можешь позвонить подругам. Или родителям. Или начать искать того самого спонсора. У тебя впереди целый день.
Он сел в кресло. Экран ноутбука осветил его сосредоточенное лицо. Несколько быстрых щелчков по клавиатуре.
— Моей банковской картой ты больше пользоваться не можешь, я её заблокировал. Пароль от Wi-Fi я тоже сменил. Звонить можешь со своего телефона, твой тарифный план пока должен работать.
Это был контрольный выстрел. Не просто выгнать, а методично, шаг за шагом, отрезать её от всех благ, которые она так быстро приняла как должное. Он не просто указывал ей на дверь, он демонстративно демонтировал ту комфортную реальность, которую сам же для неё и построил. Он лишал её не только жилья, но и связи, денег, самой основы её существования в последние недели.
Затем он снова взял в руки телефон, нашёл что-то в контактах и набрал номер.
— Здравствуйте. Доставку можно заказать? — его голос был абсолютно будничным. — Один вок с курицей и острым соусом… Да, один. Наличными.
Он продиктовал адрес и закончил звонок. Затем встал, взял с кресла свою скомканную рубашку и, не глядя на окаменевшую Диану, вышел из спальни. Он оставил её одну в комнате, которая внезапно стала чужой. Она слышала, как он прошёл на кухню, как щёлкнул выключатель.
Диана осталась стоять посреди спальни, в своём красивом шёлковом халате, с идеальной укладкой. Она была похожа на дорогую куклу, которую выставили из кукольного домика. Через полчаса по квартире разнёсся острый, пряный аромат горячей еды. Запах чужой, одинокой жизни, в которой для неё больше не было места. Скандал был окончен. Все поссорились. Окончательно…
