— Представляешь, Верунь, это должно быть что-то грандиозное! Не просто посиделки в кафе. Я уже присмотрел загородный комплекс с большой верандой с видом на озеро. Жемчужная свадьба, тридцать лет вместе — это же целая эпоха! Сначала лёгкий фуршет на свежем воздухе, пока гости собираются. Саксофонист играет что-то ненавязчивое, знаешь, такое… стильное.
Роман сидел напротив неё за кухонным столом, его глаза горели воодушевлением. Он жестикулировал, словно дирижировал невидимым оркестром, рисуя в воздухе картины будущего торжества. Вера молча смотрела на него, её руки лежали на коленях, а в чашке перед ней остывал чай. Она не перебивала. Она слушала, и каждое его слово, полное энтузиазма, отдавалось в её голове глухим, пустым эхом.
— Потом все переходят в банкетный зал. Обязательно нужен хороший ведущий. Не тамада с пошлыми конкурсами, а именно ведущий, интеллигентный, с чувством юмора. Чтобы и старшему поколению было комфортно, и молодёжь не скучала. И торт! Трёхъярусный, Вера! Мама обожает шоколадный, так что нижний ярус будет «Прага», а верхние — что-то полегче, ягодное. И фейерверк в конце! Обязательно! Чтобы все вышли на улицу и ахнули!
Слово «праздник» ударило её, как разряд тока. Она мысленно перенеслась на неделю назад. Пятница. Её день рождения. Картина была совсем другой. В центре этого же самого стола стоял не трёхъярусный торт, а картонный саркофаг из-под пиццы «Четыре сыра». Пятно жира, расплывшееся на крышке, напоминало уродливую географическую карту неизвестного континента. Рядом — две пластиковые бутылки с газировкой. Вот и весь банкет.
Роман тогда тоже сидел напротив, но он не смотрел на неё. Он смотрел в свой телефон, его большой палец быстро скользил по экрану, пролистывая ленту новостей. Он сказал: «С днём рождения, любимая», не отрывая взгляда от светящегося прямоугольника. Звук его голоса был таким же фоновым и незначительным, как гудение холодильника. Он не спросил, чего бы ей хотелось. Он не предложил пойти куда-нибудь. Он просто решил проблему её праздника самым быстрым и незатратным способом.
В тот вечер ей позвонили её родители. Позвонила пара подруг. И всё. От его семьи — Ирины Петровны и Виктора Семёновича — не было ни звонка, ни даже короткого сообщения в мессенджере. Ничего. Будто её не существовало. Будто день, когда она родилась, был просто очередной датой в календаре, не заслуживающей даже формального упоминания. Она тогда не стала ничего говорить Роману. Она просто проглотила эту ледяную пустоту, которая разрасталась у неё внутри, и улыбнулась, когда он, наконец оторвавшись от телефона, спросил, вкусная ли пицца.
— Ну как тебе идея? — голос Романа выдернул её из воспоминаний. Он закончил свой страстный монолог и теперь смотрел на неё с сияющим, выжидающим лицом. На его лице было написано чистое, детское ожидание восторга и немедленного согласия. — Ты же у меня мастерица всё организовывать, без тебя я не справлюсь!
Он произнёс это как величайший комплимент, как признание её незаменимости. Но для неё эти слова прозвучали иначе. Они прозвучали как приговор. Она подняла на него глаза. Вся теплота, которая обычно была в её взгляде, исчезла. На него смотрели два холодных, тёмных озера, поверхность которых была абсолютно неподвижна.
Роман не сразу это заметил. Он всё ещё улыбался, но его улыбка, столкнувшись с её ледяным молчанием, дрогнула, а затем медленно начала сползать с лица. Воздух в комнате вдруг стал плотным, тяжёлым, словно из него выкачали не только кислород, но и все посторонние звуки. Осталось только тиканье настенных часов, отмеряющее секунды до неизбежного взрыва. Он не понимал, что происходит. Он думал, она просто устала после работы. Он ещё не осознавал, что только что собственными руками взвёл курок.
— Ты чего? — Роман наконец нарушил тишину. Его голос прозвучал неуверенно, он словно нащупывал почву в тёмной комнате. — Устала, что ли? Идея не понравилась? Можем сделать по-другому, если хочешь. Ресторан в городе взять, без саксофониста…
Он пытался вернуть её в привычное русло, в их обычный мир, где она была его помощницей, его опорой, его «мастерицей организовывать». Он не видел пропасти, которая разверзлась между ними. Он видел лишь небольшую кочку, через которую нужно было аккуратно её перевести.
— Вер, ну скажи что-нибудь. Это же для мамы с папой. Они столько для нас делают. Мама так ждёт этого праздника, она уже полгода о нём говорит. Я думал, мы вместе… Я думал, ты обрадуешься.
Его слова были как камешки, брошенные в бездонный колодец. Они падали беззвучно, не вызывая ни всплеска, ни ответа. Вера смотрела сквозь него. Её спокойствие было неземным, неестественным. В нём не было смирения или усталости. В нём была твёрдость свежезалитого бетона, который уже начал схватываться.
Роман начал раздражаться. Её молчание из озадачивающего превращалось в оскорбительное. Он придвинулся ближе, его голос приобрёл нотки металла.
— Что это за игры? Я с тобой разговариваю. Я тебе тут душу изливаю, планы строю, а ты сидишь, как истукан. Если тебе что-то не нравится, так и скажи!
И тут она пошевелилась. Но она не посмотрела на него. Её движение было плавным и выверенным. Она взяла со стола свой телефон. Её большой палец легко скользнул по экрану, разблокировав его. Роман замолчал, сбитый с толку этим неожиданным манёвром. Он ожидал слёз, упрёков, крика — чего угодно, но не этого.
Он наблюдал за её пальцами, как завороженный. Она открыла мессенджер. Нажала на иконку создания нового чата. В строке названия группы её пальцы без единой запинки набрали: «Юбилей Романовых». Официально. Холодно. Как заголовок в документе.
Затем она начала добавлять участников. На экране телефона Романа, который лежал рядом, замелькали имена. «Мама Ромы». «Папа Ромы». «Сестра Ромы (Лена)». Он смотрел, как она методично, одного за другим, добавляет в эту группу всю его семью. И его самого. Словно собирала команду для проекта, в котором сама участвовать не собиралась.
Когда все были в сборе, она совершила следующее действие. Одним касанием она наделила его правами администратора. А затем, в поле для сообщений, напечатала короткий, идеально выверенный текст. Он был до тошноты бодрым и позитивным. «Всем привет! Начинаем подготовку к жемчужному юбилею наших дорогих родителей!». Она даже поставила в конце смайлик с праздничным колпаком.
Роман смотрел на неё с открытым ртом. Он всё ещё думал, что это какая-то странная, изощрённая шутка. Что сейчас она рассмеётся и скажет: «Ладно, проехали, давай обсудим меню».
Но она не рассмеялась.
Завершив свой цифровой ритуал, она подняла на него всё тот же пустой взгляд. И на его глазах её палец нашёл в меню настроек чата строчку «Выйти из группы». Она нажала на неё без малейшего колебания. Подтверждение. Выход.
В ту же секунду его телефон завибрировал. Раз. Два. Три. На экране высветились уведомления. «Лена: Ромочка, что это? А где Вера?» «Мама Ромы: Роман, что за группа? Почему Вера вышла?» Он сидел, уставившись на экран, на котором уже начали появляться новые сообщения. Телефон в его руке жужжал, как пойманная в банку рассерженная оса. А Вера спокойно отложила свой аппарат в сторону, поднялась из-за стола и пошла мыть свою остывшую чашку. Будто только что просто выбросила мусор.
Телефон на столе продолжал вибрировать. Короткие, злые толчки сотрясали кухонную тишину. Сначала это были сообщения в чате, теперь начались звонки. Роман смотрел на экран, на котором высветилось фото сестры, и сбросил вызов. Через секунду телефон зазвонил снова. На этот раз — «Мама». Этот звонок он проигнорировать не мог.
Вера тем временем с подчёркнуто медленным, почти ритуальным спокойствием вымыла чашку, ополоснула её и поставила в сушилку. Звук воды, льющейся из крана, был единственным, что перебивало настойчивое жужжание телефона. Она действовала так, будто происходящее её совершенно не касалось. Будто этот взбесившийся аппарат в руке её мужа был проблемой кого-то другого, из другой жизни.
— Да, мам, — наконец ответил Роман, отвернувшись к окну. Его голос был напряжён, как струна.
Он слушал несколько секунд, его спина каменела. Затем он начал быстро и сбивчиво говорить, бросая короткие, злые взгляды в сторону Веры, которая теперь вытирала руки полотенцем.
— Я не знаю, что это за фокусы… Да, я создал… Она просто вышла… Я сам ничего не понимаю…
Вера видела его отражение в тёмном стекле окна. Видела, как он провёл рукой по волосам, как сжалось его плечо. Он был похож на школьника, которого вызвали к директору за чужую проделку. Весь груз ответственности, который он с таким энтузиазмом собирался переложить на неё, теперь обрушился на него одного, спрессованный в один телефонный звонок от матери.
Он закончил разговор и швырнул телефон на диван в гостиной. Тот глухо подпрыгнул на мягкой обивке. Роман развернулся. Лицо его было багровым.
— Ты довольна? Добилась своего? — прошипел он, приближаясь к ней. — Теперь мне мать обрывает телефон! Сестра пишет, что я её позорю! Ты меня подставила перед всей моей семьёй!
Вера медленно повернулась к нему. Она закончила вытирать руки и аккуратно повесила полотенце на крючок. Она посмотрела ему прямо в глаза, и в её взгляде больше не было пустоты. Там разгорался холодный, яростный огонь.
— Опозорила? — переспросила она. Голос её был тихим, но в нём звенела сталь. — Это я тебя опозорила?
И тут её прорвало. Спокойствие слетело, как тонкая фарфоровая маска, и под ней оказалось живое, разъярённое лицо.
— То есть мой день рождения для тебя не важен, ты просто заказал пиццу, а сейчас ты просишь меня организовать большой праздник на юбилей свадьбы твоих родителей? Да ни за что! Сам занимайся этим!
Она почти кричала, выбрасывая слова ему в лицо, как пощёчины.
— Они меня поздравили? Твои родители, твоя сестра? Хоть одно сообщение прислали? Хоть одно чёртово слово? Я для них мебель! Бесплатное приложение к тебе, которое должно бегать, суетиться и устраивать им праздники!
Роман отшатнулся, ошеломлённый такой атакой. Он не привык видеть её такой. Он привык к её мягкости, к её уступчивости.
— При чём тут твой день рождения?! — взревел он в ответ, инстинктивно защищая свою семью. — Это совсем другое! Это родители!
— Ах, это другое! — горько рассмеялась она. — Конечно, другое! Мой день рождения — это пицца в картонке. А их юбилей — это саксофонист и фейерверк! Знаешь что, Роман? Ты абсолютно прав. Я действительно мастерица всё организовывать. И я только что идеально организовала тебе возможность самому проявить себя. Вперёд! Звони, договаривайся, выбирай торт! Ты же их сын!
Он смотрел на неё, и в его глазах была смесь гнева и растерянности. Он не мог принять её правоту. Принять её означало признать собственное ничтожество, собственное безразличие. Легче было обвинить её.
— Ты просто эгоистка! Неблагодарная эгоистка!
Он понял, что этот спор ему не выиграть. Слова были бесполезны. Она выстроила стену, которую ему было не пробить. И тогда он сделал то, что всегда делал в безвыходной ситуации. Он потянулся за главной силой, за тяжёлой артиллерией. Он снова схватил свой телефон и, глядя Вере в глаза с вызовом, нашёл в контактах номер матери.
— Мам, — сказал он в трубку, не сводя с жены горящего взгляда. — Приезжайте. Да, с отцом. Тут Вера… она такое устроила. Надо с ней поговорить.
Прошло не больше двадцати минут. Звонок в дверь был коротким и властным, не оставляющим сомнений, кто за ней стоит. Роман, который всё это время нервно мерил шагами гостиную, бросился открывать. Вера осталась на кухне. Она не села, а прислонилась к столешнице, скрестив руки на груди. Она не готовилась к обороне. Она готовилась к исполнению приговора.
В прихожей раздались голоса. Сначала взволнованный шёпот Романа, затем твёрдый, не терпящий возражений голос его матери, Ирины Петровны, и глухое покашливание отца, Виктора Семёновича, который всегда служил фоном для своей деятельной супруги.
Они вошли на кухню все вместе, как единый карательный отряд. Ирина Петровна была впереди. Её лицо, обычно подчёркнуто-приветливое на людях, сейчас было похоже на маску из холодного камня. Она остановилась в паре метров от Веры, окинув её оценивающим взглядом с головы до ног.
— Вера, я хочу услышать объяснения, — начала она без предисловий. Её голос не дрожал, он был спокоен и полон той непоколебимой уверенности, которая бывает только у людей, абсолютно убеждённых в своей правоте. — Что это за цирк ты устроила? Ты понимаешь, что ты делаешь? Ты пытаешься испортить родителям главный праздник в их жизни.
Роман встал за её плечом, как верный адъютант. Виктор Семёнович молчаливо замер у дверного косяка, его суровое молчание было громче любых слов.
Вера медленно расцепила руки. Она посмотрела не на Ирину Петровну, а на мужа.
— Я устроила? Роман, это я устроила?
— А кто? — тут же вклинилась свекровь, не давая сыну ответить. — Ты ведёшь себя как избалованный ребёнок! Из-за какой-то мелочи решила сорвать такое событие! Мы тебя приняли в семью, а ты…
— Приняли в семью? — Вера спокойно прервала её. На губах у неё появилась странная, холодная улыбка. Она перевела взгляд на свекровь. — Ирина Петровна, а когда это произошло? Когда вы в последний раз позвонили мне просто так, чтобы спросить, как у меня дела, а не для того, чтобы узнать, когда Роман вернётся с работы?
Ирина Петровна на мгновение опешила от прямого вопроса.
— Я… я всегда о вас думаю…
— Вы думаете о своём сыне, — так же спокойно поправила её Вера. — А я — удобное к нему приложение. Виктор Семёнович, — она повернулась к свёкру, который от неожиданности даже выпрямился, — вы помните, когда у меня день рождения?
Он растерянно моргнул, его взгляд метнулся к жене, ища поддержки. Он не помнил. Это было написано на его лице так отчётливо, что не требовало ответа.
— Мой день рождения был неделю назад, — продолжила Вера, её голос становился твёрже с каждым словом. — Никто из вас не позвонил. Никто не написал. Ваш сын, мой муж, отметил этот день, заказав пиццу и уткнувшись в телефон. А через неделю он приходит ко мне с требованием организовать вам грандиозный праздник, потому что я, видите ли, «мастерица». И когда я отказываюсь выполнять неоплачиваемую работу для людей, которые меня в упор не видят, вы приезжаете сюда, чтобы поставить меня на место.
Она говорила не жалуясь. Она констатировала факты. Сухо. Методично. С точностью хирурга, вскрывающего застарелый гнойник.
— Это всё эгоизм! Чистый эгоизм! — наконец нашлась Ирина Петровна, её лицо исказилось от гнева. — Думать только о себе, когда речь идёт о семье!
И в этот момент Вера поняла, что всё сказано. Больше нечего добавлять. Она снова посмотрела на мужа, который прятался за спиной матери.
— Знаешь, Роман, а ведь ты был прав в одном. Я действительно мастерица всё организовывать. И прямо сейчас я блестяще организовала финал. Окончательный.
На кухне воцарилась абсолютная тишина. Трое Романовых смотрели на неё, ещё не до конца понимая смысл её слов.
— Юбилей вы будете праздновать без меня, — произнесла Вера, чётко разделяя слова. — Как и все последующие праздники. Дальше сами. Это же ваша семья.
Она развернулась и, не глядя больше ни на кого, вышла с кухни. Она не хлопнула дверью. Она прошла через гостиную в спальню и спокойно, без единого лишнего звука, закрыла за собой дверь.
Роман остался стоять посреди кухни с родителями. Он смотрел на закрытую дверь, за которой только что исчезла его жена и его привычная жизнь. Ирина Петровна хотела было что-то крикнуть ей вслед, но слова застряли у неё в горле. Они стояли втроём в чужой тишине, оглушённые не скандалом, а его внезапным и полным завершением. Мосты не просто были сожжены. Они испарились, не оставив после себя даже дыма…
