— Лен, мы дома!
Голос Виктора, нарочито бодрый и громкий, донёсся из прихожей. Елена, которая разбирала на кухне пакеты с продуктами, выпрямилась. «Мы»? Она никого не ждала. Вытерев руки о полотенце, она вышла в коридор и замерла. Рядом с Виктором, который с натужной улыбкой стягивал с себя куртку, стояла его восьмилетняя племянница Кристина. Девочка была одета в ядовито-розовый комбинезон, а из-под шапки торчали два тугих, почти кукольных хвостика. Она не смотрела на Елену. Её взгляд, цепкий и оценивающий, скользил по свежим, только на прошлой неделе поклеенным обоям с лёгким серым узором.
— Что это значит? — голос Елены был ровным, без тени удивления, но в этой ровности таился холод, который Виктор прекрасно знал.
— Лен, ну ты не начинай, — он виновато развёл руками, избегая её взгляда. — Тут такое дело… Серёге с Мариной надо отдохнуть. Совсем замотались. Говорят, от родительства выгорели. Просили, чтобы Кристина у нас недельку побыла. Всего недельку, Лен.
Он произнёс «всего недельку» так, словно предлагал ей бесплатный билет на курорт, а не семидневную вахту с ребёнком, чьё имя в их доме давно стало синонимом мелкой катастрофы. Кристина, услышав своё имя, наконец удостоила Елену взглядом. В её детских глазах не было ни смущения, ни робости. Только вызывающее любопытство хищника, попавшего на новую, ещё не изведанную территорию.
— Ты серьёзно? — повторила Елена, делая шаг вперёд. Она проигнорировала девочку и смотрела только на мужа. — Вить, ты забыл, чем закончился её прошлый «визит на пару дней»? Ты забыл, как мы отмывали фломастеры от белого кожаного дивана? Или, может, мне напомнить про твоего кота, которого она решила «научить плавать» в унитазе?
— Ну что ты сразу о плохом? Она же маленькая была, — заюлил Виктор, подталкивая племянницу в комнату. — Сейчас она повзрослела, всё понимает. Правда, Кристин? Будешь тётю Лену слушаться?
Девочка ничего не ответила. Она скинула с ног сапоги прямо на коврик, оставив на нём мокрые грязные разводы, и промаршировала в гостиную. Её интерес к обоям, очевидно, угас, теперь её внимание привлёк большой телевизор и россыпь пультов на журнальном столике.
Елена проводила её тяжёлым взглядом и снова повернулась к мужу. Она говорила тихо, почти шёпотом, чтобы их не услышали из комнаты.
— Она не останется здесь. Я не готова снова проходить через этот ад. У неё есть родители, которые «выгорели». Пусть наймут няню, отправят к бабушке, решают свои проблемы сами. Наша квартира — не бесплатная передержка для неуправляемых детей.
— Лена, ну как ты не понимаешь? Это же мой брат! Я не мог ему отказать. Они уже уехали, у них билеты в какой-то спа-отель. Они телефоны отключат, чтобы их никто не беспокоил. Куда я её дену? На улицу выгоню? — его голос обрёл умоляющие нотки, но в них проскальзывала и стальная уверенность человека, который знает, что уже поставил собеседника в безвыходное положение.
Он знал её. Знал, что она не выставит ребёнка за порог. Он сыграл на этом, использовав её порядочность против неё самой. Елена почувствовала, как внутри всё сжалось от бессильной злости. Он не спросил, не посоветовался. Он просто притащил проблему домой и теперь делал вид, что они должны решать её вместе.
— Хорошо, — выдохнула она, и Виктор облегчённо улыбнулся, не поняв, что это «хорошо» было звуком взводимого курка. — Неделя. Но ты, милый мой, принимаешь в этом такое же участие, как и я. Никаких «срочных дел на работе» и «помощи друзьям с переездом». Ты здесь, рядом с ней. От и до.
— Конечно-конечно, любимая! Даже не сомневайся! — просиял он и поцеловал её в щёку.
В этот самый момент из комнаты донёсся требовательный детский голос: «Дядь Вить, а у вас конфеты есть? А то я есть хочу!»
Виктор бросился на кухню, загремел ящиками в поисках угощения. Елена медленно пошла следом. Она смотрела, как её муж суетится вокруг племянницы, предлагая ей на выбор печенье, шоколад и мармелад, и понимала, что её условие уже нарушено. Он не будет её воспитывать. Он будет её задабривать. А разгребать последствия, как и всегда, придётся ей. Она молча достала из холодильника кастрюлю с супом. Часы на стене размеренно тикали, отсчитывая начало очень, очень длинной недели.
Первые два дня прошли в состоянии вооружённого нейтралитета. Елена работала из дома, заперевшись на кухне, и выходила только по необходимости. Кристина, получив от дяди Вити полный карт-бланш на телевизор и планшет, казалось, вросла в диван. Она ела сладости, игнорировала просьбы убрать за собой фантики и обёртки, и отвечала на все замечания Елены демонстративным молчанием. Виктор, как и ожидалось, своё обещание провалил. Утром он спешно уезжал на «неотложные встречи», вечером возвращался с игрушкой для племянницы и виноватой улыбкой для жены, всем своим видом показывая, что он «делает всё возможное».
На третий день Елена вернулась из продуктового магазина. Она задержалась дольше обычного, решив зайти в книжный, чтобы купить себе роман — маленькая награда за проявленное терпение. Войдя в квартиру, она сразу поняла: что-то не так. В воздухе висела та особая, гулкая тишина, которая бывает, когда ребёнок, оставленный без присмотра, замышляет недоброе. Мультики не гремели. Кристина не шуршала фантиками.
Елена оставила пакеты в прихожей и прошла в коридор. И застыла. На светло-серых обоях, которые они с таким трудом выбирали и клеили всего месяц назад, расползались ядовито-чёрные линии перманентного маркера. Это были не просто каракули. Кристина с методичной жестокостью нарисовала несколько уродливых, криворотых рожиц с выпученными глазами. Одна из них, с растрёпанными волосами и злобной гримасой, недвусмысленно напоминала саму Елену.
Кровь медленно отхлынула от её лица, уступив место ледяному, расчётливому спокойствию. Она не закричала. Она молча достала из кармана телефон и сделала несколько чётких фотографий испорченной стены. Затем она двинулась дальше, в гостиную. Сердце не стучало, оно будто замерло в ожидании.
Предчувствие её не обмануло. На их новом, почти белом диване, купленном в кредит три месяца назад, расплывалось огромное, липкое пятно тёмно-вишнёвого цвета. Рядом на полу валялась опрокинутая чашка. Вишнёвый сок, который она запретила пить в гостиной, пропитал обивку, образовав уродливый, похожий на рану, след. Ещё несколько фотографий. Щёлк-щёлк. Без эмоций. Как криминалист на месте преступления.
Апофеоз ждал её в спальне. Дверь, которую она всегда закрывала, была распахнута. И там, на их большой кровати, на её половине, с хохотом прыгала Кристина. Она подлетала вверх, а потом с визгом плюхалась на ортопедический матрас, который стоил как половина её «выгоревших» родителей. Пружины протестующе скрипели. Девочка, увидев Елену в дверях, не смутилась. Наоборот, её лицо озарила торжествующая улыбка. Она добилась своего. Она вызвала реакцию.
Но реакция была не той, которую она ожидала. Елена не бросилась к ней с криками. Она просто стояла и смотрела. Её взгляд был таким пустым и тяжёлым, что девочка инстинктивно перестала прыгать и села на кровати. Хохот застрял у неё в горле.
— Я хочу есть, — вызывающе произнесла Кристина, пытаясь вернуть себе контроль над ситуацией.
Елена молча развернулась и вышла из спальни. Она прошла на кухню, села за стол и уставилась в одну точку. Внутри неё что-то щёлкнуло и встало на место. Это был не гнев, не обида. Это была ясность. Кристально чистая, холодная ясность.
Через полчаса вернулся Виктор. Он вошёл в квартиру весёлый, насвистывая какую-то мелодию, с пакетом из детского магазина в руках.
— Ленусь, я дома! А где моя проказница? Я ей тут… — он осёкся на полуслове, увидев разрисованные обои. Его улыбка медленно сползла с лица. Он заглянул в гостиную, увидел диван, и его лицо приобрело сероватый оттенок. Он нашёл Елену на кухне.
— Лена… — начал он, и в его голосе уже слышались те самые оправдательные интонации. — Я всё понимаю, это ужасно, но…
Елена подняла на него глаза.
— Но что, Витя?
— Но это же ребёнок! — выпалил он заученную фразу, которая должна была всё объяснить и всё простить. — Она не со зла! Мы всё отмоем, всё исправим! Не надо делать из этого трагедию!
Это было именно то, что она ждала. Последний гвоздь. Она молчала, давая ему договорить, докопать эту яму до самого дна. Он что-то лепетал про химчистку, про новые обои, про то, что поговорит с Серёгой, когда тот вернётся.
Елена не стала его перебивать. Она просто взяла в руки телефон, который всё это время лежал перед ней на столе. Её пальцы медленно нашли в списке контактов номер «Сергей брат». Она посмотрела прямо в глаза мужу, и в её взгляде он не увидел ни капли того, что ожидал. Там была только сталь.
Виктор смотрел, как палец Елены завис над экраном телефона. Секунду, две. Он всё ещё надеялся, что это блеф, театральный жест, последняя попытка его напугать. Он даже открыл рот, чтобы снова сказать что-то примирительное, что-то про «не надо горячиться», но палец уверенно нажал на подсвеченное имя. Раздался первый гудок, усиленный динамиком до оглушительного рёва в мёртвой тишине кухни. Второй гудок. Виктор физически ощутил, как воздух в комнате стал плотным и вязким, словно патока. Он хотел крикнуть, вырвать телефон, но был парализован её взглядом — холодным, как объектив камеры.
На третьем гудке в динамике щёлкнуло, и раздался расслабленный, чуть сонный голос его брата: «Алло? Лен, привет. Что-то случилось?» Чувствовалось, что его оторвали от чего-то приятного и ленивого.
— Серёжа, привет! — голос Елены преобразился. В нём появилась идеально откалиброванная тревога, ни грамма фальши. — Прости, что отрываю, у нас тут чрезвычайное происшествие. Трубу в ванной прорвало, кипяток хлещет! Я перекрыла воду, но тут всё в пару, и я боюсь, что проводку замкнёт.
Виктор ошарашенно перевёл взгляд с её лица на стену, за которой находилась абсолютно сухая ванная. Он смотрел, как его жена с виртуозностью профессиональной актрисы разыгрывает спектакль, написанный за те полчаса, что она сидела в тишине.
— Как прорвало? — в голосе Сергея появилась встревоженность. — Сильно? Мастеров вызвала?
— Уже звоню в аварийку, но ты же знаешь, как они ездят, — тараторила Елена, убедительно имитируя панику. — Дело не в этом. Заберите Кристину, пожалуйста. У нас тут находиться небезопасно, везде вода, пар, я боюсь за ребёнка. Да, прямо сейчас. Жду вас.
Она не дала ему опомниться или задать лишние вопросы и нажала отбой. Телефон с тихим стуком лёг на стол. Елена подняла глаза на застывшего мужа. Её лицо снова стало непроницаемой маской.
— Через час её заберут, — произнесла она ровным, металлическим тоном, в котором не было места для возражений. Она встала, взяла с крючка фартук и бросила его Виктору на колени. Он поймал его чисто рефлекторно. — А ты, — продолжила она, кивнув в сторону коридора, — бери тряпку, растворитель, всё, что найдёшь. И оттирай обои. Твой брат отдохнул. Теперь твоя очередь.
Это был не упрёк и не просьба. Это был приказ, вынесенный приговор. Виктор смотрел на фартук в своих руках, потом на неё. Он хотел возмутиться, закричать, спросить, в своём ли она уме, но слова застряли в горле. Он понял, что это бесполезно. Перед ним стоял не близкий человек, а чужая, решительная женщина, которая только что хладнокровно сожгла первый мост. Он медленно встал и, как во сне, поплёлся в ванную за чистящими средствами.
Ровно через пятьдесят минут в дверь позвонили. Настойчиво, требовательно. Виктор открыл. На пороге стоял его брат Сергей и его жена Марина. Оба выглядели взвинченными и недовольными. Их «отдых от родительства» был бесцеремонно прерван.
— Где потоп? Что случилось? — с порога спросил Сергей, заглядывая Виктору за плечо.
— Проходите, — глухо ответил тот, отступая в сторону.
Они вошли в коридор и замерли. Их взгляды сначала метнулись к потолку в поисках мокрых пятен, потом — к полу в поисках луж. Ничего. Зато их глазам предстала другая картина: Виктор, стоящий на коленях с губкой в руке, и уродливые чёрные рожицы на стене. Марина ахнула, прикрыв рот рукой.
Из кухни вышла Елена. Она вытирала руки полотенцем, её вид был спокоен и деловит.
— А где потоп? — повторил Сергей, переводя тяжёлый взгляд с разрисованных обоев на Елену. В его голосе зазвенела сталь. — Ты зачем нас обманула?
— Потоп? — Елена чуть вскинула бровь. — Ах, да. Я его ликвидировала. Так же, как сейчас мой муж, — она кивнула на Виктора, — ликвидирует последствия художеств вашей дочери. Которая, кстати, сидит в спальне. Можете забирать.
Марина шагнула вперёд. Её лицо, ещё недавно расслабленное после спа-процедур, исказилось от гнева.
— Ты… ты специально это придумала? Чтобы выгнать нашего ребёнка? Ты в своём уме?! Так поступить с девочкой!
— А как с ней нужно было поступить? — голос Елены оставался ледяным. Она сделала шаг к гостиной и широким жестом указала на диван. — Может, наградить её за это? Или за это? Ваш ребёнок, Марина, за два часа нанёс ущерба больше, чем вся ваша семья зарабатывает за месяц. И да, я придумала историю с потопом, потому что это единственный способ заставить вас оторвать свои задницы от массажных столов и вспомнить, что у вас есть дочь.
— Да как ты смеешь! — взвизгнула Марина, бросаясь к мужу. — Серёжа, ты слышишь, что она говорит?! Она оскорбляет нас, нашего ребёнка!
Сергей побагровел. Он уставился на своего брата, который так и застыл на коленях, превратившись в унизительную живую инсталляцию.
— Витя, ты собираешься молчать? Твоя жена выгоняет твою племянницу из дома, поливает нас грязью, а ты стоишь на коленях и тряпкой машешь?! Ты мужик или кто?
Вопрос Сергея, брошенный с холодной жестокостью, повис в воздухе коридора. «Ты мужик или кто?». Он ударил Виктора сильнее, чем мог бы ударить кулак. Тот медленно, с трудом поднялся с колен. Губка, пропитанная грязной пеной, осталась лежать на полу, как улика его унижения. Он выпрямился, переводя затравленный взгляд с разъярённого брата на непроницаемое лицо жены. Он оказался в ловушке, в эпицентре урагана, который сам же и создал.
— Серёж, прекрати, — начал он слабым, умоляющим голосом. — Лена, ты тоже перегибаешь. Давайте все успокоимся и поговорим.
— Успокоимся? — взвился Сергей, делая шаг к нему. — Это я должен успокоиться? Я срываюсь с отдыха, лечу через весь город, потому что твоя жена врёт мне в трубку про потоп! Я захожу и вижу, как мой родной брат ползает на коленях, пока она стоит тут и командует! Ты позволил ей выставить твою племянницу, мою дочь, за дверь! Это ты называешь «поговорить»?
— Она испортила нам всю квартиру! — крикнул Виктор, наконец находя в себе силы для возражения. Он отчаянно искал поддержки хотя бы у одной из сторон. — Посмотри на обои! На диван! Это нормально, по-твоему?
— А ты куда смотрел, когда её оставлял?! — парировала Марина, вклиниваясь между братьями. Её лицо было красным от гнева. — Ты же её дядя! Ты должен был за ней следить, а не сваливать всё на жену! Конечно, ей легко судить, у неё своих детей нет, вот она и бесится! Она просто ненавидит Кристину, всегда ненавидела!
Этот удар был точным и ядовитым. Марина знала, куда бить. Виктор дёрнулся, словно от пощёчины, и посмотрел на Елену, ожидая, что та взорвётся. Но Елена молчала. Она просто смотрела на них всех, как энтомолог на банку с пауками, которые начали пожирать друг друга. Её молчание было страшнее любого крика. Оно лишало их возможности втянуть её в свою грязную перепалку.
Видя, что атака на Елену не возымела действия, Сергей снова переключился на брата.
— Я понял. Она у тебя тут главная, — с презрением выплюнул он. — Она решает, кому в этом доме быть, а кому нет. А ты просто… мебель. Декорация. Очень удобно, братишка.
— Это не так! — голос Виктора сорвался. Он был на грани. Он метался между двумя огнями, и каждый из них обжигал его до костей. Отчаяние толкнуло его на последнюю, фатальную ошибку. Он повернулся к Елене, и в его глазах была мольба. — Лен, ну хватит. Просто извинись перед ними. За враньё про трубу. Мы же семья. Давай просто закончим это.
В этот момент что-то в выражении лица Елены изменилось. Пустота в её глазах сменилась чем-то острым, сфокусированным. Она ждала этого. Этой последней капли, этого предательского предложения сдаться после выигранной битвы. Она сделала шаг вперёд, игнорируя Сергея и Марину, и посмотрела прямо в глаза своему мужу. Её голос прозвучал не громко, но так отчётливо, что, казалось, зазвенели стёкла.
— У твоей племянницы есть свой дом и свои родители! Тут она больше не появится, иначе ты сам будешь искать себе новый дом, милый мой!
Фраза упала в центр комнаты, как ледяная глыба. Сергей и Марина замерли с открытыми ртами. Это был не скандал. Это был ультиматум. Декларация о суверенитете, озвученная на глазах у враждебных послов.
Первой опомнилась Марина. Она молча схватила с вешалки ядовито-розовый комбинезон дочери, бросилась в спальню и через секунду вытащила оттуда испуганную Кристину. Девочка, услышавшая всё, не плакала. Она просто смотрела на всех огромными, непонимающими глазами.
Сергей в последний раз посмотрел на брата. Во взгляде старшего не было больше гнева — только брезгливое, окончательное презрение. Он не сказал ничего о семье или родстве. Он просто бросил коротко и убийственно:
— Живи с этим.
Он развернулся и, подталкивая жену и дочь к выходу, пошёл прочь. Дверь за ними не хлопнула. Она закрылась с тихим, окончательным щелчком, который отрезал прошлое.
В квартире остались только двое. Виктор стоял посреди коридора, рядом с уродливыми рожицами на стене и грязной губкой на полу. Он смотрел на то место, где только что стояли его родственники, потом медленно перевёл взгляд на жену. В его глазах плескалась смесь бессильной ненависти, страха и шока от осознания того, что он проиграл всё и всем.
Елена встретила его взгляд без тени раскаяния. Её лицо было спокойным, почти умиротворённым. Война закончилась. Территория была отвоёвана. Она молча развернулась и пошла на кухню, чтобы поставить чайник. Между ними простиралась выжженная земля, на которой уже никогда ничего не вырастет…
