— И этим ты собираешься кормить моего сына? Эта твоя курица сухая, как подошва. Он от такой стряпни себе желудок испортит окончательно.
Голос Елены Сергеевны, ровный и методичный, как стук метронома, отмерял очередную порцию яда. Она не сидела, она возвышалась над кухонным столом, словно судья, выносящий приговор. Её поджатые губы и пристальный взгляд не оставляли Алисе ни единого шанса на оправдание. Сценарий был выучен наизусть всеми участниками. Елена Сергеевна приезжала ровно в шесть вечера, как раз к возвращению сына с работы, и начиналась ежедневная инспекция.
Сегодня она была в ударе. Началось всё с прихожей, где, по её мнению, коврик лежал недостаточно ровно. Затем последовал рейд в гостиную. Алиса, стоявшая у плиты, спиной чувствовала, как свекровь проводит свой знаменитый тест. Она доставала из сумочки идеально белый, накрахмаленный носовой платок и с видом криминалиста проводила им по верхней полке книжного шкафа. Затем подносила платок к свету, рассматривая невидимые пылинки, и издавала характерное цоканье языком. Этот звук, тихий, но пронзительный, был хуже любой пощёчины.
— Ты хотя бы протираешь здесь иногда? Дима дышит этой грязью, а у него с детства предрасположенность к аллергии.
Алиса не отвечала. Она продолжала помешивать соус в сковороде, сосредоточив всё внимание на этом простом механическом действии. Она научилась отключаться, превращаться в часть интерьера, пока буря не утихнет. Раньше она пыталась спорить, оправдываться, доказывать, что убиралась только вчера. Но это было всё равно что лить бензин в огонь. Любое её слово лишь давало Елене Сергеевне новый повод для нападок.
Самым невыносимым во всём этом был не визит свекрови. Самым невыносимым был Дима. Он сидел тут же, в двух метрах, на их большом уютном диване. Сидел, погрузившись в светящийся прямоугольник телефона, и делал вид, что его здесь нет. Его большое, уже начинающее расплываться тело удобно расположилось среди подушек. Большой палец ритмично скользил по экрану, вызывая на нём вспышки и разноцветные взрывы в какой-то незамысловатой игре. Он не был жертвой. Он был уютным, тёплым наблюдателем в первом ряду театра, где его жену ежедневно распинали на кресте быта. Когда его мать начинала атаку, он лишь чуть глубже вжимал голову в плечи, словно пытаясь спрятаться в собственном теле. Он слышал всё. И его молчание было громче любых оскорблений. Оно было знаком согласия.
— Дима, посмотри, — не унималась Елена Сергеевна, переходя от пыли к главному — еде. — Она опять приготовила куриную грудку. Ты же знаешь, тебе нужно что-то более питательное, бульончик, паровые котлетки. От такой еды у мужчины сил не будет. Ты похудел, я же вижу.
Алиса на мгновение замерла с лопаткой в руке. Похудел? Дима за последний год набрал добрых десять килограммов, и его любимые джинсы уже с трудом застёгивались на выпирающем животе. Эта наглая, очевидная ложь, произнесённая с абсолютной уверенностью, стала тем самым камешком, который сдвигает лавину. Что-то внутри неё щёлкнуло. Не со звоном разбитого стекла, а с тихим, сухим щелчком выключателя. Она вдруг поняла, что больше не может. Не хочет. Не будет.
Она посмотрела на мужа. Он даже не оторвался от телефона. Его лицо, освещённое холодным светом экрана, было абсолютно безмятежным. В этот момент Алиса увидела его не как любимого мужчину, не как опору и защитника, а как большой, инфантильный чемодан без ручки, который она тащит на себе уже несколько лет. Чемодан, который нужно не только нести, но и постоянно отмывать от грязи, которую на него щедро выливает его предыдущая владелица.
Она выключила плиту. Положила лопатку на столешницу. Её движения стали плавными и до ужаса спокойными. Она вытерла руки о полотенце, не сводя глаз с мужа. Он всё ещё был там, в своём мире взрывающихся кристаллов. Елена Сергеевна, заметив перемену в её поведении, на мгновение замолчала, с любопытством ожидая, что будет дальше. А дальше Алиса, не говоря ни слова, развернулась и медленно, с какой-то новой, незнакомой грацией, направилась к дивану.
Шаг. Ещё шаг. Ламинат под её босыми ногами был прохладным и гладким. Она чувствовала каждую половицу. В наступившей тишине, нарушаемой лишь тихим гудением холодильника, её шаги казались оглушительными. Елена Сергеевна замерла с полуоткрытым ртом, её инстинкт хищника подсказывал, что поведение жертвы изменилось. Дмитрий не отрывал взгляда от экрана, но его пальцы застыли над разноцветными иконками. Он чувствовал, как сместился центр тяжести в комнате, как воздух сгустился вокруг приближающейся жены.
Алиса остановилась прямо перед ним, загораживая свет от торшера. Её тень упала на диван, накрыв мужа целиком. Он неохотно поднял голову, и его глаза, привыкшие к яркому дисплею, растерянно моргнули. В её лице не было ни злости, ни обиды, ни привычной усталости. Оно было спокойным и чужим, как лицо стюардессы, объявляющей о турбулентности.
Её рука, тонкая, но на удивление сильная, опустилась сверху и просто забрала телефон. Не вырвала, не отняла, а именно забрала — как взрослый забирает у ребёнка опасную игрушку. Дмитрий дёрнулся, его губы беззвучно произнесли что-то вроде «Эй», но звук застрял в горле. Он смотрел на свою пустую руку, потом на неё.
Алиса не смотрела на него. Её взгляд был прикован к экрану телефона. Большим пальцем она смахнула его игру и открыла список контактов. Её палец скользил по именам, уверенно и быстро, пока не остановился на одном-единственном. «Мама». Рядом с именем стояла фотография улыбающейся Елены Сергеевны на фоне дачных пионов. Алиса нажала на иконку вызова. Затем, прежде чем в динамике раздались гудки, она сделала ещё одно движение — нажала на значок громкой связи.
Гудки разнеслись по всей квартире, короткие, требовательные, до боли знакомые. Дмитрий съёжился, втянув голову в плечи. Он смотрел на жену с ужасом и непониманием, как кролик смотрит на удава, который вместо того, чтобы его съесть, вдруг решил научить его летать. Елена Сергеевна, стоявшая у стола, выпрямилась во весь свой невысокий рост, её ноздри затрепетали.
— Алло? Димочка, это ты? Она что, опять тебе что-то не то сказала? — раздался из динамика телефона бодрый, полный праведного негодования голос свекрови.
Алиса поднесла телефон чуть ближе ко рту. Её голос был ровным и лишённым всяких интонаций. Он звучал так, будто она зачитывала сводку погоды.
— Елена Сергеевна, здравствуйте.
На том конце провода возникла короткая заминка.
— Алиса? Что происходит? Где Дима? Дай ему трубку!
— Я услышала ваши претензии, — продолжила Алиса, игнорируя её вопросы. Каждый слог она произносила с хирургической точностью. — Вы совершенно правы. Я ужасная жена для вашего сокровища. Готовлю не то, убираюсь не так, совершенно не ценю то счастье, что мне досталось.
Она сделала паузу, давая словам впитаться в воздух, в обои, в обивку дивана. Дмитрий перестал дышать. Елена Сергеевна на том конце провода молчала, застигнутая врасплох этой внезапной капитуляцией.
— Поэтому я официально передаю его вам на доработку. Можете забирать прямо сейчас. Адрес вы знаете.
Тишина, которая наступила после её слов, была не тяжёлой, а пустой, выжженной, как земля после ядерного удара. Она длилась ровно три секунды. А потом динамик взорвался.
— Что?.. Что ты несёшь?! Ты в своём уме, девчонка?!
Но Алиса уже не слушала. Она сделала шаг назад и протянула телефон ошеломлённому Диме, как эстафетную палочку. Его рука дёрнулась, но не взяла аппарат. Телефон так и остался висеть в руке Алисы, продолжая изрыгать бессвязные, возмущённые вопли Елены Сергеевны.
— Твоя мама на проводе, — произнесла Алиса всё тем же ледяным тоном. — Договаривайся.
Телефон, зажатый в тонких пальцах Алисы, продолжал извергать негодование. Голос Елены Сергеевны, искажённый крошечным динамиком, метался по комнате, как обезумевшая оса, но бился о непроницаемую стену спокойствия. Дмитрий смотрел на свою жену, потом на телефон, потом снова на жену. Его мозг, привыкший к простому алгоритму «работа-диван-игра», отказывался обрабатывать ситуацию такой сложности. Его мир, уютный и предсказуемый, трещал по швам.
— Мам, подожди… — пробормотал он, его голос был хриплым и неуверенным. Он бросил на Алису умоляющий взгляд, но её лицо было абсолютно непроницаемым. Она не ушла, она стояла и смотрела на него, ожидая. — Мам, успокойся, пожалуйста… Нет, она здесь…
Алиса сделала шаг к нему, и он инстинктивно отпрянул, как от удара. Но она не собиралась его бить. Она просто наклонилась к его уху, и её шёпот, тихий, но отчётливый, прорезал его жалкое блеяние в трубку.
— Пока будешь договариваться, во сколько она за тобой заедет, продумай логистику. Вещей у тебя не так много. Тех, что действительно твои.
Дмитрий замер, с телефоном у уха, из которого доносилось уже срывающееся на визг бормотание матери. Он смотрел на Алису широко раскрытыми глазами.
— И не забудь свои детские фотографии, — продолжила она тем же деловым шёпотом, словно давала ценные указания подчинённому. — Тот толстый альбом в синей обложке. Он лежит на верхней полке в шкафу. И игровую приставку. Провода аккуратно смотай, чтобы не запутались. Они тебе там пригодятся больше, чем здесь. С мамой будете вечерами рекорды ставить.
Это было сказано без сарказма. Без злобы. Это было сказано с холодной, убийственной практичностью менеджера, оптимизирующего рабочее пространство. Она не изгоняла его. Она проводила инвентаризацию и списывала с баланса неликвидный актив. Унижение было настолько полным и всеобъемлющим, что Дмитрий даже не нашёл, что на это ответить. Он просто стоял, держал у уха жужжащую от ярости трубку и смотрел, как его жизнь разбирают на детали прямо у него на глазах.
Закончив инструктаж, Алиса выпрямилась. Она окинула его последним оценивающим взглядом, словно проверяя, всё ли он понял. Видимо, понятливый вид мужа её удовлетворил. Она развернулась и, не оборачиваясь, пошла обратно на кухню.
Дмитрий остался один посреди гостиной. Он был похож на солдата, брошенного командиром на поле боя с неработающей рацией. Из телефона неслось: «…она тебя околдовала! Димочка, ты меня слышишь?! Я сейчас приеду! Я приеду и поговорю с этой!..»
А с кухни доносились другие звуки. Плеск воды из крана. Тихое шарканье губки по металлической поверхности сковороды. Звук отмываемой от пригоревшего ужина посуды. Звук продолжающейся жизни, в которой для него, кажется, больше не было места. Он стоял, зажатый между двумя этими звуковыми потоками — яростным криком из прошлого и ледяным спокойствием будущего, которое наступало без него. И в этой точке, в этой оглушительной какофонии, он впервые за долгие годы почувствовал себя абсолютно, безнадёжно одиноким.
Дверной звонок пронзил квартиру не мелодичным трезвоном, а коротким, яростным уколом, словно кто-то давил на кнопку не пальцем, а всем своим негодованием. Дмитрий вздрогнул, как от удара тока, и выронил телефон. Аппарат со стуком упал на ковёр. Из него продолжало доноситься что-то неразборчивое, но это уже не имело значения. Главная угроза была здесь, за дверью.
Алиса даже не повернула головы. Она закончила мыть сковороду, поставила её на сушилку, вытерла досуха руки и только после этого медленно пошла в прихожую. Она не спешила. Это был уже не её дом, который нужно защищать от вторжения. Это была транзитная зона, пункт передачи ценного груза.
Она открыла дверь. На пороге стояла Елена Сергеевна. Лицо её было красным, но не от стыда, а от сдерживаемой ярости. Она не ворвалась, как ожидалось, а сделала шаг внутрь с достоинством оскорблённой императрицы, осматривающей владения, захваченные варварами. Её взгляд скользнул по Алисе, не задерживаясь, и впился в сына, который так и застыл посреди комнаты, жалкий и потерянный.
— Дима! Что здесь происходит? — её голос был низким и полным металла. — Что она тебе наговорила? Мы уходим.
Она двинулась в сторону сына, намереваясь взять его под руку и увести, как ребёнка из песочницы, где его обидел другой малыш. Но Алиса преградила ей путь, встав между ней и Дмитрием. Она не сделала угрожающего жеста, просто встала.
— Он ещё не собрался, — спокойно сообщила она. — Дайте ему пару минут.
Елена Сергеевна остановилась. Она впервые за весь вечер посмотрела на невестку по-настоящему. И то, что она увидела в её глазах, заставило её на мгновение растеряться. Там не было страха. Там не было даже ненависти. Там была пустота. Холодная, безразличная пустота.
— Что ты себе позволяешь? — прошипела свекровь, вновь обретая дар речи. — Ты решила выставить собственного мужа из дома?
— Я ничего не решала, — ровным тоном ответила Алиса. — Я просто согласилась с вами. Вы годами твердили мне, что я плохая жена. Я наконец-то это признала. Я не справляюсь. Поэтому возвращаю вам вашего сына в целости и сохранности. Возможно, с небольшим заводским браком, но это уже не моя зона ответственности.
Елена Сергеевна задохнулась от такой наглости. Она повернулась к сыну, ища в нём поддержки, союзника, арбитра.
— Дима! Ты слышишь, что она говорит?! Ты будешь стоять и молчать, когда она оскорбляет твою мать? Когда она вышвыривает тебя на улицу? Скажи ей хоть что-нибудь!
Наступил момент истины. Две женщины смотрели на него, и в их взглядах был весь его мир. Взгляд матери — требовательный, привычный, обещающий защиту и вечный контроль. И взгляд жены — спокойный, отстранённый, предлагающий свободу, за которую нужно было сражаться прямо сейчас. Он открыл рот. Закрыл. Снова открыл. Из его горла вырвалось какое-то невнятное мычание, похожее на «Ну… я… мы же…». Он обмяк, его плечи опустились, и он уставился в пол, не в силах выдержать ни один из этих взглядов.
И в этот самый момент всё закончилось. Алиса увидела его нерешительность, его жалкий, испуганный вид, и последняя, микроскопическая капля уважения к этому человеку испарилась. Она повернулась к свекрови. Её голос больше не был холодным. В нём появилась тяжёлая, смертельная усталость.
— Так заберите своего сыночка назад к себе и перестаньте выносить мне мозг каждый день, что я такая плохая жена и плохо забочусь о вашем сокровище!
Фраза упала в тишину комнаты, как камень. Елена Сергеевна на секунду опешила, но тут же взяла себя в руки. Она восприняла это как победу.
— Вот и отлично! Он и дня не останется с такой, как ты! — она подскочила к сыну, схватила его за локоть властной рукой. — Собирайся. Быстро.
И он подчинился. Как автомат. Молча пошёл в спальню. Через минуту он вышел оттуда. В одной руке он держал старый синий фотоальбом, прижимая его к груди. Под мышкой другой руки у него была игровая приставка. Чёрный провод блока питания волочился за ним по полу, как хвост побитой собаки. Он не посмотрел на Алису. Он не сказал ни слова.
Елена Сергеевна победно оглядела комнату, бросила на невестку презрительный взгляд и повела своего тридцатилетнего сына к выходу. Дверь за ними закрылась. Замок не щёлкнул. Алиса осталась одна посреди гостиной. Она медленно обвела взглядом комнату. На диване осталась вмятина от его тела. На полу валялся его телефон. С кухни доносился тонкий аромат остывающей курицы. Ничего не изменилось. Просто стало очень, очень тихо…
