Телефон заорал в самый разгар жаркого, липкого дня. Я стояла у окна, смотрела на сползающие по стеклу струйки конденсата от чайника и думала, что лето в городе пахнет горячим асфальтом и бензином. Телефон вибрировал так, будто хотел выпрыгнуть из моей ладони.
— Кира! — голос мамы дробно бил по ушам. — Всё! Забирайте её немедленно! Я больше не могу!
— Мам, что случилось? Где вы? — я на ходу натягивала шорты, искала взглядом ключи, а сердце уже прыгало в пятки.
— На даче, где же ещё! Она… она как вихрь! — мама почти плакала. — Я всего на минуту отвернулась, а она… всю морковь повыдёргивала! ВЕСЬ ряд! Тут пустыня! И на крышу полезла, представляешь?
— Соня полезла на крышу? — я прикусила губу. — Мам, пожалуйста, говори спокойно. Где Соня сейчас?
— Рисует кирпичом на крыльце. Но я не выдержу, Кира! Я не молодая козочка, чтобы за ней по кустам носиться! Забирайте её, слышишь?
Антон, мой муж, выглянул из кухни, где раскладывал по контейнерам вчерашнюю гречку.
— Что там? — спросил он.
— Мама, — я выключила громкую связь и посмотрела на него. — Кричит: «Заберите Соню». Срочно.
— Поехали, — сказал Антон, уже доставая из шкафа ключи от машины. — Сейчас.
— Мам, мы выезжаем, — я снова приложила телефон к уху. — Держи Соню рядом с собой, ладно? И не ругай её, пожалуйста. Ей четыре года.
— Четыре — не сорок четыре! — фыркнула мама. — Но я не справляюсь. Всё, Кира. Приезжайте.
Мы выскочили на лестницу, а жар из подъезда стукнул в лицо как раскалённая дверца духовки. На ходу я сунула Антону бутылку воды, кетчуп-карандаш и Сонькиного плюшевого енота. Машина завелась с третьего раза; в небе дрожали выжженные тучи. Мы мчались по кольцевой, и я слышала, как в груди забивают гвозди: раз, два, три. «Забирайте её». «Не могу». Мы сами настояли на этом лете. Мы сами.
Сцена 2. Как нас уговорили
Год назад мама играла эту партию совсем иначе. Она не кричала, наоборот — пела, как соловей на ветке, и каждая её трель попадала точно в наши слабые места.
— Кира, Антон, вы что, серьёзно хотите оставить ребёнка в городе на всё лето? — совала она нам под нос газетную вырезку о вреде смога. — Пыль, смог, запах горячего асфальта, бешеные водители, родители на работе — это же катастрофа!
— Мам, садик хороший, — осторожно говорил Антон. — Там бассейн надувной поставят, тент натянут. И площадка у нас во дворе отлично оборудована.
— «Отлично оборудована» для очереди из двадцати детей, — мама закатывала глаза. — Она и так весь год видит одни стены: садик — дом — площадка. Это что, детство? А на даче — зелень, речка через пять минут, полюшко! Она ягоды прямо с куста будет есть! И спать на свежем воздухе!
— Это звучит прекрасно, — признавалась я. — Но… на даче сейчас нет ни горячей воды, ни нормального туалета. Мам, тебе самой неудобно.
— Это же в ваших интересах всё сделать! — мама всплескивала руками так, будто бросала в воздух золотые монеты. — Вы же молодые, у вас энергии — хоть отбавляй. Ну что вам стоит подвести воду, сделать канализацию? Вот буквально чуток поднапрячься — и всё! Я внучку научу клубнику собирать, а вы — работать спокойно будете.
Антон смотрел на меня так, будто мы были на теннисном корте и мяч летел между нами.
— Слушай, — говорил он вечером, когда мы складывали Сонины пазлы в коробку. — По идее мама права. Соне на природе полезнее.
— Полезнее, — кивала я. — Но воду надо заводить в дом. Горячую воду надо. Воду куда-то сливать надо. С канализацией решать… И мебель. Диван там проваленный, матрас пахнет нафталином.
— Сделаем, — говорил Антон, уверенным тоном, который я любила и боялась одновременно. — Пристрой же у вас есть? Твой отец когда-то начинал.
— Есть, — вздыхала я. — Из бетонных блоков, к кирпичному дому пристроен. Но там никогда до ума не доводили. Пауки живут, а не люди.
— Значит, доведём, — подводил черту Антон. — Детство у ребёнка одно.
— А бюджет у нас тоже один, — шептала я на кухне, глядя на лист в клетку. Но лист, как всегда, молчал.
Мама тем временем подбавляла огня.
— Ну что? Решили? — она звонила каждое утро. — Я тут уже план составила. Вода — приоритет номер один. И бойлер — небольшой, литров на пятьдесят. И унитаз человеческий, не эта ваша дырка в земле. Ах да, и москитные сетки, комары меня едят. Коврики в душ не забудьте, простудиться легко. И чайник новый: ваш свистит, как паровоз.
— Мам, а деньги? — осторожно спрашивал Антон.
— Это ведь в ваших интересах, — заливалась мама. — И мне приятно, и ребёнку хорошо. Ну? Вы же не жадные.
Мы смотрели друг на друга, как пловцы перед нырком. И нырнули.
Сцена 3. Ремонт, который не кончается
Вода в дом действительно пришла однажды вечером — в виде тонкой струйки счастья, забившей из нового крана. Сначала мы все трое стояли вокруг мойки и смотрели, как струйка толстеет и теплеет. Соня хлопала ладошками и орала: «Дождик в доме! Дождик!» Мама вытирала глаза фартуком. Антон, смешно откинув волосы, гордо произносил: «Пошла родимая».
— Вот! — мама подставляла руки под тёплую струю. — Я же говорила! Ура!
Мы построили санузел в пристрое: белый кафель, стеклянная шторка, маленькая раковина. Рабочие матерились, потому что блоки встали не по уровню, а старый фундамент таил сюрпризы. Два раза срывалась поставка унитаза, один раз бойлер пришёл с вмятиной, и его пришлось обменивать. Я носила им чай и печенье, выслушивая историю про «два слоя гидроизоляции» и «не забудьте про уклон трубы».
— Это уже как в квартире, — мама ходила и вздыхала от счастья. — Запах мыла, чистота, свежесть. Ну всё, ещё бы отопление нормальное, и можно уезжать сюда навсегда!
— Мам, — тихо говорил Антон, — с отоплением мы пока не вписываемся. Давайте хотя бы… в следующем году.
— Ладно-ладно, — мама снисходительно улыбалась. — Не всё сразу. Но печку бы подлатать.
Параллельно мы выкинули продавленный диван, привезли из ИКЕА простой, но крепкий. Поставили шкаф-купе, новый стол, два складных стула, купили маленькую коляску-тросточку «на дачу». Я ползала по полу с кисточкой, закрашивала тёмные трещины в углах; Антон стелил линолеум в кухне — ровнял, срезал излишки, ругался на нож.
— Сколько уже? — спросила я как-то вечером, когда мы на веранде грызли холодную пиццу из коробки.
— Долго не считал, — ухмыльнулся Антон. — Но «вагон и маленькая тележка» — это уже не метафора.
Я достала тетрадь, посчитала быстро, прикинула.
— Сто девяносто одна, — сказала я. — И это без учёта бензина и еды для бригады.
— Детство у ребёнка одно, — повторил Антон, и мы обеими руками поддержали эту формулу, как тяжёлую крышку от сундука.
Мама тем временем сияла.
— Ну что, вы приглядитесь, как нам тут будет хорошо, — звенела она, переставляя по полке новые кружки. — Сонька будет просыпаться от пения птиц, завтракать на веранде и бегать босиком по траве! Мы ей даже сделаем грядку, свою собственную, пусть садит укропчик.
— Звучит прекрасно, — улыбалась я. — Только аккуратно с инструментами, ладно? И за Соней глаз да глаз. Ей всё интересно.
— У меня опыт, — мама отмахивалась. — Я вас двоих вырастила — и ничего. Не учи мать детей делать, ага?
Сцена 4. Отъезд
Новый дачный сезон мы ждали как праздника. Весной город заметно слезал снег с ботинок; на асфальте проявлялись прошлогодние окурки и чьи-то обещания. Мы считали дни. Я стирала маленькие шорты с арбузами, складывала футболки в аккуратные стопки, выбирала книжки — пару сказок, одну про динозавров, одну про Машу и медведя. Антон менял масло в машине. Соня приплясывала вокруг пакетов.
— Мы едем к бабуле в лес? — спрашивала она.
— Почти в лес, — смеялась я. — Там дом, речка, песок. Но слушаться бабулю надо обязательно. Бабуля главная.
— Я тоже главная! — возражала Соня и лезла мне на руки.
— Ты — главная помощница, — объяснял Антон. — Будешь убирать свои игрушки, поливать цветы, но на крышу — не лазим. На крышу — никогда.
Мама звонила каждый день:
— Я уже купила ей панамку! И резиновые сапоги! И ведёрко для песка! И, Кира, пожалуйста, купите детский шампунь без слёз, у меня закончился.
— Купим, — отвечала я. — Мам, Соня активная. Её надо постоянно занимать.
— Конечно, — мама по-деловому щёлкала языком. — График уже составила: с утра зарядка, потом завтрак, потом грядка, потом речка, потом обед, потом сон, потом ягоды. Всё расписано. У меня всё под контролем.
День отъезда выдался солнечным. Мы загрузили машину под завязку и мчались по знакомой дороге. На даче пахло мятой, молодыми листьями и мокрой землёй. Соня радостно визжала, увидев лопатку и новый жёлтый мяч.
— Смотри, — мама провела нас в санузел, включила воду. — Тёпленькая! Красота!
— Отлично, — сказал Антон. — Мам, мы останемся на два дня — поможем убрать, разложить, показать всё Соне. Потом вернёмся в город, а в субботу приедем снова. Если что — звони.
— Да что вы, что вы, — мама поставила чайник, как будто ставила точку. — Всё будет великолепно. К концу лета получите загорелую, счастливую Соню.
Вечером мы сидели на веранде, Соня елозила на коленях у бабушки и грызла клубнику, откусывая от хвостика. Солнце садилось за берёзы. Казалось, что мир действительно так прост: чай, смех, деревянный дом, тёплая вода и колокольчики, которыми ветки звенели на ветру.
Уезжая, я подолгу обнимала Соню.
— Я приеду через пять дней, — шептала ей в макушку. — Ты тут главная помощница, слышишь? Помогай бабуле, но ничего сама не начинай. Всегда сначала спроси.
— Всегда сначала спроси, — эхом повторила мама. — Всё будет хорошо.
Сцена 5. Пять дней не прошло
Не прошло и пяти дней. Первый звонок от мамы был на утро следующего дня: «Кира, какой шампунь вы купили? Он не пенится!» Второй — днём: «Нашла у вас в шкафу ножницы для ногтей, ужас какой тупые!» Третий — вечером: «Соня отказалась есть суп! Разве это можно?»
— Мам, не звони по каждой мелочи, — я старалась говорить мягко. — Справляйтесь сами, вы же хотели.
— Я просто делюсь! — возмущалась мама. — И потом, мне нужно с кем-то поговорить.
На второй день мама позвонила утром: «Соня проснулась в пять. Это нормально?» В обед: «Она облила коврик в ванной! Вот как их учат?» Вечером: «Почему она всё время бежит? Куда она бежит?»
— Потому что ей четыре, — объяснял Антон. — Вдыхай. Выдыхай.
На третий день звонок был другим. Голос мамы звенел, как струна, которую перетянули.
— Всё! Забирайте! — кричала она. — Я не справляюсь! Она… Кира, она ураган! Я отвернулась на минуту — и нет грядки! Вся морковь — в ведре! А потом она полезла на сарай за мячом! У меня сердце остановится!
— Мам, где Соня сейчас? — я уже надевала кроссовки.
— Тут. Рисует кирпичом на крыльце. Но, Кира, я больше не могу! Я хочу тишины! Я не рассчитывала, что дети такие… шустрые! Забирайте!
— Мы едем, — сказала я. — Всё. Едем.
Дорога до дачи казалась длиннее, чем обычно. Антон давил на газ; ветер откидывал мне волосы назад. В голове маршировали слова, которые я боялась произнести вслух: «Мы сделали всё, как ты хотела. Мы вложили деньги. Мы устроили дом. Мы поверили. А ты?»
Мы въехали в садоводство. У ворот нас встретила кошка, важная, как таможенник. Мама сидела на ступеньках, закрыв лицо ладонями. Соня на крыльце рисовала кирпичом огромный корабль с флагом. На месте грядки с морковью чернела ровная, как бритва, полоса свежевзрыхлённой земли.
— Приехали, — сказала мама, не поднимая головы. — Забирайте.
— Мам, — я присела рядом. — Дышим, хорошо? Вдох. Выдох.
— Я дышала, — глухо сказала она. — С самого утра дышала. Я не думала, что ребёнок — это… так сложно. Она же ни минуты не сидит!
— Это же Соня, — сказал Антон, и, к моему удивлению, в его голосе зазвучала улыбка. — Ты помнишь меня в четыре? Я успокаивал соседскую собаку, катаясь у неё на спине. Галина Петровна, дети — это ноги и глаза. Их много, и все одновременно бегут и смотрят.
— Не смешно, — мама фыркнула. — Я одна. Я думала, мы будем книжки читать, травку гладить, на речку ходить. А она везде лезет! Везде!
Соня подбежала, прижалась ко мне.
— Мама, у нас корабль! Он поплывёт по крыльцу!
— Красота, — отозвалась я и поцеловала её в макушку. — Но бабушку не надо доводить до кораблекрушения, слышишь?
— Я не довожу, — серьёзно сказала Соня. — Я помогаю. Я морковку собирала, чтобы бабуле суп сварить. А она почему-то плакала.
— Потому что это была маленькая морковка, — объяснил Антон. — Её нужно было подождать.
— А сколько ждать? — округлила глаза Соня.
— Бесконечно долго, — буркнула мама. — Столько я не проживу.
Сцена 6. Границы
Мы собрали Сонькины вещи. Соня не сопротивлялась — устала. Села в машину, обняла енота и почти сразу уснула. Мама стояла возле ворот, прижимая к груди кружку, как спасательный круг.
— Мам, — сказала я, — давай поговорим. Спокойно.
— Пожалуйста, — мама кивнула. — Я правда старалась. Правда. Но я не тяну. Я думала, что это — как в кино. Утречком — клубничка, днём — речка, вечером — сказка. А тут… она везде. И я всё время боюсь.
— Я тебе верю, — сказала я. — И я не хочу, чтобы ты себя ломала. Ты не обязана. Но ты должна была честно сказать до того, как мы… — я махнула рукой в сторону санузла, бойлера, белого кафеля. — До того, как мы это всё сделали.
— А как же детство у ребёнка одно? — мама выглядела растерянной.
— Детство у ребёнка — не ванна и не унитаз, — сказал Антон мягко. — Это люди рядом, которые вытаскивают из песка ведёрко и смеются, когда упал мяч. Мы можем дать Соне лето в городе — но другое. Мы найдём ей лагерь, бассейн, парк по утрам. Я не могу вам двоим обещать то, что не держится на реальности.
— Я не хотела вас обмануть, — мама стиснула кружку сильнее. — Я правда думала, что справлюсь. Я же вас вырастила…
— Нас — вдвоём, — напомнила я. — И с дедушкой. И нам тоже было по-разному. Но сейчас другое время, другое здоровье. И другая Соня — она моторчик.
— Моторчик, — мама улыбнулась так, будто слово ей понравилось. — А я — ветхая лодочка.
— Лодочки не обязаны возить теплоходы, — сказал Антон. — Они могут качаться у берега.
Мы переглянулись. Я не хотела говорить слова «план у неё такой и был» — они показались мне слишком горькими. Да и какой смысл? Факт оставался фактом: дача теперь благоустроена. Мама — без сил. Соня — с кораблём на крыльце.
— Мы заберём Соню, — сказала я. — И подумаем, как организовать ей лето. Мы будем приезжать к тебе по выходным, но без ожиданий, что ты — няня на полный день. Договорились?
— Договорились, — кивнула мама. — И… спасибо за всё, что вы сделали. Я этого… — она обернулась к пристрою. — Я этого сама бы никогда.
— Мы и не для «никогда», — вздохнул Антон. — Мы для «по-человечески». И для того, чтобы потом не ругаться — вот как сейчас.
— Извините, что я… — мама махнула рукой. — Ну, вы поняли.
— Мы поняли, — сказала я, обняла её. — Только, мам, в следующий раз — сначала честно. Не для того, чтобы отказаться, а чтобы учитывать реальность.
— Сначала честно, — повторила мама и прижалась ко мне на секунду, как девочка, которая тоже устала бегать.
Мы уехали. Дорога обратно была мягкой, как старое одеяло. Соня спала, шевеля ресницами. Я смотрела на неё и думала о чём-то простом и крепком: утренние прогулки в тени лип, мороженое по субботам, детский театр по средам, бассейн по четвергам. Антон молчал, но я видела, как он кивает невидимому плану.
— Слушай, — произнёс он, когда мы въезжали в город. — Я завтра заеду в парк, узнаю про летние кружки. И в бассейне спрошу расписание для малышей. Сделаем ей «дачу в городе».
— Сделаем, — сказала я. — И без моркови из ведра.
— Морковь — оставим осени, — улыбнулся он. — С бабушкой.
— С бабушкой — по выходным, — уточнила я, и мы оба засмеялись.
Дома я сняла с Соньки сандалии, поставила на пол кружку с компотом, поставила машинку стирать пыль с дачи. В ванной мылись игрушки. На балконе дремал енот. В комнате, пахнущей тёплым хлопком, спала девочка, у которой детство было прямо сейчас — не в абстракциях, а в тёплых руках, терпении и понятных границах.
Поздно вечером пришло сообщение от мамы: «Кира, прости за истерику. Я не рассчитала силы. Я люблю Соню. Просто иногда нужно признать, что я — не нянька. Спасибо вам за дом. Он — как новая глава. Приезжайте в субботу на чай. Я испеку пирог. Без моркови».
— Видишь? — сказал Антон, когда я показала ему телефон. — Честно — это работает.
— Работает, — я выключила свет. — И пусть дача теперь будет дачей. А лето — летом. Нашим — не киношным.
— Капитан моторчик, — шепнул он, глядя на Соню.
— И его команда, — добавила я и закрыла глаза.
И где-то там, за окном, не пахло горячим асфальтом — пахло мокрой травой из соседнего двора, пел уличный фонарь, а будущее выглядело, как новый список в клетчатой тетради: простые пункты, без золотых обещаний.
Мы больше не ныряли с закрытыми глазами. Мы стояли на берегу и выбирали, куда плыть — сами.
