— Сынок, либо ты сегодня же идёшь на собеседование, либо завтра твоя игровая приставка и все твои гаджеты будут искать нового хозяина на барахолке!
Этот спокойный, почти бесцветный голос прозвучал в комнате так чужеродно, что на секунду показался частью саундтрека к игре. Антон даже не сразу повернул голову. Его внимание было целиком поглощено мерцающим экраном, где его бронированный паладин в очередной раз спасал виртуальную вселенную от полчищ демонов. За спиной раздавались взрывы и предсмертные вопли монстров, а пальцы летали над кнопками геймпада с отточенной, почти музыкальной точностью. Он был в своём мире. В единственном мире, где он был кем-то значимым.
Марина Сергеевна вошла в квартиру десятью минутами ранее. Два продуктовых пакета, оттягивающих руки, показались ей легче, чем собственное тело. Усталость после двенадцатичасовой смены в офисе и четырёхчасовой подработки по удалёнке была не просто физической. Это была глухая, въевшаяся в кости апатия, смешанная с тихим, застарелым раздражением. В прихожей она молча разулась, повесила на вешалку плащ и прошла на кухню. Воздух в квартире был спёртым, пропитанным запахом вчерашней пиццы, пыли и чего-то сладковатого, вероятно, пролитой газировки.
Она не стала включать свет на кухне. Она и так знала, что там увидит. Гора немытой посуды в раковине, крошки на столе, пустые коробки. Это был привычный пейзаж, фон её ежедневного возвращения домой. Она прошла мимо кухни, направляясь к источнику звука — комнате Антона. Дверь была приоткрыта, и в тёмный коридор вырывался сноп сине-фиолетового света и звуки ожесточённой битвы.
Она остановилась на пороге, глядя на его согнутую спину. Он сидел в дорогом игровом кресле, которое она купила ему на прошлый день рождения, поддавшись на его уговоры, что это «для здоровья спины». Вокруг кресла, словно защитный ров, были расставлены пустые тарелки с засохшими остатками еды, чашки, несколько коробок из-под пиццы и пустые бутылки. Он был королём на своём троне посреди мусорного королевства. Марина Сергеевна смотрела на него несколько долгих секунд, и в её взгляде не было ни капли материнской любви или жалости. Там была только холодная, выверенная ясность, какая бывает у хирурга перед сложной, но необходимой ампутацией.
Она молча вошла в комнату. Он её не заметил. Она обошла кресло, её ноги не издали ни звука на ковре. Её целью была не гора грязной посуды и не сам Антон. Её целью был чёрный глянцевый ящик, мигающий синим огоньком под столом. Она наклонилась и одним резким, уверенным движением выдернула шнур питания из розетки.
Экран погас. Звуки битвы оборвались на пронзительной ноте. Наступила почти оглушительная тишина.
— Эй! Какого черта?! — взревел Антон, резко оборачиваясь. Его лицо, только что сосредоточенное и злое от игрового напряжения, теперь выражало искреннее недоумение и ярость. — Ты что творишь? У меня рейд!
Марина Сергеевна уже выпрямилась. Она молча отсоединила все провода от приставки, собрала их в одну руку, а второй подхватила саму консоль. Не говоря ни слова, она развернулась и пошла к выходу из комнаты.
— Поставь на место! Ты слышишь меня?! — он вскочил с кресла, преграждая ей путь. Он был на голову выше неё, широкий в плечах, но сейчас он выглядел как растерянный, разгневанный подросток.
Она остановилась и посмотрела ему прямо в глаза. Спокойно, без тени страха. И именно тогда она произнесла ту самую фразу. Фразу, которая была не угрозой, а констатацией нового факта их совместного существования.
— Сынок, либо ты сегодня же идёшь на собеседование, либо завтра твоя игровая приставка и все твои гаджеты будут искать нового хозяина на барахолке!
Она обошла его, как неподвижное препятствие, и прошла в свою спальню, унося с собой его драгоценность. Антон застыл посреди комнаты, глядя на пустые листы бумаги, которые она оставила на его столе. На них были распечатаны три вакансии с адресами и временем. Курьер, работник склада, оператор колл-центра. Это было настолько унизительно, настолько абсурдно, что он даже не сразу нашёлся, что крикнуть ей вслед. Это был не просто ультиматум. Это было объявление войны.
Первые несколько секунд Антон просто стоял, глядя на пустые листы бумаги на своём столе. Мозг, привыкший к мгновенной реакции в виртуальных мирах, в реальном мире дал сбой. Он не мог состыковать два факта: его мать, всегда тихая и покорная, и этот холодный, выверенный акт агрессии. Это было не похоже на неё. В её обычных упрёках всегда сквозила усталая надежда, какая-то материнская обязанность пожурить и простить. Сейчас же в её действиях не было ничего, кроме стали.
Он рванул в свою спальню. Дверь была закрыта. Он дёрнул ручку — заперто.
— Открой! — крикнул он, ударив по двери кулаком. Удар получился глухим и совсем не таким внушительным, как ему хотелось. Из-за двери донёсся её всё тот же ровный, спокойный голос, который бесил сейчас больше любого крика.
— Это моя комната, Антон. И я хочу отдохнуть. Разговор окончен. Утром я хочу услышать, на какое из собеседований ты пойдёшь первым.
Он отступил от двери, тяжело дыша. Бесполезно. Это была не та стена, которую можно пробить криком. В его голове закрутился вихрь из обиды и ярости. Продать его приставку! Его «плойку», которую он выпросил, на которую она сама же и дала денег! Это было не просто предательство. Это было кощунство. Он вернулся в свою комнату и плюхнулся в кресло. Взгляд упал на системный блок компьютера. А потом — компьютер. А потом — интернет. Она не шутила. Он впервые в жизни почувствовал, как земля уходит из-под ног. Его мир, такой уютный и понятный, трещал по швам.
Нужно было действовать. Он схватил телефон и быстро набрал номер. — Дим, здорово. Место есть у тебя перекантоваться на пару дней? В трубке раздался бодрый голос друга, смешанный со звуками такой же, как у него, виртуальной бойни.
— Тох, привет! А что так? Предки достали? Мои тоже вчера бубнили, что я свет не выключаю.
— Хуже, — выплюнул Антон, расхаживая по комнате. — Мать вообще с катушек съехала. Приставку отобрала, грозится продать всё, если я на работу не пойду. На какую-то рабскую работу курьером.
— Да ладно?! Жёстко, — в голосе Димы прозвучало сочувствие, смешанное с лёгким злорадством человека, которого беда обошла стороной.
— Конечно, приезжай. У меня как раз родаки на дачу завтра с утра сваливают на все выходные. Оторвёмся! Места валом.
Этот разговор подействовал как бальзам на душу. Он не один. Его понимают. Решение созрело мгновенно. Это не он проиграл. Это она заигралась. И он её накажет. Он заставит её пожалеть. Он покажет ей, каково это — остаться одной в пустой квартире. Он откроет шкаф и начнёт собирать вещи. Но его руки тянутся не к джинсам и свитерам. Первым делом он аккуратно отключает от сети свой главный актив — мощный игровой компьютер. Он бережно, словно младенца, заворачивает дорогой монитор в свою лучшую толстовку. Он скрупулёзно собирает в отдельный пакет мышь, клавиатуру, наушники с микрофоном — весь свой боевой арсенал. Одежда летит в большую спортивную сумку уже потом, как что-то второстепенное и неважное.
С огромной сумкой на плече, с системным блоком в одной руке и монитором в другой, он выходит в коридор. Марина Сергеевна уже вышла из своей комнаты. Она сидела в кресле в гостиной и читала книгу, отгородившись от происходящего бумажными страницами. Она подняла на него глаза, когда он, кряхтя, поставил свою поклажу у входной двери.
— Я ухожу, — с вызовом бросил он. — Раз тебе твои принципы дороже, чем родной сын, то живи тут одна. Посмотрим, как ты запоёшь через пару дней.
Она отложила книгу на подлокотник. Её взгляд был абсолютно спокойным. Она смотрела не на него, а на гору техники у его ног.
— Ты не так понял, Антон, — тихо ответила она. — Мне не принципы дороже. Мне моя жизнь дороже. Та, которая у меня осталась. А ты в этой жизни — непозволительная роскошь. Слишком дорогое удовольствие.
Он ожидал чего угодно: криков, уговоров, слёз. Но не этой ледяной, убийственной логики. У него не нашлось ответа. Он молча подхватил свои вещи, распахнул дверь и шагнул на лестничную клетку. Щелчок закрывшегося замка прозвучал за его спиной оглушительно громко. Он был свободен. И он был абсолютно уверен, что одержал в этой битве сокрушительную победу.
Два дня абсолютного, дистиллированного счастья. Квартира Димы превратилась в идеальную автономную республику, управляемую двумя консулами праздности. Их законы были просты: сон до полудня, завтрак из вчерашней пиццы, многочасовые игровые сессии и ночные вылазки за новой порцией вредной еды и энергетиков. Компьютеры гудели, не переставая, экраны бросали на стены цветные тени, а воздух был густым и сладким от запаха фастфуда и победы. Антон чувствовал себя триумфатором. Он не просто сбежал, он создал прецедент. Он доказывал — себе, Диме, всему миру — что его мать была неправа, что её ультиматум был лишь пшиком, истерикой уставшей женщины.
— Вот увидишь, она завтра позвонит, — говорил он Диме, не отрывая взгляда от экрана, где его танк пробивал очередную линию обороны. — Начнёт причитать, просить вернуться. Я ещё подумаю. Может, потребую официальных извинений и компенсации морального вреда. Новую гарнитуру, например.
Дима поддакивал, полностью поглощённый своей игрой. Он был рад гостю. Вдвоём было веселее, а главное — присутствие Антона как бы легитимизировало его собственный образ жизни. Он теперь был не просто лентяем, а частью братства, оппозиции этому скучному миру взрослых. Они были партизанами, укрывшимися в своей уютной берлоге.
Крушение их маленького рая началось с тихого щелчка замка во входной двери. Было всего семь часов вечера в субботу. Родители Димы должны были вернуться только завтра к ночи. Друзья замерли, обменявшись растерянными взглядами. Звуки игры, ещё секунду назад заполнявшие всё пространство, вдруг стали неуместными и вызывающе громкими. Дима судорожно нажал на паузу.
В коридоре послышались шаги и приглушённые голоса. В комнату заглянула мать Димы, её лицо выражало смесь усталости и раздражения. За её спиной маячила грузная фигура отца, Николая Петровича.
— Дима, что здесь происходит? — его голос был низким и спокойным, но от этого спокойствия по спине Антона пробежал холодок.
Николай Петрович не стал ждать ответа. Он вошёл в комнату и обвёл её тяжёлым, хозяйским взглядом. Он не смотрел на беспорядок, как это делала мать Антона. Его взгляд был более прагматичным. Он задержался на двух работающих на полную мощность компьютерах, на горе коробок из-под еды, на пустых бутылках. Затем он прошёл в коридор и пристально посмотрел на счётчик электроэнергии, который крутился с энтузиазмом пропеллера. Вернувшись, он остановился в центре комнаты, сложив руки на груди.
— Значит так, джентльмены, — начал он без предисловий, глядя то на сына, то на Антона. — Увеселительное мероприятие окончено. У отца на даче давление подскочило, пришлось вернуться раньше.
— Пап, ну ты чего? Это Антон, он в гости зашёл… — залепетал Дима, вставая с кресла.
Николай Петрович поднял руку, прерывая его на полуслове.
— Я вижу, что это Антон. Я также вижу, что вы превратили квартиру в притон и электростанцию одновременно. Дмитрий, я терпел твоё безделье, потому что надеялся, что у тебя в голове что-то проснётся. Но, видимо, я ошибся. А разводить здесь филиал твоего клуба по интересам я не позволю.
Он повернулся к Антону. Во взгляде не было злости, только холодная деловитость.
— А тебе, молодой человек, я советую вернуться домой и решать проблемы со своими родителями, а не создавать их чужим.
— У меня нет проблем, — на автомате брякнул Антон, почувствовав укол обиды. — Это у неё проблемы.
— Меня это не интересует, — отрезал Николай Петрович. — Меня интересует порядок в моём доме. Значит, слушайте оба. У вас полчаса. За это время вы собираете все свои… игрушки, — он сделал короткую паузу, которая сделала это слово особенно унизительным, — приводите комнату в божеский вид и освобождаете помещение.
Карточный домик рухнул. Никаких уговоров, никаких переговоров. Только приказ.
— Пап, ты серьёзно? Куда мы пойдём? — в голосе Димы прозвучало отчаяние.
— Дима, ты можешь остаться. Если готов с завтрашнего утра искать работу. А твой друг, — он снова посмотрел на Антона, — может идти туда, откуда пришёл. Время пошло.
Он вышел из комнаты, оставив за собой звенящую пустоту. Дима растерянно смотрел на Антона. Вся его солидарность и партизанский задор испарились в одно мгновение. Он был на своей территории, и эта территория только что предъявила ему счёт. Иллюзия убежища, последней крепости, развеялась как дым. Они больше не были консулами свободной республики. Они были двумя провинившимися школьниками, которых только что выставили за дверь.
Обратная дорога была унизительной. Каждый шаг с тяжеленным системным блоком, прижатым к груди, и неудобным монитором под мышкой отдавался в уставших руках тупой болью. Холодный вечерний ветер пробирал сквозь тонкую куртку. Антон чувствовал себя не просто изгнанным, а ограбленным. Сначала мать, теперь отец Димы — весь мир взрослых будто сговорился против него, вышвырнув из уютной, понятной вселенной в эту враждебную реальность, где нужно было куда-то идти и что-то делать. Он злился. Злился на Диму за его бесхребетность, на его отца за самодурство, но больше всего — на мать. Это она запустила эту цепную реакцию.
В его голове уже зрел план. План возвращения. Он не будет просить прощения. Он войдёт, молча поставит компьютер на место и посмотрит ей в глаза. Он явит собой живой укор. Вот, смотри, до чего ты меня довела. Заставила скитаться, унижаться перед чужими людьми. Он великодушно позволит ей осознать свою ошибку. Он даже был готов принять её извинения и, возможно, снисходительно согласиться на одно собеседование — но только для вида, чтобы она успокоилась. Он поднимался по лестнице, и эта картина придавала ему сил. Он был не просителем, а победителем, возвращающимся из короткой, но тяжёлой ссылки.
Дверь в квартиру была та же. Он нажал на звонок. Звук показался ему незнакомым, слишком резким в тишине подъезда. Прошла минута. Никакого ответа. Он нажал снова, дольше, настойчивее. Наконец, за дверью послышались тихие шаги, и щёлкнул замок.
На пороге стояла Марина Сергеевна. Она не выглядела уставшей или расстроенной. Наоборот, впервые за долгое время она казалась спокойной и отдохнувшей. На ней был простой домашний халат, волосы аккуратно собраны. Она посмотрела на него, затем на гору техники в его руках, и в её взгляде не было ни капли удивления или радости. Только холодное, вежливое любопытство, с каким смотрят на заблудившегося курьера.
— Я вернулся, — выдохнул он, делая шаг вперёд, чтобы войти.
Её рука, выставленная вперёд, остановила его. Она не оттолкнула, просто преградила путь.
— Здравствуй, Антон.
— Пусти, тяжело, — пропыхтел он, пытаясь обойти её. Она не сдвинулась с места. Он заглянул ей за плечо, в коридор, и его взгляд устремился в проём двери, ведущей в его бывшую комнату. Что-то было не так. Свет горел, и он увидел… не то. Вместо его огромного игрового кресла в углу стояло аккуратное плетёное кресло-качалка. На месте стола с компьютерами расположился швейный стол с машинкой и разложенными кусками ткани. Со стены исчезли его плакаты. Это была чужая, стерильная, спокойная комната. Комната взрослой женщины, у которой появилось хобби.
— Что это? — его голос сел.
— Где мои вещи?
— Какие вещи, Антон? — её тон был абсолютно ровным.
— Мой стол! Моё кресло! Мой… всё моё! Что ты сделала?
— Я навела порядок, — просто ответила она. — Продала ненужный хлам. Оказалось, за него можно выручить неплохие деньги. Я записалась на курсы кройки и шитья, давно хотела.
Он смотрел на неё, и до него медленно доходил весь масштаб катастрофы. Это был не блеф. Это не было воспитательной мерой. Это был снос под корень.
— Ты… ты продала? Без моего разрешения?! Ты не имела права! На её лице впервые появилось что-то похожее на эмоцию — тень усталой усмешки.
— Права? Антон, давай начистоту. Право на что? На вещи, купленные на мои деньги? На комнату в моей квартире? На еду из моего холодильника? Это была не твоя собственность. Это была моя инвестиция. И она не окупилась. Я закрыла убыточный проект.
Он опустил тяжеленный системный блок на пол. Руки дрогнули.
— Но я же твой сын… Куда мне теперь идти? Он бросил свой последний, как ему казалось, неоспоримый козырь. И ждал, что сейчас её ледяная маска треснет, что материнский инстинкт возьмёт верх. Она посмотрела на него так, словно он задал интересный теоретический вопрос.
— Это, сынок, и есть самый главный вопрос взрослой жизни. И я больше не буду решать его за тебя. Добро пожаловать.
Она не стала ждать ответа. Она не стала смотреть, как меняется его лицо. Она просто шагнула назад, в свою квартиру, и медленно, без хлопка, закрыла перед ним дверь. Щелчок замка был тихим, но окончательным. Он поставил рядом с системным блоком монитор и остался стоять один на тускло освещённой лестничной клетке. Вокруг была абсолютная тишина. И в этой тишине он впервые в жизни понял, что война, которую он так уверенно вёл, закончилась его полной и безоговорочной капитуляцией ещё два дня назад. Просто ему забыли об этом сообщить…
