— Ань, дача… Наша дача горит! — голос Сергея в трубке срывался, но в его истерике была какая-то фальшь, как в плохом театре.
Я молча нажала отбой, не задавая вопросов. Просто схватила ключи от машины.
Когда я приехала, пожарные уже сворачивали рукава. От дома моего детства, от веранды, где пахло яблоками и старым деревом, остались только черные, дымящиеся бревна.
Воздух был густым от гари, но сквозь этот едкий запах пробивался другой, тошнотворно-сладкий — запах бензина. Слишком явный, слишком наглый.
Сергей, мой муж, с которым мы были женаты не так долго после бурного романа, бросился ко мне. Обнял так крепко, что стало трудно дышать.
— Милая, какой ужас… Проводка, наверное… Старая ведь была…
Рядом стояла его мать, Тамара Павловна. Она картинно прижимала платок к губам, но глаза ее, сухие и цепкие, бегали по пепелищу с какой-то деловой оценкой.
— Анечка, горюшко-то какое, — пропела она, оглядывая меня. — Но ты ведь говорила, страховка хорошая? Очень хорошая?
Ее вопрос прозвучал так неуместно, так жадно, что я отстранилась от мужа.
— При чем тут страховка? — мой голос был хриплым от подступающего кашля.
— Ну как же, дочка! Жить-то дальше надо! — всплеснула она руками, и в ее голосе проскользнуло нетерпение. — Деньги помогут вам новый дом построить, еще лучше прежнего! Все эти кредиты ваши закроете…
Сергей бросил на мать быстрый, раздраженный взгляд.
— Мама, перестань. Ане сейчас не до этого.
Но я уже все увидела. Этот короткий взгляд между ними. Эту деловитость в глазах свекрови, которые уже мысленно делили деньги. Мои деньги.
Я обвела взглядом то, что осталось от моего сада. Яблони почернели, любимые мамины пионы превратились в пепел.
Из-за забора соседнего участка на меня смотрел Петр Иванович, бывший следователь на пенсии.
Он не подходил, просто стоял и смотрел. В его взгляде не было жалости. Было что-то другое. Что-то тяжелое и выжидающее.
Сергей снова обнял меня за плечи. Его руки были теплыми, но мне казалось, что меня обвивают змеи.
— Не волнуйся, родная, — прошептал он мне на ухо. — Все формальности я возьму на себя. Со страховой поговорю, все решу.
Он говорил как человек, у которого есть четкий план, а не как тот, кто только что потерял дом.
Я медленно кивнула, не в силах вымолвить ни слова.
Я смотрела на дымящиеся руины, на своего заботливого мужа, на его скорбящую мать и чувствовала, как внутри меня вместо горя зарождается что-то совсем иное. Холодное и острое, как осколок стекла.
Всю дорогу домой Сергей говорил без умолку. О том, как мы получим деньги и сразу же поедем в отпуск, «чтобы ты развеялась». О том, что на месте старого дома можно построить шикарный коттедж.
— И маме надо помочь с ремонтом, — ввернул он как бы между прочим. — У нее ванная совсем плохая.
Я смотрела в окно на проносящиеся мимо огни города. Я не видела их. Я видела только сухое, хищное лицо Тамары Павловны.
На следующее утро Сергей разбудил меня шуршанием бумаг. Он выложил на кухонный стол страховой полис.
— Вот, я все подготовил. Тебе нужно только подписать заявление. Чем быстрее подадим, тем быстрее получим выплату.
— Я не готова, — тихо сказала я.
Он замер. Улыбка сползла с его лица.
— В смысле? Аня, не будь ребенком. Это просто формальность.
— Я хочу дождаться официального заключения от пожарных, — я старалась, чтобы мой голос звучал твердо.
— Какого еще заключения? Сказали же — проводка! Что ты тянешь? — в его голосе зазвенело раздражение. — Мы теряем время, а значит, и деньги!
Он смотрел на меня так, будто я была досадной помехой на его пути к цели. Не любимой женщиной, потерявшей дом, а просто… препятствием.
— Мне нужно подумать, — я встала из-за стола.
— О чем тут думать?! — он почти кричал. — Ты ведешь себя странно! Может, у тебя шок? Давай я вызову врача?
Газлайтинг. Дешевый, примитивный. Он пытался выставить меня сумасшедшей, чтобы получить контроль.
В этот момент зазвонил мой телефон. Незнакомый номер. Я ответила.
— Анна? Это Петр Иванович, ваш сосед по даче.
Я замерла.
— Да, я вас слушаю.
— Я понимаю, у вас горе, — его голос был глухим, осторожным. — Но есть кое-что, что вам нужно увидеть. Касательно вашего… несчастного случая. Можете приехать? Только одна.
Сердце заколотилось.
— Буду через час.
Я оделась молча, под пристальным взглядом мужа.
— Кто звонил? — спросил он, когда я уже была в дверях.
— Подруга, — бросила я, не оборачиваясь.
Дом Петра Ивановича пах валокордином и пыльными книгами. Он молча провел меня в комнату, усадил перед монитором старенького компьютера.
— Я человек старой закалки, Анна. И людей вижу. Ваш муж с матушкой мне сразу не понравились.
Они еще до свадьбы к вам приезжали, все углы обмеряли взглядами, как оценщики.
А камера у меня на сарай направлена, — сказал он, запуская видеофайл. — Она пишет по движению. В ту ночь записала… вот.
На экране появилась ночная, зернистая картинка. Задний двор моего дома. Из темноты вышли две фигуры. Мужчина и женщина. Они тащили канистру.
Они двигались быстро, слаженно. Мужчина — мой муж, Сергей — начал поливать стену дома из канистры. А женщина — его мать, Тамара Павловна — стояла рядом и показывала, куда лить.
Потом Сергей достал зажигалку. Чиркнул раз, другой. Вспыхнуло пламя. Оно жадно впилось в дерево, разрастаясь с каждой секундой.
Я смотрела, не дыша. На экране мой муж и его мать смотрели на разгорающийся огонь.
На их лицах в отблесках пламени не было ни страха, ни ужаса. Только жадное, торжествующее ожидание.
Я не помню, как вышла от соседа. Помню только, как он вложил мне в ладонь холодную флешку.
— Я в полицию не пошел. Решил, что это ваше право — первый ход сделать, — сказал он тихо. — Справедливость — она разная бывает.
Я вернулась домой другим человеком. Та наивная девочка, которая год назад влюбилась в очаровательного мужчину, сгорела в том пожаре вместе с домом.
Сергей встретил меня в прихожей. Он был зол.
— Где ты была? Я звонил тебе сто раз!
— Телефон был на беззвучном, — я спокойно сняла туфли. Мой голос был ровным. Слишком ровным.
— Ты подписала бумаги? — он нетерпеливо кивнул на стол.
Я подошла к столу, взяла ручку. И улыбнулась ему самой милой, самой искренней улыбкой.
— Да, конечно, милый. Ты был прав, чего тянуть.
Он опешил от такой резкой перемены, но тут же расплылся в довольной ухмылке. Он подумал, что сломал меня.
— Вот и умница! — он поцеловал меня в щеку. От него пахло дорогим парфюмом и ложью.
— Я подумала, такое дело нужно отметить, — щебетала я, пряча флешку в карман. — Давай позовем твою маму на ужин? Закажем что-нибудь вкусное, отпразднуем… начало новой жизни.
Его глаза загорелись. План сработал идеально.
Вечером они сидели за моим столом, в моей квартире. Тамара Павловна принесла с собой бутылку шампанского.
— Ну, за удачу! — провозгласила она, поднимая бокал. — Чтобы денежки к нам рекой текли! Наконец-то выберемся из долгов!
Сергей подхватил:
— За то, чтобы все старое и ненужное сгорало дотла!
Они смеялись. Они пили за то, что сожгли мое прошлое, мои воспоминания.
И тут Тамара Павловна, уже захмелевшая от успеха, посмотрела на меня и сказала фразу, которая стала последней каплей.
— Ань, а ты не горюй. Ну что там было спасать в этой развалюхе? Только место занимала. Теперь хоть что-то путное построите. А то твоя мать там такой сарай устроила, честное слово.
Все. Хватит.
Я молча встала, взяла со стола пульт от телевизора.
— Знаете, я ведь тоже приготовила сюрприз. В честь нашего праздника.
Они недоуменно переглянулись. Сергей напрягся.
— Какой еще сюрприз?
— Небольшое кино. Про дачу.
Я включила телевизор, вставила флешку в разъем. Нажала «плей».
На большом экране в высоком разрешении появились ночные кадры. Вот две знакомые фигуры тащат канистру.
Вот они суетливо поливают бензином стену. Вот вспыхивает огонь.
Бокалы выпали из их рук. Шампанское растеклось по скатерти.
Лицо Тамары Павловны стало белым, как полотно. Сергей вскочил, опрокинув стул. Его взгляд метался от экрана ко мне. В нем был животный ужас.
— Откуда?.. — прохрипел он.
Я смотрела на них без ненависти. С холодным, отстраненным любопытством, как энтомолог смотрит на насекомых под стеклом.
— Вы ведь не знали, что соседская камера все записала? — спросила я тихо, но мой голос прозвучал в оглушающей тишине как выстрел.
Первой опомнилась Тамара Павловна. Ее лицо исказилось.
— Да что ты себе позволяешь, дрянь! — зашипела она, бросаясь к телевизору, словно могла голыми руками уничтожить запись. — Это монтаж! Подделка!
Сергей схватил меня за руку. Его пальцы впились в кожу.
— Аня, выключи это! Выключи немедленно! Мы можем договориться!
Договориться. Он все еще думал, что может что-то купить.
— Договориться? — я медленно высвободила руку. — Ты сжег мой дом. Дом, где я выросла. Ты женился на мне, чтобы обокрасть. О чем ты хочешь договориться, Сергей?
Он отшатнулся. Вся его напускная уверенность испарилась. Теперь передо мной стоял просто жалкий, напуганный вор.
— Я… я не хотел! Это все она! — он ткнул пальцем в мать. — Это была ее идея! Она меня заставила!
— Предатель! — взвизгнула Тамара Павловна. — Я все для тебя, неблагодарный!
Они были готовы сожрать друг друга прямо здесь, в моей гостиной. Их идеальный план рассыпался в прах, и под ним оказались два уродливых, жадных паука в одной банке.
Я достала телефон.
— Думаю, вам будет интересно узнать, что копию этого видео я отправила следователю и в страховую компанию. Час назад.
В этот момент в дверь позвонили. Громко, настойчиво.
Сергей застыл. Тамара Павловна рухнула на диван, обхватив голову руками.
— Полиция, — констатировала я и пошла открывать.
На пороге стояли двое. Они не смотрели на меня. Их взгляды были прикованы к экрану телевизора, где Сергей как раз подносил зажигалку к пропитанной бензином стене.
Их арест не был драматичным. Никаких криков, никакой борьбы. Они просто обмякли, словно из них выпустили весь воздух.
Когда на запястьях Сергея щелкнули наручники, он посмотрел на меня. В его глазах больше не было ничего — ни любви, ни ненависти. Только пустота.
Через полгода суд вынес приговор. Умышленный поджог, мошенничество в особо крупном размере. Они получили реальные сроки.
Страховая компания после долгой проверки выплатила мне всю сумму до копейки. Я продала тот участок. Я не хотела ничего строить на пепелище. Ни в прямом, ни в переносном смысле.
Я не чувствовала ни радости, ни облегчения. Просто… точку.
Они думали, что, сжигая мой дом, они получат деньги. Но на самом деле они сожгли свои собственные жизни. А я просто стояла в стороне и смотрела, как догорают их алчные мечты.
И впервые за долгое время дышала полной грудью.
Прошел год.
Я сижу на балконе своей новой квартиры с видом на огни большого города. Я купила ее на часть тех самых денег. Не из мести, а просто потому, что могла.
Недавно мне пришло письмо. Из колонии.
От Сергея. Я не читала его. Просто порвала на мелкие кусочки и выбросила в мусорное ведро. Мне было неинтересно читать его оправдания, раскаяние или, что вероятнее, обвинения.
От общих знакомых я слышала, что Тамара Павловна после суда слегла. Ее разбил инсульт, парализовав ту самую жадность, которая и привела ее на скамью подсудимых.
Она больше не делит чужие деньги. Она не может даже самостоятельно взять стакан воды.
Ирония судьбы оказалась жестокой: она так хотела легких денег, чтобы «помочь» сыну, а в итоге осталась одна, беспомощная, в государственной больнице.
Я не злорадствую. Я вообще ничего не чувствую по отношению к ним. Они просто перестали для меня существовать.
Иногда я думаю о том пожаре. Огонь забрал у меня дом, но он же и осветил правду.
Он выжег из моей жизни людей, которые никогда не должны были в ней появиться. Некоторые потери — это на самом деле самое ценное приобретение.
Я больше не боюсь доверять. Но теперь я знаю цену доверия. И знаю, что самый надежный фундамент — тот, который строишь сам.
Без оглядки на чужие ожидания и фальшивые улыбки.
Я делаю глоток вина. Оно терпкое, как и сама жизнь. И смотрю на город, который живет и дышит. И я живу и дышу вместе с ним.
