— Ты где прохлаждалась?!
Голос Игоря, усиленный возмущением до хрипа, врезался в приятную усталость Светланы, как лезвие в мягкое масло. Она только что вошла в квартиру, ещё ощущая на губах привкус выпитого в кафе латте, а на пальцах — священный шелест плотных бумажных пакетов. Воздух в прихожей был спертый, пахнущий пылью и чем-то ещё — остывшей пиццей и статическим электричеством от работающей техники. Из комнаты доносилось монотонное, почти гипнотическое щёлканье кнопок и приглушённые звуки виртуальной бойни. Её мир и его мир, столкнувшиеся на пороге.
Она прошла в комнату. Игорь сидел на диване, вжавшись в подушки, сгорбившись над джойстиком так, словно был не человеком, а каким-то кибернетическим продолжением игровой приставки. Его глаза, подсвеченные синеватым светом экрана, были прикованы к мерцающим вспышкам. Он даже не повернул головы, когда она поставила пакеты на журнальный столик рядом с ним. Из одного пакета выскользнул и лёг поверх глянцевых коробочек длинный белый чек.
Светлана прошла в спальню, чтобы переодеться в домашнее. Она слышала, как щёлканье прекратилось. Затем — звук сминаемой бумаги. Она знала этот звук. Она знала, что за ним последует. И не ошиблась.
— Ты в своём уме вообще?! Накупила косметики себе на тридцать тысяч! Ты хоть представляешь, что я мог со всеми этими деньгами сделать?!
Он ворвался в спальню, размахивая чеком, как боевым знаменем. Его лицо, обычно расслабленное и слегка отёкшее от долгого сидения, было багровым, искажённым гримасой такого искреннего, такого детского негодования, что это было почти смешно.
Он стоял посреди комнаты, высокий, нескладный, в вытянутых трениках и футболке с логотипом какой-то давно несуществующей группы. А в руке он держал этот белый клочок бумаги, доказательство её преступления против его вселенной.
— Я две новые игры жду, Света! Две! Они уже вышли! Одна — эксклюзив, её потом не достать будет! А ты… ты эту дрянь накупила!
Светлана медленно, с наслаждением, стянула с уставших ног туфли на каблуке. Пошевелила пальцами, чувствуя, как по венам разливается облегчение. Она не спешила. Она не собиралась оправдываться. Она подняла на него глаза, спокойные, чуть усталые, и внимательно осмотрела его, словно видела впервые. Его перекошенное от злости лицо, бегающие глаза, дрожащий в руке чек. Вся его фигура была воплощением обиженного ребёнка, у которого отобрали обещанную конфету.
Она сделала шаг ему навстречу, забирая из его руки чек. Сложила его вдвое, затем ещё раз. Её движения были плавными и точными, в них не было ни грамма суеты. Его ярость разбивалась об это её спокойствие, как волна о скалу.
— Представляю, — её голос был ровным и холодным, как поверхность полированного камня. Он не ожидал такого ответа. Он ожидал криков, оправданий, ответных обвинений. Но не этого ледяного, убийственного спокойствия.
Она выдержала паузу, давая этому единственному слову впитаться в него, растечься ядом по его венам. А затем добавила, глядя ему прямо в глаза, без тени сомнения или вины.
— А ты будешь и дальше сидеть на своей заднице? Да? Но это мои деньги, Игорь. Моя премия. И я потратила их на себя. А на свои игры можешь заработать. Если сможешь.
Слова Светланы, произнесённые без тени эмоции, повисли в воздухе спальни. Они не были громкими, но обладали весом и плотностью пушечного ядра, которое пробило тонкую броню его возмущения и взорвалось где-то глубоко внутри. Игорь замер, сжимая в кулаке уже ненужный, смятый чек. Он ожидал чего угодно: слёз, криков, мольбы о прощении, встречных упрёков. Он был готов к привычному сценарию скандала, где он — грозный, но справедливый обвинитель, а она — провинившаяся сторона. Но вместо этого он получил холодную, отточенную сталь презрения. Его праведный гнев, не найдя цели, захлебнулся и начал превращаться в нечто иное — вязкую, липкую злобу.
Поняв, что атака с финансового фланга провалилась, он инстинктивно сменил тактику. Если нельзя было уязвить её за трату денег, нужно было обесценить саму покупку, превратить её радость в нелепый, жалкий фарс. Он сделал шаг к журнальному столику, на котором возвышались глянцевые пакеты, словно трофеи из другого, непонятного ему мира. Его рука, привыкшая к плавным изгибам джойстика, грубо и неуклюже выхватила из ближайшего пакета самую большую, самую дорогую на вид коробку. Тяжёлый, матовый картон, золотое тиснение. Он повертел её в руках, словно дикарь, нашедший непонятный артефакт.
— И что это? — он ткнул коробкой в её сторону, и в его голосе прорезались новые, едкие нотки. — Эликсир вечной молодости? Сыворотка от здравого смысла? Ты же не думаешь, что если намазать на себя всю эту штукатурку, то что-то изменится?
Светлана, уже успевшая надеть мягкий домашний халат, наблюдала за ним с лёгким, почти научным интересом. Она видела, как он пытается нащупать её слабое место, как перебирает варианты, чтобы ударить побольнее. Это было так предсказуемо.
— Это сыворотка с пептидами, Игорь. Она улучшает упругость кожи. Тебе не понять, для этого нужно иметь хотя бы кожу, а не серое нечто, просиженное сутками перед монитором.
Его лицо дёрнулось. Он потерпел второе поражение подряд. Тогда он пошёл ва-банк, используя самое грязное и заезженное оружие из мужского арсенала обвинений.
— Для кого стараешься-то так, а, Свет? — он оскалился, и его улыбка была уродливой. — На работе появился кто-то, кому ты хочешь свою «упругость» демонстрировать? Или просто пытаешься эту свою серость замазать, чтобы казаться не такой унылой?
Вот оно. Финальный аккорд его бессилия. Светлана даже не вздохнула. Она просто подошла к нему вплотную, так, что он мог рассмотреть каждую пору на её ухоженном лице, и посмотрела ему прямо в глаза. Взгляд её был острым, как скальпель.
— Ты хочешь знать, для кого я стараюсь? Для себя. Потому что пока ты последние полгода «старался», прокачивая своего гребаного эльфа до восьмидесятого уровня, я старалась и прокачивала проект, за который мне и заплатили эту премию. Пока ты завоёвывал виртуальные крепости, я вела реальные переговоры. И знаешь, в чём разница, Игорь? Мои достижения можно потрогать. Их можно положить в банк. На них можно купить вот это, — она легонько коснулась пальцем коробки в его руке. — А твои достижения — это просто пиксели на экране, которые исчезнут, как только я выдерну вилку из розетки.
Последние слова Светланы ударили по Игорю с силой физического толчка. Он пошатнулся, словно его процессор на мгновение завис, не в силах обработать полученный урон. Сравнение его мира, его достижений, его единственной гордости с чем-то, что можно уничтожить, выдернув вилку из розетки, было не просто оскорблением. Это было аннулированием всей его сущности. Коробка с дорогой сывороткой выпала из его ослабевших пальцев и глухо стукнулась об ковёр. Он больше не смотрел на неё. Спор о косметике был исчерпан. Теперь начиналась настоящая война.
Он медленно выпрямился, и багровая краска гнева начала сходить с его лица, уступая место бледной, сосредоточенной ярости. Он перестал быть обиженным ребёнком. Теперь он был врагом, ищущим брешь в обороне.
— А знаешь, ты права, — его голос стал тише, но в этой тишине звенела угроза. — Ты — отличный проектный менеджер. Всё по полочкам, всё по плану. Цель, задача, результат. Ты и жизнь нашу превратила в свой грёбаный проект. Только в нём не осталось места для жизни.
Светлана молча наблюдала, как он перегруппировывается. Она не перебивала, давая ему выговориться, выложить на стол все свои козыри. Она подошла к столу, аккуратно собрала разбросанные им коробки и начала методично складывать их обратно в пакеты. Каждое её движение было выверенным и спокойным, словно она наводила порядок после прошедшего урагана, который её совершенно не затронул.
— Раньше ты смеялась, — продолжал он, его голос креп, набирая силу от собственных слов. — Ты живая была. Мы могли всю ночь смотреть дурацкие фильмы, а утром есть холодную пиццу. Когда ты стала такой? Когда ты превратилась в этот калькулятор с идеальным маникюром? Тебя же ничего не волнует, кроме твоих отчётов, твоих совещаний и… и вот этого, — он презрительно махнул рукой в сторону пакетов. — Это броня, да? Ты обмазываешься этим всем, чтобы не чувствовать, какая ты на самом деле пустая и холодная стала.
Он сделал паузу, ожидая реакции. Но её не последовало. Светлана завязала ручки последнего пакета и отставила его в сторону. Только после этого она повернулась к нему.
— Я скажу тебе, когда я стала такой, Игорь. Я стала такой в тот день, когда поняла, что фильмы до утра и холодная пицца — это не этап в жизни, а вся твоя жизнь. Я стала такой, когда ты обещал мне, что эти курсы по программированию — «последний рывок», и ты начнёшь брать заказы. Где они, Игорь? Где твои заказы? Они затерялись где-то между десятым и сороковым уровнем твоего тупого персонажа?
Каждое её слово было метким выстрелом. Она не повышала голоса, но её спокойствие было страшнее любого крика.
— Я стала такой, когда ты клялся, что мы поедем в отпуск в Италию, и даже купил разговорник. Он уже третий год пылится на полке. Наверное, ждёт, пока ты пройдёшь миссию в Колизее на своей приставке, чтобы освежить знания. Я стала такой, когда поняла, что в нашей паре есть только один взрослый человек. И ему приходится быть взрослым за двоих. Так что не смей обвинять меня в том, что я стала холодной. Я не стала холодной. Я просто перестала тратить своё тепло на обогрев чёрной дыры твоих невыполненных обещаний.
— Я стал таким, потому что устал, — выдохнул Игорь, и в этом выдохе не было больше злости, только бесконечная, тупая усталость. Он опустился на край дивана, место которого было продавлено его телом за сотни часов. — Устал от твоей вечной гонки. От твоего «надо». Надо больше работать, надо лучше выглядеть, надо стремиться. Я просто хотел жить, Света. Просто жить. А с тобой жизнь превратилась в бесконечный марафон, где я постоянно отстаю.
Он посмотрел на свои руки, лежавшие на коленях. Руки, которые не построили дом и не написали код, но которые виртуозно управляли армиями и спасали галактики. В его мире он был героем. Здесь, в этой квартире, он был неудачником, чьи достижения измерялись в гигабайтах, а не в рублях. Эта мысль, горькая и унизительная, вырвалась наружу, обретая форму окончательного, самого честного признания.
— Да если бы не моя приставка, я бы с тобой с ума сошёл в этой квартире! — он вскинул на неё взгляд, и в его глазах была отчаянная, жалкая правда. — Она единственное, что помогает мне не думать о том, в какое ничтожество я превратился рядом с тобой.
И это было всё. Последнее слово. Точка невозврата. Светлана, которая всё это время стояла неподвижно, медленно кивнула, словно услышала не оскорбление, а диагноз. Диагноз, который она давно поставила сама, но ждала подтверждения от пациента. В её движениях больше не было ни холода, ни спокойствия. В них появилось нечто новое — плавность и неотвратимость хирурга, приступающего к ампутации.
Она молча подошла к своим пакетам. Игорь следил за ней мутным взглядом, не понимая, что происходит. Она запустила руку в один из них и извлекла оттуда тяжёлый флакон из матового стекла с золотой крышкой. Самый дорогой крем из всей покупки. Она медленно, с каким-то ритуальным изяществом открутила крышку. Густой, перламутровый крем источал тонкий, сложный аромат.
Затем она подошла к его алтарю. Чёрный глянцевый корпус игровой приставки, стоявший под огромным экраном телевизора, тихо гудел, мигая синим огоньком — индикатором спящего режима, ожидания. Его мир ждал своего бога.
Светлана наклонилась и перевернула флакон. Густая, дорогая субстанция лениво поползла вниз и шлёпнулась на верхнюю решётку вентиляции консоли. Игорь издал какой-то сдавленный, горловой звук, среднее между стоном и всхлипом. Он вскочил, но было поздно. Крем, как инородная, живая плоть, медленно просачивался внутрь, в самое сердце его вселенной. Послышалось тихое шипение, синий огонёк мигнул в последний раз и погас.
Но она не закончила. Отбросив пустой флакон, она взяла из пакета другой — сыворотку в прозрачной бутылочке с пипеткой. Подошла вплотную к тёмному зеркалу телевизора. И начала методично, мазок за мазком, наносить маслянистую жидкость на экран. Игорь смотрел на это, оцепенев. Он видел, как его отражение, отражение их комнаты, искажается, плывёт под жирными, радужными разводами. Его окно в другие миры, где он был кем-то, превращалось в грязное, липкое, непроницаемое пятно.
Она работала без спешки, покрывая всю поверхность экрана, не пропуская ни сантиметра. Когда последняя капля упала на стекло, она отступила на шаг назад, чтобы оценить свою работу. Её дыхание было ровным.
Она повернулась к Игорю. Он стоял посреди комнаты, глядя на изуродованную технику. Его лицо было лишено всякого выражения. Оно было пустым.
— Вот, — сказала Светлана тихо, но её голос пронзил тишину, как игла. — Теперь тебе не придётся сходить с ума. Я тебя вылечила. А, да, и не забудь, пожалуйста собрать свои вещи, потому что у меня больше нет ни сил, ни средств, чтобы тебя лечить и вытаскивать из этой хандры. Вали в свой мирок и будь там кем угодно. Но одно тебе могу сказать точно, мужчиной ты там никогда не станешь…
