Музыка грохотала так, что вибрировал пол. Незнакомые басы проникали сквозь стены, заставляя дрожать створки старого книжного шкафа, единственного, что я забрала из своей квартиры.
Год назад, когда не стало моего Паши, Света, его жена, обнимала меня и плакала. «Мы же семья, мама. Этот дом — и ваш тоже. Паша бы хотел, чтобы мы были вместе».
Я и поверила. Куда мне было деваться? Свою двушку в центре я продала, чтобы у сына был первый взнос на этот огромный коттедж.
Он обещал, что я никогда не останусь одна.
Теперь я одна. В своей комнате на втором этаже. Моего сына не стало, несчастный случай.
Дверь приоткрылась без стука. На пороге стояла Света в облегающем блестящем платье. Она не смотрела на меня, её взгляд был прикован к телефону.
— Анфиса Ивановна, я же просила. После шести — не спускаться.
Её голос был ровным, почти безразличным. Год назад он звенел от слёз, а теперь в нём не было ничего, кроме холодной стали.
— Светочка, я только за водой. В кувшине закончилась.
— Для этого есть прислуга. Позвоните Ирине, она принесёт. Мои гости… они не должны вас видеть. Это деловой ужин.
Она говорила о людях, которые сейчас топтали ковры в гостиной моего сына, как о королевской семье.
Особенно о нём. О Стасе. Высокий, с гладко зачёсанными волосами и цепким взглядом хищника.
Он появился три месяца назад и теперь, казалось, был настоящим хозяином дома.
Я кивнула, чувствуя, как внутри всё сжимается в тугой, ледяной комок.
— Хорошо, Светочка.
Она уже уходила, но остановилась в дверях, обернувшись. На её лице мелькнула тень раздражения, словно я была не живым человеком, а досадной помехой. Старой вещью, которую забыли выкинуть.
— И ещё. Чтобы не было недоразумений.
Она сделала паузу, подбирая слова, но я уже знала, что сейчас услышу что-то страшное. Что-то, что окончательно сломает хрупкое подобие мира, в котором я пыталась существовать.
Света ослепительно улыбнулась, и от этой улыбки у меня потемнело в глазах.
— С сегодняшнего дня вы едите в своей комнате, — сказала она так же буднично, как говорят о погоде. — Гости не должны видеть старуху.
Дверь захлопнулась. Музыка внизу стала ещё громче, к ней добавился взрыв женского смеха.
А я стояла посреди комнаты, в доме, который построил мой сын, и понимала, что меня здесь больше нет.
Есть только старуха, которую нужно спрятать.
Я подошла к окну. Во дворе, освещённом яркими фонарями, Стас курил, обнимая Свету за талию.
Она смеялась, запрокинув голову. Они выглядели счастливыми. Хозяевами жизни.
В тот момент я впервые за год не заплакала. Вместо слёз пришла странная, звенящая пустота и одна-единственная мысль, острая, как осколок стекла.
Надо уходить.
Утром мысль «надо уходить» не исчезла. Наоборот, она превратилась в чёткий план. Я проснулась от запаха кофе и выпечки, доносившегося снизу, но впервые не почувствовала голода. Я чувствовала только решимость.
Первым делом — позвонить Зойке. Моей университетской подруге, которая после смерти мужа махнула на всё рукой и перебралась к морю.
«Анфиса, тут воздух такой, что все хвори выдувает!» — кричала она мне в трубку полгода назад. Тогда я только посмеялась.
Теперь это была моя единственная надежда.
Я надела халат и спустилась вниз. На кухне хозяйничала Ирина, прислуга. Она двигалась бесшумно, как тень.
Света сидела за огромным столом спиной ко мне, лениво помешивая ложечкой в чашке. Рядом с ней сидел Стас, он читал что-то в планшете.
— Доброе утро, — сказала я как можно бодрее.
Света медленно обернулась. Её лицо было идеальным, как у фарфоровой куклы, и таким же холодным.
— Я распорядилась, чтобы завтрак вам приносили в комнату, Анфиса Ивановна.
— Спасибо, не нужно. Я хочу прогуляться. Погода хорошая.
Стас оторвался от планшета и в упор посмотрел на меня. Его взгляд был тяжёлым, оценивающим. Так смотрят на вещь, решая, стоит ли она внимания.
— Прогуляться? — переспросила Света с лёгким удивлением. — Зачем? Если вам что-то нужно, скажите Ирине, она всё привезёт.
— Мне нужен воздух, Света. Просто подышать.
— Это небезопасно. Вы можете упасть, подвернуть ногу. Мало ли что. Давайте я попрошу водителя вас повозить по посёлку.
Это была не забота. Это был контроль. Они хотели запереть меня в золотой клетке, сделав вид, что оберегают от опасностей.
— Я не ребёнок, — ответила я, чувствуя, как по спине пробегает неприятная дрожь. — Я всю жизнь ходила сама. И сейчас дойду до парка и обратно.
Стас хмыкнул и отложил планшет.
— Анфиса Ивановна, Света же о вас беспокоится. Мы за вас в ответе. Паша бы не простил, если бы с его матерью что-то случилось.
Он упомянул имя моего сына так просто, будто имел на это право. Будто знал его.
— Паша бы хотел, чтобы я жила, а не сидела взаперти, — отрезала я.
В глазах Светы мелькнул гнев. Она встала.
— Хорошо. Как хотите. Но ваш телефон останется дома. На всякий случай. Чтобы вы его не потеряли.
Она протянула руку. Это был ультиматум. Либо ты гуляешь под нашим надзором, либо остаёшься без связи с миром.
Я молча отдала ей свой смартфон.
На улице я вдохнула полной грудью. Свобода. Пусть и иллюзорная, на час. Я шла по аллее посёлка, оглядываясь по сторонам.
В кармане халата лежал старый кнопочный телефон, который я хранила на случай экстренной связи. Света о нём не знала.
Я нашла укромную скамейку за кустами сирени и дрожащими пальцами набрала номер Зои.
— Зойка? Это я, Анфиса.
— Анфиска! Привет, дорогая! Сто лет тебя не слышала! — её голос был таким же энергичным и живым, как и всегда. — Что стряслось? У тебя голос такой, будто ты с войны звонишь.
И я рассказала. Всё. Про дом, про Свету, про Стаса. Про ужины в своей комнате.
Зоя молчала, а потом твёрдо сказала:
— Собирай вещи. Билет я тебе куплю онлайн. Приезжай. У меня места хватит на десятерых. Будем с тобой вино пить и на море смотреть.
Слёзы покатились по моим щекам. Впервые за долгое время это были слёзы облегчения.
— Спасибо, Зоенька. Спасибо.
Вернувшись в дом, я столкнулась со Светой в прихожей.
— Ну что, нагулялись? — спросила она с ядовитой усмешкой. — Надеюсь, вам полегчало. Кстати, ваша пенсия пришла. Я сняла деньги, вот, держите на мелкие расходы.
Она протянула мне несколько купюр. Моя пенсия. Которую она переводила на свою карту «для удобства». Я посмотрела на эти деньги, потом на неё.
В её глазах я увидела торжество. Она была уверена, что победила. Что сломала меня.
Но она ошиблась. Битва только начиналась.
Весь следующий день я собирала вещи. Не чемоданы — одну небольшую сумку. Самое необходимое. Остальное было неважно. Главное сокровище лежало на дне ящика с бельём, в старой папке.
Вечером я спустилась вниз. Света и Стас сидели в гостиной, смотрели какой-то фильм на огромном экране. Они даже не повернули головы.
— Света, мне нужно с вами поговорить, — сказала я громко и чётко.
Она вздохнула с деланым раздражением и поставила фильм на паузу.
— Что ещё, Анфиса Ивановна? У вас закончились деньги на «мелкие расходы»?
— Нет. Я уезжаю. Завтра утром. Мне нужны мои документы и деньги.
Света расхохоталась. Стас лениво повернулся и окинул меня презрительным взглядом.
— Уезжаете? Куда это? В дом престарелых? Кто вас там ждёт?
— Меня ждёт подруга. А теперь о деньгах. Света, ты помнишь, что деньги на первый взнос за этот дом — мои? От продажи моей квартиры.
— Это был подарок сыну, — отрезала она. — Вы сами так сказали.
— Мой сын был умным и порядочным человеком. В отличие от некоторых. Он настоял, чтобы мы подписали договор.
Я достала из-за спины ту самую папку и положила на стол потрёпанный лист бумаги. Договор займа.
Составленный по всей форме, с подписью Паши и моей. В нём было чётко прописано, что сумма, равная стоимости моей квартиры, передана в долг на покупку дома.
Света схватила бумагу. Её лицо вытянулось.
— Что… что это? Этого не может быть!
— Очень даже может, — вмешался Стас. Он быстро пробежал глазами по документу. — Фикция. Бумажка. Вы ничего не докажете.
— Ошибаешься, — спокойно ответила я. — У меня есть свидетели. И банковские выписки о переводе денег со счёта от продажи квартиры на счёт застройщика. Мой сын позаботился, чтобы всё было чисто.
Он сказал: «Мама, это просто формальность, чтобы ты спала спокойно». Теперь я понимаю, что он имел в виду.
Я смотрела прямо на Свету. Её фарфоровое лицо пошло пятнами.
— Этот дом куплен на мои деньги. По закону, после смерти Паши половина его долга перешла к тебе как к наследнице. Так что, Светочка, ты мне должна. И сумму немаленькую.
Стас вскочил.
— Да как вы смеете! Шантажировать нас!
— Шантажировать? — я усмехнулась. — Нет, милый. Я просто возвращаю своё. У вас есть два варианта.
Первый: вы сейчас же отдаёте мне мой паспорт, который ты, Света, «спрятала для сохранности», и половину суммы долга. Вторую половину будете выплачивать по частям. Мы можем заверить это у нотариуса.
Второй вариант: завтра я иду с этим договором в суд. И тогда вы рискуете потерять дом. Выбирайте.
Наступила мёртвая пауза. Было слышно лишь, как тяжело дышит Стас. Света смотрела то на меня, то на него. В её глазах плескался страх. Она поняла, что проиграла.
— Паспорт… в сейфе, — прошептала она. — Деньги на счетах. Нам нужно время.
— Времени у вас до утра. В девять ноль-ноль я жду здесь с документами и деньгами. Иначе — суд.
Я развернулась и пошла наверх, впервые за год чувствуя себя не жертвой, а хозяйкой положения.
На следующее утро на столике в гостиной лежал мой паспорт и банковский чек на внушительную сумму. Света и Стас не вышли из своей комнаты.
Вызванное мной такси уже ждало у ворот. Я вышла из дома, не оглядываясь.
Через два дня я сидела на веранде огромного, залитого солнцем дома на берегу моря. Зоя поставила передо мной бокал холодного белого вина.
— Ну что, — подмигнула она. — Победила?
Я сделала глоток. Вино было терпким и немного сладким. Вдалеке кричали чайки.
Я смотрела на бескрайнюю синюю воду и впервые за долгое время чувствовала, что дышу полной грудью. Я была свободна.
Прошло три года.
Три года, которые стёрли из памяти гулкую пустоту комнат в чужом доме и заменили её шумом прибоя.
Я научилась просыпаться не от грохота музыки, а от крика чаек. Научилась различать десятки оттенков моря — от утреннего перламутра до вечернего индиго.
Мы с Зойкой открыли небольшую гончарную мастерскую прямо на первом этаже её дома.
Наши тарелки и кружки с наивными рисунками морских коньков и ракушек неожиданно стали популярны у туристов.
Руки, которые, как мне казалось, годились только на то, чтобы перебирать старые фотографии, теперь создавали что-то новое. Что-то живое.
Я больше не думала о прошлом. Оно отболело и ушло, как уходит шторм, оставляя после себя лишь гладкие, обточенные морем камни на берегу.
Телефонный звонок раздался вечером, когда мы с Зоей сидели на веранде, укутавшись в пледы, и пили травяной чай. Номер был незнакомый.
— Анфиса Ивановна? — голос на том конце провода был робким, почти детским. Я не сразу его узнала. — Это Ирина. Я у Светланы… у Светы работала.
— Ирочка? Здравствуй, дорогая. Что-то случилось?
— Я просто… я хотела вам сказать. Я уволилась от них полгода назад. Больше не смогла. Они… они дом продали.
Я молчала, глядя на закатное солнце, тонущее в море.
— Как продали? — тихо спросила я.
— А им платить стало нечем. Стас этот… он в какие-то долги влез, бизнес у него прогорел.
Они сначала машину продали, потом драгоценности Светланы. А потом и за дом взялись. Она так кричала… Говорила, что это её крепость.
Ирина замолчала, а потом добавила совсем тихо:
— Они развелись. Он её бросил, как только деньги кончились. Сказал, что ему «нищая истеричка» не нужна. Она сейчас живёт с матерью в её крошечной квартирке на окраине. Говорят, совсем себя запустила.
Я поблагодарила Ирину и повесила трубку. Зоя посмотрела на меня вопросительно.
— Что там? Вести с полей?
— Дом продали. Он её бросил.
Зоя хмыкнула и отпила чай.
— Справедливость. Иногда она приходит не так быстро, как хочется, но всегда приходит.
Я кивнула. Но я не чувствовала ни злорадства, ни удовлетворения. Ничего. Это была уже не моя история.
Моя история была здесь — в запахе кипарисов, в тепле глины под пальцами, в спокойном лице подруги рядом.
В тот вечер я впервые за много лет достала фотографию Паши. Он улыбался мне, молодой и счастливый.
«Ты всё сделала правильно, мама», — прошептала я, глядя на него. — «Я живу. И я сплю спокойно».
И это было чистой правдой.
