— Я устала. Слышишь, Антон? Я больше не могу так жить.
Аня стояла посреди кухни в футболке с чужим логотипом и мятыми шортами. В руках — кружка с остывшим чаем, на лице — злость и усталость.
— Месяц! Мы месяц как женаты были, и я уже тогда просила снять квартиру. А ты все: «Тут уютно, мама готовит, зачем платить за съём».
— Ну извини, Ань, что мои родители пустили нас под крышу, а не выгнали в общагу, — буркнул Антон, не отрываясь от телефона.
— Это не жизнь! Я просыпаюсь под кашель твоего отца и засыпаю под мамины молитвы. Я хочу… я хочу свой утюг, свою сковороду, посуду, понимаешь?
Антон вздохнул, откладывая телефон.
— Хорошо. Найдём. Снимем. Хочешь прямо завтра? Поедем смотреть.
Через неделю они уже перетаскивали коробки в съемную однокомнатную на окраине. Без штор, с облупленным подоконником, но свою.
— Главное — не у родителей, — сказала Аня, ставя на пол сумку с посудой. — Остальное — ерунда.
Месяц спустя Антон звонил матери.
— Мам, привет. Слушай, можешь немного занять? У нас тут с зарплатой задержка, а за квартиру платить надо.
— Сколько?
— Ну… хотя бы пятнашку. Я потом верну, как только появится возможность.
Она перевела. Потом ещё раз — на продукты. Потом — просто на жизнь. У Марина Юрьевны в заметках даже появился пункт «Антону — 7 тыс., 10.08.2023».
Вечером она подошла к мужу, Геннадию, с блокнотом.
— Я не хочу быть жестокой. Но он взрослый. У него семья.
Геннадий Павлович смотрел телевизор, но кивнул.
— Я ему в прошлый раз сказал: хватит. Но он ведь знает, что ты всегда смягчишь.
На следующий день Антон появился снова, на этот раз чуть позже обычного. Марина Юрьевна едва успела открыть дверь, как он уже заговорил.
— Мам, привет. Тут такое дело, — он понизил голос, оглянулся на лестничную клетку. — У Ани машина накрылась. Стартер полетел. Там вообще конкретно. Сервис насчитал двадцать с лишним.
— Двадцать тысяч? — переспросила Марина Юрьевна, немного растерянно. — Это точно не развод?
— Мам, ну ты чего? Я же сам с мастером говорил. Ей на работу надо ездить каждый день. Это не игрушка.
Он говорил быстро, на взводе, словно ждал возражения ещё до того, как оно прозвучит.
Марина Юрьевна замялась:
— Антош, у нас сейчас нет свободных денег. Зарплата только через неделю, а пенсия вообще — кот наплакал.
— Мам, ну ты серьёзно? Это просто двадцать. Я же потом верну. Мы же семья, или как?
Геннадий Павлович услышал разговор, отложил пульт.
— А может, кредит оформить? Ну, если уж так прижало.
Антон напрягся:
— Какой ещё кредит?
— Ну «Ты же уже взрослый, семью завел. Самостоятельный стал. Жену обеспечиваешь — так и решай сам свои проблемы, тебе ее и содержать. Хватит ходить к нам, как к банкомату. Пора стать мужчиной.»
Антон сжал кулаки, развернулся и ушёл, хлопнув дверью. В подъезде запахло жареным луком от соседей.
Марина Юрьевна стояла в кухне, глядя на прихожую.
— Надо было мягче сказать. Он ведь обиделся.
— Обиделся? Значит, пора. Иначе никогда не повзрослеет.
На следующий вечер, сразу после ужина, в квартире Ани и Антона снова вспыхнула ссора.
— Я не просила твоих родителей покупать мне машину! — Аня с силой захлопнула дверцу шкафа. — Я просила, чтобы ты сам её починил. Ты же раньше такой уверенный был, золотые горы мне обещал. «Всё будет», «я всё устрою». Где это всё?
Антон сидел на краю дивана, опустив плечи, голова в ладонях.
— Я пытался починить… Просто не получилось, там всё сложнее, чем казалось.
— Сложнее? — Аня пошла на него, словно прижимая к стене. — Ты даже сервис оплатить не можешь! Ты вообще мужчина или кто? Мне что, звонить твоей маме, когда у нас лампочка сгорит?
— Ну зачем ты так…
— Потому что это правда! — почти закричала она. — Ты всё время что-то «пытаешься», всё время находишь отговорки. Ты обещал, что я ни в чём не буду нуждаться. А сейчас мне стыдно! Стыдно смотреть в глаза твоей маме, когда ты снова просишь у неё деньги, как школьник!
Антон молчал. Глаза покраснели, губы дрожали, но он не отвечал. Аня развернулась и вышла на балкон, хлопнув дверью.
В ту ночь он сидел в машине у родительского подъезда. Окна запотели. Он смотрел в телефон, писал сообщение: «Вы поступили подло. Я ваш сын, а вы отвернулись» — и тут же стирал не решаясь отправить. Потом снова набирал. Потом просто молча листал ленту. Вдруг увидел как Аня выложила фото с работы: она улыбается, кто-то из коллег обнимает её за плечи.
Антон выключил экран, уронил голову на руль. Он не хотел домой. Он не знал, где теперь его дом. Всё казалось чужим. Он злился на родителей, что отказали в помощи, на Аню — за давление, на коллег, на жизнь в целом. Только на себя он не злился. Не видел, что зашёл в тупик сам. Не хотел видеть.
Утро было серое, липкое от духоты. Антон проснулся на кухне, на старом раскладном диванчике, не раздеваясь, с затёкшей шеей и горечью на языке. В комнате за закрытой дверью тихо. Аня не вышла. Позже хлопнула дверью ванной и долго сушила волосы, будто собиралась не просто уйти, а уехать навсегда.
Он заглянул в ванную.
— Ань… Мы поговорим?
— Я поеду к маме на пару дней, — отрезала она. — Просто… я не могу всё это вывозить одна. Эмоции, жильё, расходы. Ты взрослый человек, Антон. Я не виновата, что ты не умеешь быть мужчиной.
Дверь закрылась за ней с тихим щелчком.
Антон бродил по квартире, трогал вещи Ани, кружку, расчёску, будто в первый раз видел. Внутри всё сжималось. Он чувствовал себя чужим в этой жизни, как гость в чьей-то квартире. Потом сел на кухне, уставившись в телефон. Звонил своей сестре, Лене. Хотел просто выговориться. Хоть с кем-то поговорить. Хоть кому-то быть нужным.
— Привет, — голос у сестры был настороженным.
— Лен, можно я к тебе заеду? Хочу поговорить.
— Приезжай. Только недолго, дети болеют.
Через час, он сидел на табуретке на кухне у сестры, ел холодные макароны.
— Я не понимаю, — говорил он, жуя. — Я всё делаю. Работал, старался… А они… Аня орёт, родители отказывают. У них же деньги есть. Могли бы и помочь.
Лена долго молчала, потом вытерла руки о полотенце.
— Тоха, ты же знаешь, я люблю тебя. Но ты достал уже всех. Родители тебе не обязаны. Они уже всё для тебя сделали. Свадьбу оплатили, внуков хотят, а получают — вынос мозга. Ты взрослый. Хочешь уважения? Начни с себя.
Антон откинулся на спинку стула, потом вдруг встал:
— Ты как они. Все против меня. Всё, поехал.
— Угу, — Лена посмотрела в спину. — Только не удивляйся, если в какой-то момент и я перестану открывать дверь.
Через день на работе ему сделали выговор. Сорванные сроки, недовольные клиенты. Антон сорвался на начальника, начал спорить, кричать.
— Пиши заявление, — сказал начальник устало. — Или по статье.
Антон ушёл, хлопнув дверью.
На улице шёл дождь, на стекле капли текли, как по щеке.
Он достал телефон, звонил Ане — недоступна. Писал — не читает. Звонил Лене — сброс.
Потом просто сел на лавку под козырьком у какого-то подъезда и долго смотрел в никуда. Люди шли мимо, под зонтами, торопились, а он будто застыл в этом дне.
Прошла неделя. Геннадий Павлович встретил в магазине бывшего коллегу Антона.
— Как там твой сын? Уволился-то уже давненько, вроде?
— Уволился? — переспросил Геннадий. — Ты точно знаешь?
— Ну да. Он у нас больше не работает.
Геннадий Павлович шёл домой с пакетом молока и хлебом. Долго стоял у подъезда, потом поднялся и сел на скамейку в коридоре.
— Не скажу пока Марине, — решил он. — Пусть сам придёт.
Вечером раздался звонок. Антон.
— Мам, привет… Можно поговорить?
— Давай встретимся. Не хочу дома — отцу надо отдохнуть.
Они встретились в парке. Марина Юрьевна пришла раньше, села на лавочку у фонтана. Сын подошёл с опущенными плечами, без привычного куража.
— Вы меня бросили, — сказал он. — Когда мне было плохо, вы просто отреклись. Я ваш сын. А вы отвернулись. Я ещё не встал на ноги, а вы…
— Антон, — перебила она мягко. — Мы тебя любим. Всегда будем любить. Но мы не банкомат. Мы уже отдали, сколько могли. И на свадьбу, и на съём. А ты не тянешь. Так не потому, что мы не помогаем. А потому, что сам не хочешь стать взрослым. Аня из тебя последние соки выжимает…
— Я стараюсь…
— Ты жалуешься, — сказала она тихо. — Но только не на себя.
Он встал, молча ушёл. Лавочка осталась пустой.
Днём они с Аней встретились и окончательно поссорились. Она стояла у окна, в руках держала его куртку.
— Я не хочу так больше жить, Антон. Это всё — не жизнь. Это выживание. Ты постоянно ждёшь помощи от родителей, не можешь даже СТО оплатить. Я устала. Мы подаём на развод.
— Подожди… Ты серьёзно сейчас? — он смотрел на неё растерянно.
— Очень. Мне нужен рядом партнёр, а не человек, которому всё время кто-то должен. Мы оба ошиблись.
Он молчал. Просто взял куртку и ушёл.
Позже, когда уже темнело, он брёл по району без цели. Взгляд падал в окна домов. Где-то пылесосили, где-то смеялись дети. В открытых окнах мелькали тёплые кухни, телевизоры, вечерние разговоры. Он смотрел и думал: как всё у всех просто. И почему так тяжело у него. А вернуться было некуда.
Потом опять поехал к Ане. Она не открыла. Он звонил, стоял, потом медленно спустился вниз и поехал к Лене.
— Лен, пусти переночевать. Просто на одну ночь, — сказал он, когда она открыла. — Я… больше не знаю, куда.
Лена смотрела на него внимательно, долго, потом кивнула.
— Я пущу с условием. Утром идёшь устраиваться на работу. Я с тобой, прослежу так сказать. Без вариантов.
Антон хотел возразить, но не стал. Просто пошёл в душ.
Перед сном Лена принесла ему одеяло.
— Ты знаешь, Тоха, я тоже у родителей денег просила когда-то. Один раз. А потом стало стыдно. У тебя есть шанс. Просто начни. Без понтов, без нытья. Начни.
Утро. Лена встала рано, варила детям кашу, параллельно искала в телефоне адрес ближайшего СТО. Потом подбросила Антона до станции.
— Дальше сам. Мне на работу.
— Лена, может, потом? Я как-то не готов…
— Нет. Сейчас. У тебя нет потом. У тебя есть шанс, и ты его не профукаешь.
Он вышел, тяжело задвинув за собой дверь машины. Шёл, не понимая, куда. Сел в маршрутку, потом вышел наугад. Увидел вывеску: «Автосервис: кузовной ремонт, ходовая, электрика». Зашёл. Спросил, не нужен ли кто. Сказали: оставь номер, если что — позовём.
Через два дня позвали. Мастер был грубый, но честный:
— Платим немного. Работы много. Хочешь — оставайся. Но без нытья и фокусов.
Антон остался. Первую неделю болели руки. Вторую — спина. Зарплата была меньше, чем он получал раньше, но её хватало. Он снял комнату в соседнем районе. Не звонил Ане. Не просил у родителей.
Прошло три месяца. Он начал откладывать понемногу. Холодильник был пустой, но счёт в банке — впервые не ноль.
Марина Юрьевна получила короткую смс: «Спасибо, что помогали. Я теперь сам.»
Она показала Геннадию Павловичу. Тот кивнул, ничего не сказал.
А потом она сама набрала:
— Приезжайте на выходные. Ты и Лена с детьми. Если хочешь.
Выходной день выдался тёплым. Антон приехал. Сначала было неловко. В прихожей долго снимал обувь. Дети бегали по двору, Лена помогала накрывать на стол. Марина Юрьевна испекла пирог. Антон молча разливал чай. Сидел, слушал. Почти не говорил, но улыбался, когда слышал, как дети хохочут на крыльце.
Под вечер, когда солнце медленно клонилось к горизонту, и все вышли на веранду, Марина Юрьевна тихо сказала:
— Всё будет хорошо. Мы с отцом рады, что ты всё понял и наконец-то повзрослел.
Геннадий Павлович подошёл, не говоря ни слова, и хлопнул сына по плечу. Не сильно, но уверенно.
Антон кивнул. Впервые за долгое время — по-настоящему.
Он смотрел на вечернее небо, вдыхал запах чая и тёплой выпечки. И вдруг понял: всё только начинается. Не с нуля — а с чистого, осознанного выбора. Это не было счастьем, но было надеждой. Впервые у него был шанс начать правильно. И он не хотел его упустить.
