Маша любила утро. Любила этот хрупкий, едва зародившийся день, когда тишина казалась материальной, как хрустальная ваза, которую страшно задеть неосторожным движением. В такие мгновения она чувствовала себя единственной обитательницей огромного города, властительницей времени, которое еще не успело раскрутить свое неумолимое колесо.
Квартиру она обставляла годами. Каждая вещь тщательно выбиралась, ждала своего часа в закромах магазинов, иногда — месяцами. Интерьер не терпел дисгармонии, как и сама Маша, педантичная до мозга костей. Пятно на скатерти или неровно лежащая стопка журналов могли испортить ей настроение на целый день.
Этим утром, как обычно, она заварила себе чай — смесь ромашкового и зеленого с лепестками жасмина — и села у окна, наблюдая, как город медленно пробуждается. Телефонный звонок разрезал тишину, как выстрел.
— Алло, — в голосе Маши не было раздражения, только легкое недоумение: кто мог звонить в половине седьмого утра?
— Машенька, дорогая, это Анна Павловна, — голос бывшей свекрови звучал взволнованно. — Извини за ранний звонок, но дело срочное.
Маша невольно улыбнулась. Несмотря на развод с Виктором, произошедший три года назад, отношения с его матерью остались теплыми. Анна Павловна, энергичная женщина шестидесяти лет, была одной из немногих, кто не пытался встать между ними в пору их семейных неурядиц и не указывал, кто прав, а кто виноват. Может быть, именно поэтому после развода они продолжали общаться, созваниваться по праздникам, иногда даже встречаться в кафе, когда та была в городе — поговорить о жизни.
— Что случилось, Анна Павловна? — спросила Маша, мгновенно переключаясь на деловой тон.
— Понимаешь, у нас форс-мажор с Ритой, — в голосе свекрови слышалась неподдельная тревога.
Рита была младшей дочерью Анны Павловны от второго брака. Девочку Маша видела лишь несколько раз — на семейных праздниках, пока еще была замужем за Виктором. Смутно помнила тихого подростка с длинной челкой, вечно уткнувшегося в телефон.
— Она поступает в университет, приехала на вступительные экзамены, а у меня так неудачно получилось… Мы с Игорем Викторовичем должны срочно уехать к его матери в Ростов — у нее инсульт, — голос Анны Павловны дрогнул. — А Риту оставить негде. Общежитие пока не дают, да и что там за условия для подготовки к экзаменам… Машенька, я понимаю, что это неудобно, но, может быть, ты разрешишь ей пожить у тебя? Всего три-четыре недели, пока мы не вернемся…
Маша замерла, машинально поглаживая ободок чашки. Мысль о постороннем человеке в ее идеально организованном пространстве вызывала внутреннее сопротивление. С другой стороны, отказать Анне Павловне, которая всегда относилась к ней с искренней теплотой, было невозможно.
— Конечно, Анна Павловна, — сказала она после паузы, — пусть приезжает. У меня есть гостевая комната, она вполне удобная.
— Машенька, золотце мое! — облегчение в голосе свекрови было почти осязаемым. — Я знала, что ты не откажешь. Рита — девочка самостоятельная, не доставит хлопот, обещаю. Она может приехать сегодня вечером?
— Да, конечно, — ответила Маша, уже прикидывая, как придется перестроить свой распорядок дня и, возможно, всей жизни на ближайший месяц.
После звонка она какое-то время сидела неподвижно, глядя в окно, где солнце уже начинало прогревать городские улицы. Потом встала. Нужно было подготовить гостевую комнату, освободить полку в ванной, составить правила дома для новой жительницы.
К вечеру все было готово. Комната сверкала чистотой, на прикроватной тумбочке стоял небольшой букет полевых цветов. Маша купила набор новых полотенец — мягких, с нежным рисунком. «Девочке должно быть комфортно», — подумала она, расправляя складки на покрывале.
Звонок в дверь раздался ровно в семь вечера. На пороге стояла Рита — совсем не та тихая девочка, которую Маша помнила. Перед ней была яркая, уверенная в себе молодая девушка с короткой стрижкой цвета воронова крыла и выразительными серыми глазами. Одета она была небрежно, но со вкусом: свободные джинсы, майка с замысловатым принтом, множество браслетов на тонких запястьях.
— Привет, — сказала Рита, улыбаясь широко и немного нагловато. — Спасибо, что приютила меня. Мама сказала, что ты — просто спасение.
Маша невольно отметила, что девушка даже не назвала ее по имени. Просто «ты» — как будто они были закадычными подругами или, наоборот, совершенно чужими людьми.
— Проходи, — Маша отступила, пропуская гостью в квартиру. — Я покажу тебе твою комнату.
Рита прошла внутрь, волоча за собой огромный чемодан на колесиках и рюкзак, который, казалось, вот-вот лопнет от набитых в него вещей. В прихожей она с грохотом опустила чемодан, скинула рюкзак на пол и огляделась.
— Ух ты, — сказала она с легким присвистом, — у тебя тут как в музее. А трогать экспонаты можно? — она хохотнула над собственной шуткой.
Маша натянуто улыбнулась.
— Разумеется. Ты здесь живешь, а не на экскурсии. Но я люблю порядок, так что постарайся, пожалуйста, все оставлять на своих местах.
— Понятно, — протянула Рита, и в ее тоне Маше послышалась легкая насмешка. — Маменька предупреждала, что ты перфекционистка. Не переживай, я не собираюсь устраивать погром.
Она подхватила рюкзак и потащила чемодан за собой, оставляя на светлом паркете из ясеня черные полосы от колес. Маша поморщилась, но промолчала. В конце концов, эти следы легко стираются, а делать замечания в первые же минуты знакомства не хотелось.
Первый вечер прошел относительно мирно. Маша приготовила ужин — запеченную рыбу с овощами, — накрыла стол в гостиной. Рита, к удивлению хозяйки, оказалась неплохой собеседницей. Она рассказывала о своих планах поступления на факультет международных отношений, о том, как провела последний школьный год, о друзьях, которых оставила в родном городе.
— А ты все еще одна? — спросила она вдруг, ловко подцепляя вилкой кусочек рыбы. — После развода с моим братцем, я имею в виду.
Вопрос застал Машу врасплох. В тридцать пять она все еще не отвечала, когда ее спрашивали о личной жизни. Маша ценила свою независимость, но порой одиночество давило на плечи тяжелым одеялом.
— Пока да, — ответила она сдержанно. — Я много работаю.
— Маменька говорит, что ты слишком привередливая, — заметила Рита с обезоруживающей прямотой. — Что у тебя есть длинный список требований к мужчинам, которым никто не может соответствовать.
— Твоя мама слишком заботится о моем семейном положении, — сухо ответила Маша. — Я вполне довольна своей жизнью.
Рита пожала плечами.
— Я тебя понимаю. Свобода дороже. Можно делать, что хочешь, не подстраиваясь под чьи-то закидоны. Я бы тоже не спешила.
После ужина Маша показала девушке, как пользоваться стиральной машиной, где хранятся чистые полотенца, как включается душ с его капризным смесителем. Рита слушала вполуха, постоянно отвлекаясь на телефон, в котором что-то настойчиво пищало.
— Извини, — сказала она наконец, — друзья атакуют. Можно я пойду отвечу? А с остальным разберусь по ходу дела, хорошо?
Маша кивнула и, когда девушка скрылась в своей комнате, с облегчением выдохнула. Возможно, все будет не так уж сложно. Рита кажется нормальной, хоть и немного бесцеремонной. Ничего, месяц пролетит быстро.
Утром, собираясь на работу, Маша оставила на кухонном столе записку с объяснением, где что лежит, и предложением чувствовать себя как дома. Вернувшись вечером, она обнаружила, что записка так и осталась нетронутой, зато на столе стояли грязные тарелки с остатками еды, а в раковине — чашки с засохшим чаем.
«Ну, это мелочи, — подумала Маша, принимаясь за уборку. — Девочка, наверное, весь день готовилась к экзаменам, забыла про посуду».
Но на следующий день картина повторилась. И на третий. При этом Рита каждый раз извинялась, обещала исправиться, но, казалось, тут же забывала о своих обещаниях. Вещи ее постепенно расползались по квартире: то кофта оказывалась брошенной на диване в гостиной, то обувь стояла посреди прихожей, то косметика заполняла все свободное пространство в ванной.
Первая неделя испытывала терпение Маши, но она держалась. «Просто другое воспитание, — убеждала она себя. — Она привыкла, что мама все за ней убирает. Нужно время, чтобы адаптироваться».
В пятницу вечером Маша задержалась на работе. Крупный клиент требовал внесения изменений в проект, и она, как ведущий дизайнер, не могла отложить дело на выходные. Домой она вернулась около десяти вечера, мечтая только о горячей ванне и чашке чая.
Еще на лестничной площадке она услышала музыку, доносившуюся из ее квартиры. Громкую, с отчетливыми басами, заставлявшими вибрировать стены. На секунду ей показалось, что она ошиблась дверью, но нет — музыка определенно гремела из ее квартиры.
Маша открыла дверь и застыла на пороге. В прихожей стояло несколько пар незнакомой обуви — кеды, ботинки, даже чьи-то пляжные шлепанцы. Из гостиной доносились громкие голоса, смех, звон бутылок.
Она прошла внутрь и увидела картину, от которой у нее перехватило дыхание. Посреди гостиной танцевали несколько молодых людей, на ее любимом диване развалились еще двое — парень с девушкой, которые самозабвенно целовались, не обращая внимания на окружающих. На журнальном столике стояли бутылки с пивом, пакеты с чипсами, пиццей, какими-то снэками. Кто-то из гостей, по-видимому, курил — в воздухе отчетливо ощущался запах табака.
Рита, с бокалом в руке, увидела ее первой.
— О, хозяйка вернулась! — воскликнула она, перекрикивая музыку. — Народ, знакомьтесь, это Маша, моя бывшая невестка. То есть, не моя, а маменькина, но какая разница.
Маша почувствовала, как внутри нее поднимается волна ледяной ярости. Медленно, очень медленно она прошла к музыкальному центру и выключила звук…
Воцарилась внезапная тишина, в которой особенно отчетливо прозвучал ее голос:
— Всем немедленно покинуть мою квартиру.
— Эй, ты чего? — Рита нахмурилась. — Мы просто немного развлекаемся. Я же имею право пригласить друзей?
— Нет, — отрезала Маша. — Не имеешь. Не в мой дом и не без моего разрешения. У вас пять минут, чтобы собраться и уйти. Все.
Гости переглянулись. Кто-то неуверенно хихикнул, кто-то пробормотал что-то насчет «злобной тетки». Рита смотрела на Машу с откровенной враждебностью.
— Мне казалось, ты говорила, что я должна чувствовать себя как дома, — произнесла она с вызовом.
— Это мой дом, — отчеканила Маша. — И здесь действуют мои правила. Если тебя это не устраивает, ты знаешь, где выход.
Медленно, с нарочитой неторопливостью, гости начали собираться. Парень с дивана, наконец оторвавшийся от своей подруги, демонстративно поправил взъерошенные волосы и, проходя мимо Маши, бросил:
— Дикая закваска, да? Зачем тогда соглашалась пускать кого-то жить, если такие загоны?
Маша не удостоила его ответом. Она стояла, скрестив руки на груди, и ждала, пока последний из непрошеных гостей покинет квартиру.
Когда дверь за ними закрылась, Рита разразилась гневной тирадой:
— Что за цирк ты устроила? Опозорила меня перед друзьями! Они специально приехали поддержать меня перед экзаменами, а ты их выставила, как будто они бомжи какие-то!
— Твои друзья, — Маша чеканила каждое слово, — устроили в моей квартире притон. Они курили, пили, разбросали еду и мусор. Ты даже не спросила разрешения привести кого-то.
— А что, надо было? — искренне удивилась Рита. — У нас дома я всегда приглашаю, кого хочу.
— Здесь не ваш дом, — Маша почувствовала, что теряет терпение. — Здесь мой дом, и я позволила тебе жить в нем, потому что твоя мама попросила. Но это не значит, что ты можешь делать все, что вздумается.
Рита закатила глаза.
— Господи, какая ты скучная! Теперь понимаю, почему Витька от тебя ушел.
Эти слова, произнесенные с небрежной жестокостью, ударили Машу под дых. Она глубоко вздохнула, стараясь не сорваться…
— Собирай свои вещи, — сказала она тихо. — Завтра утром тебя здесь быть не должно.
— Что?! — Рита вытаращила глаза. — Ты меня выгоняешь? Серьезно? А как же маменькина просьба? Куда я пойду?
— Это уже не моя проблема, — отрезала Маша. — Я пошла навстречу твоей матери, а ты ведешь себя как… — она осеклась, подбирая слово, — как человек, не умеющий уважать чужие границы.
Рита смотрела на нее с недоверием, которое постепенно сменялось паникой.
— А мне некуда идти! — повторила она. — Ты не можешь меня просто выставить!
— Могу, — спокойно ответила Маша. — И выставлю, если сейчас же не начнешь собирать вещи.
Рита схватила телефон и выбежала на балкон. Через стеклянную дверь Маша видела, как она яростно жестикулирует, разговаривая с кем-то. «Звонит матери, — подумала Маша. — Ну, конечно».
Через несколько минут ее собственный телефон зазвонил. На экране высветилось имя Анны Павловны.
— Машенька, что случилось? — голос свекрови звучал встревоженно. — Рита звонит в истерике, говорит, что ты ее выгоняешь.
— Именно так, — подтвердила Маша. — Ваша дочь пригласила толпу незнакомых мне людей в мой дом, устроила вечеринку с алкоголем и табаком. Я считаю, что после этого она не может оставаться здесь.
— Боже мой, — в голосе Анны Павловны слышалось искреннее расстройство. — Машенька, я понимаю твое возмущение. Но, может быть, ты дашь ей еще один шанс? Она молодая, глупая, не понимает…
— Анна Павловна, — перебила Маша, — я дала ей много шансов. Целую неделю я терпела разбросанные вещи, грязную посуду, постоянный беспорядок. Но вечеринка с посторонними людьми — это уже слишком.
На линии воцарилось молчание. Затем свекровь спросила неуверенно:
— А что она должна делать? Мы не сможем вернуться раньше, чем через две недели, а экзамены…
— Пусть ваша дочь купит свою квартиру и делает там, что хочет. А пока она живет у меня — правила диктую я, — заявила Маша, чувствуя, как внутри нее разливается холод.
— Я… я понимаю, — после паузы произнесла Анна Павловна. — Ты абсолютно права. Дай, пожалуйста, трубку Рите.
Маша вышла на балкон и протянула телефон девушке.
— На! Мама хочет поговорить с тобой.
Рита взяла трубку с вызывающим видом, но уже после первых слов матери ее лицо изменилось. Она молча слушала, все ниже опуская голову, все сильнее втягивая ее в плечи. Маша вернулась в гостиную и принялась убирать следы вечеринки, стараясь не прислушиваться к разговору.
Через десять минут Рита вошла в комнату и молча протянула ей телефон.
— Спасибо, — сказала Маша, забирая его.
Девушка стояла перед ней, глядя в пол. Яркий макияж на ее лице размазался — похоже, она плакала.
— Извини, — произнесла она тихо. — Я… я не думала, что это так серьезно. Просто хотела повеселиться с друзьями.
Маша молчала. Слова извинения казались ей пустыми после всего, что произошло.
— Я сейчас же соберу вещи, — добавила Рита, не дождавшись ответа. — Мама сказала, что найдет мне место в общежитии. Она знакома с комендантом, договорилась.
Она повернулась, чтобы идти, но вдруг остановилась.
— Знаешь, я ведь правда не хотела тебя обидеть или что-то сломать. Просто у нас дома все по-другому. Можно приглашать друзей, никто не злится из-за беспорядка… Я думала, все так живут.
— Все живут по-разному, — ответила Маша. — И все имеют право устанавливать собственные правила в своем доме.
Рита кивнула и ушла в свою комнату.
Через полчаса она вышла с собранным чемоданом.
— Я вызвала такси, — сказала она. — Оно уже ждет внизу.
Маша кивнула, не глядя на нее.
— Я еще раз хочу извиниться, — Рита запнулась. — И… и сказать спасибо. За то, что пустила меня, хотя я даже не твоя родственница. И за то, что терпела целую неделю. Мама сказала, что на твоем месте выставила бы меня еще в первый день.
Маша невольно улыбнулась.
— Твоя мама всегда была мудрой женщиной.
Рита неловко переминалась с ноги на ногу.
— Тогда я пойду. Прости еще раз. И… прости за то, что сказала про Витьку.
Маша только кивнула. Язвительный ответ вертелся на языке, но она сдержалась. Не стоило опускаться до уровня обиженного подростка.
Когда за Ритой закрылась дверь, Маша опустилась на диван и закрыла глаза. Странно, но вместо облегчения она чувствовала только усталость и какую-то глухую тоску.
Телефон снова зазвонил. Анна Павловна.
— Рита уехала? — спросила свекровь без предисловий.
— Да, только что, — ответила Маша.
— Машенька, я не знаю, как извиняться перед тобой, — голос Анны Павловны дрожал. — Я даже представить не могла, что она способна на такое. Дома она, конечно, бывает несобранной, но никогда не доходило до… до такого. Сколько я тебе должна за причиненные неудобства? Я настаиваю на компенсации.
— Не нужно ничего, — устало ответила Маша. — Правда, Анна Павловна. Все в порядке.
— Нет, не в порядке, — возразила свекровь. — Я подвела тебя, злоупотребила твоей добротой. Ты имеешь полное право злиться на меня.
— Я не злюсь, — Маша почувствовала, что это правда. — Просто… просто, наверное, нам не стоит больше обращаться друг к другу с такими просьбами.
На другом конце линии повисло молчание. Потом Анна Павловна сказала тихо:
— Я понимаю. И я очень, очень сожалею, Машенька. Ты была мне как дочь, и я надеялась, что мы сохраним эти отношения, несмотря на ваш развод с Виктором. Но я все испортила своей просьбой.
Маша закрыла глаза. Она знала, что свекровь искренне привязана к ней, и эта привязанность всегда была взаимной. Но сейчас в ней не было сил на продолжение отношений, которые могли принести новые разочарования.
— Давайте просто сделаем паузу, — сказала она мягко. — Мне нужно время, чтобы все обдумать.
— Конечно, конечно, — быстро согласилась Анна Павловна. — Я понимаю. Позвони мне, когда будешь готова.
После разговора Маша долго сидела неподвижно, глядя в пространство. Потом встала и начала методично приводить дом в порядок. Она мыла, чистила, раскладывала вещи по местам, словно пытаясь смыть саму память о пребывании Риты в ее квартире.
Закончив, она вернулась в гостиную и снова села на диван. Квартира сияла чистотой, все вещи были на своих местах. Тишина, которую она так ценила, снова окутывала ее дом.
Но почему-то она не приносила прежнего удовлетворения.
Машу вдруг поразила мысль, что в стерильной тишине ее идеального дома есть что-то безжизненное…
Она поймала себя на том, что прислушивается, не раздастся ли в соседней комнате голос Риты, рассказывающей кому-то по телефону о своих друзьях, планах, мечтах. Не зазвучит ли музыка — пусть слишком громкая, но живая.
«Я становлюсь сентиментальной», — с легкой иронией подумала Маша и решительно отбросила эти мысли. Жизнь возвращалась в прежнее русло. Это именно то, чего она хотела…
Анна Павловна стояла у окна в квартире матери Игоря Викторовича. За стеклом шел дождь, превращая ростовские улицы в зеркало. Через два дня они возвращались домой — состояние свекрови стабилизировалось, можно было оставить ее на попечение сиделки.
Но радости от предстоящего возвращения Анна Павловна не испытывала. Она смотрела на проезжающие внизу машины и думала о том, как одна выходка ее дочери разрушила отношения, которыми она действительно дорожила.
Маша была для нее особенным человеком. Не просто бывшей женой сына, а близкой душой, с которой можно было поговорить обо всем на свете. Умная, сдержанная, надежная — такой была Маша. После развода с Виктором, когда все вокруг ожидали разрыва всех связей, они сохранили теплые отношения. Виделись несколько раз в год, созванивались раз в месяц. Анна Павловна часто ловила себя на мысли, что общаться с Машей ей приятнее, чем с собственной дочерью.
И вот теперь эта связь оборвалась. Из-за Риты. Из-за ее неуемного эгоизма, неспособности уважать чужие границы.
Анна Павловна в третий раз за день достала телефон и открыла переписку с Машей. Последнее сообщение — недельной давности. «Маша, пожалуйста, дай знать, когда будешь готова поговорить». Ответа не было.
И эти отношения теперь были разрушены.
Игорь Викторович вошел в комнату с чашкой чая.
— Ань, выпей, — он протянул ей чашку. — Ты опять весь день ничего не ела.
— Спасибо, — она взяла чай, но даже не пригубила.
Муж встал рядом, проследил за ее взглядом, устремленным в окно.
— Все думаешь о Маше? — спросил он тихо.
Анна Павловна молча кивнула.
— Она не отвечает на звонки, не пишет. Просто вычеркнула меня из своей жизни.
— Дай ей время, — муж коснулся ее плеча. — Она подостынет.
— Нет, — Анна Павловна покачала головой. — Ты не знаешь Машу так, как я. Она не из тех, кто принимает необдуманные решения. Если она сказала, что нам нужно сделать паузу в отношениях, значит, так и будет. А может, у этой паузы не будет конца.
Она отставила нетронутый чай и прижала ладони к стеклу, словно пытаясь поймать капельку по ту сторону окна.
— Знаешь, что самое обидное? — она заговорила, не оборачиваясь к мужу. — Что после всего, что случилось с Витей и Машей, мы сумели сохранить отношения. Я была на ее стороне, когда он… — она осеклась. — Неважно. Важно, что мы прошли через многое. И вот теперь всё разрушено из-за одной глупой выходки Риты.
— Ритка еще ребенок, — попытался возразить Игорь Викторович. — Она не понимает…
— Не ребенок, — отрезала Анна Павловна. — Ей восемнадцать. В ее возрасте я уже работала и снимала квартиру. А она… она просто избалованная, эгоистичная девчонка. И это я позволила ей такой стать.
Они помолчали. За окном сгущались сумерки, дождь шел все сильнее.
— Я звонила в университет, — сказала наконец Анна Павловна. — Рита не сдала два экзамена из трех. Даже не явилась.
— Как не явилась? — Игорь Викторович нахмурился. — А где она была в это время?
— Понятия не имею, — Анна Павловна горько усмехнулась. — Наверное, на вечеринке с друзьями. Все так делают, знаешь ли.
Она наконец повернулась к мужу.
— Игорь, мы возвращаемся послезавтра. И нам нужно серьезно поговорить о Рите. О том, как мы ее воспитали. И о том, как будем жить дальше.
Он молча кивнул и вышел из комнаты. Анна Павловна снова осталась одна, наедине со своими мыслями.
Она достала телефон и в который раз открыла фотографию, сделанную два года назад. Они с Машей в летнем кафе, смеются, держа в руках бокалы с апельсиновым фрешем. Тогда они встретились, чтобы отметить новую работу Маши — она стала ведущим дизайнером в крупной компании. Анна Павловна принесла ей маленький подарок — брошь в виде кисти, символ ее профессии. Маша была так тронута…
Телефон в ее руке звякнул. Сообщение от Риты: «Ма, ты не забыла? Мне нужны деньги на новый ноут. Тот, о котором я говорила».
Анна Павловна медленно набрала ответ: «Мы поговорим об этом, когда вернемся домой».
Снова тишина. Снова дождь за окном. И мысли, мысли, которые не давали покоя.
Анна Павловна продолжала стоять у окна, чувствуя, как внутри разливается горечь. Нет, она не находила это странным. Для нее Маша никогда не была просто «бывшей женой сына». Она была человеком, с которым сложились теплые, искренние отношения, построенные на взаимном уважении и привязанности.
И эти отношения теперь были разрушены.
Анна Павловна достала телефон и набрала номер Маши. Гудки шли долго, но в конце концов сработал автоответчик. «Здравствуйте, вы позвонили Марии Соколовой. Оставьте сообщение после сигнала».
— Машенька, — начала Анна Павловна, но голос предательски дрогнул. — Я звоню сказать, что мы возвращаемся. И… — она сделала глубокий вдох, — я хочу еще раз попросить прощения. За Риту, за себя, за то, что поставила тебя в такое положение. Я понимаю, что тебе нужно время, и я буду ждать столько, сколько потребуется. Просто знай, что я очень ценю наши отношения и надеюсь, что когда-нибудь ты сможешь…
Автоответчик пискнул, обрывая сообщение. Время вышло.
Анна Павловна медленно опустила телефон. Глаза ее были сухими, но внутри разливалась пустота. Наверное, Рита права — все к лучшему. Но почему тогда так больно?
Она посмотрела вниз, на городскую улицу, где спешили по своим делам люди, проезжали машины, кипела жизнь. И подумала о том, что наглая, избалованная дочь разрушила ее добрые отношения с бывшей невесткой, которыми она дорожила больше, чем многие люди дорожат кровными узами. И что, возможно, она никогда этого не простит…
