— Нет, ну ты посмотри, а? Опять! — Кирилл раздраженно ткнул пальцем в экран телефона, где светилось сообщение от его матери. — Просто мастера драму нагнетать.
Я мельком взглянула на экран. Сообщение было коротким и туманным: «Сынок, у нас проблемы. Очень серьезные». Никакой конкретики, как обычно. Только крючок, на который мой муж с готовностью клевал каждый раз.
— Что-то случилось? — я поставила на стол салатник, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.
— А как ты думаешь? У них всегда что-то случается, — он нервно потер переносицу. — Вечно влипают в какие-то истории. Теперь вот «серьезные проблемы». Наверняка опять деньги нужны.
Я промолчала. Его родители, Валентина Петровна и Игорь Матвеевич, были людьми своеобразными.
Они жили в вечном ощущении надвигающейся катастрофы, которую почему-то всегда должны были предотвращать мы с Кириллом.
— Может, для начала стоит позвонить и узнать, что именно произошло? — предложила я.
— Да что узнавать, Лен, — отмахнулся он. — Схема одна и та же. Сейчас позвоню, и начнется: вздохи, намеки, жалобы на здоровье и рассказы, как им тяжело. А в финале — просьба.
Он все-таки набрал номер. Я слышала обрывки фраз из динамика — высокий, чуть дрожащий голос свекрови. Кирилл мрачнел с каждой секундой.
Он ходил по кухне из угла в угол, и пружины под старым паркетом сочувствующе скрипели.
— Да понял я, мам, понял… Хорошо… Решим что-нибудь… — наконец произнес он и сбросил вызов.
Повисло тяжелое молчание. Не то, которое успокаивает, а то, которое давит, заставляя воздух в комнате сгущаться.
— Ну что? — не выдержала я.
— У отца снова сердце прихватило. На нервной почве. Врач прописал кучу лекарств, а у них, как всегда, денег нет даже на самое необходимое. Еще и соседи сверху якобы заливают.
История про соседей была новой, но в целом репертуар не менялся. Я вздохнула. Мы только-только закрыли кредит за машину.
— Кирилл, но мы же им в прошлом месяце помогали. И дачу полностью мы содержим, все эти взносы, налоги…
— При чем тут дача? — резко перебил он.
— При том, что это тоже расходы. Может, им стоит продать что-нибудь из урожая? Там же яблок в этом году море. Или хотя бы поехать туда на лето, отдохнуть от соседей, подышать воздухом. Для сердца полезно.
Я и сама любила нашу дачу. Маленький щитовой домик, который мы с Кириллом своими руками приводили в порядок.
Он вложил в него всю душу, а я — все силы в сад и огород. Это было наше место.
Кирилл странно посмотрел на меня. Его взгляд стал жестким, холодным.
— Они не поедут на дачу.
— Почему?
— Потому что… потому что им сейчас не до этого! — он повысил голос. — Какая дача, когда отцу плохо?
Что-то в его ответе меня насторожило. Какая-то фальшь. Последние месяцы его родители вообще избегали разговоров о даче.
Раньше свекровь постоянно просила привезти то рассаду, то удобрения, а тут — как отрезало.
— Я не понимаю, в чем проблема, — мягко настаивала я. — Там все есть для жизни. И нервы спокойнее будут.
— Лена, перестань! — почти сорвался он на крик. — Им нужна помощь! Настоящая! Деньги им нужны!
Он подошел ко мне вплот-ную. От него пахло злостью и бессилием.
— Они мои родители. Они меня вырастили.
И твой долг, как моей жены, — помогать им вместе со мной. Ты обязана это делать, понимаешь? Обязана.
Эти слова хлестнули меня, как пощечина. Не потому что он требовал помощи для них. А потому, как он это сказал. Словно я не член семьи, а наемный работник с прописанными в договоре обязательствами.
И в этот момент я поняла. Дело было не в деньгах. И не в сердце Игоря Матвеевича.
Что-то происходило. Что-то, связанное с дачей. И они все от меня это скрывали.
Вечером, когда Кирилл уснул, я тихо достала из шкафа дорожную сумку. Я поеду туда завтра. Одна.
И выясню, какую именно «серьезную проблему» они так старательно от меня прячут.
Дорога до дачного поселка заняла чуть больше часа. Я ехала и чувствовала, как внутри нарастает глухая тревога. Я пыталась убедить себя, что зря паникую, что найду какое-нибудь простое объяснение всему.
Но когда я свернула на нашу улицу, сердце ухнуло вниз.
Первое, что я увидела — ворота. Вместо нашей старой, чуть покосившейся калитки, которую Кирилл обещал починить «на следующих выходных», стояли глухие металлические ворота. Новые. Чужие.
Я вышла из машины, ноги стали ватными. Мои пионы, которые я высаживала вдоль забора, были выкорчеваны.
На их месте лежала куча строительного мусора.
Я подошла к воротам и заглянула в щель. Участок было не узнать. Мои грядки с зеленью исчезли. Роскошные кусты роз, которые достались мне от бабушки, были безжалостно срублены.
На месте нашего старого сарая, где мы хранили инструменты, виднелся свежий фундамент под что-то большое.
Воздух застрял в легких. Это было похоже на кошмар. Как будто я приехала не к себе домой, а в какое-то чужое, враждебное место.
Из-за дома вышел незнакомый мужчина. Коренастый, хмурый, в рабочей одежде. Он смерил меня подозрительным взглядом.
— Вы к кому? — спросил он грубо, голосом человека, которого отвлекли от важного дела.
— Я… Это мой дом, — выдавила я, хотя слова звучали неуверенно даже для меня самой.
Мужчина усмехнулся. Недобро.
— Ваш? Девушка, вы ничего не путаете? Мы с женой купили этот участок два месяца назад.
Два. Месяца. Назад.
Эта фраза взорвалась в моей голове, заглушив все остальные звуки. Два месяца назад мы отправляли свекрови деньги на «срочный ремонт крыши на даче». Месяц назад — на «новый насос для скважины».
— У кого… у кого вы купили? — прошептала я.
— У пожилой пары. Валентина и Игорь. Фамилию не помню. Они сказали, что устали от земли, здоровье уже не то, хотят внукам помочь. Милые старички.
Он говорил, а перед моими глазами проносились картинки: жалобные звонки свекрови, хмурое лицо Кирилла, его слова про «долг» и «обязанности».
Все это было ложью. Грандиозной, чудовищной ложью.
— Они вам что-нибудь говорили про… про сына? Про невестку? — я задала вопрос, уже зная ответ.
— Нет, а должны были? — мужчина пожал плечами. — Сказали, сын в курсе, все одобрил. Мы с ним даже по телефону говорили. Он подтвердил, что родители — единственные собственники и могут делать с дачей что хотят.
Телефонный разговор. Значит, Кирилл не просто знал. Он был соучастником.
Меня начало трясти. Не от холода, а от ярости, которая поднималась откуда-то из глубины души. Меня обвели вокруг пальца.
Меня использовали. Они все вместе — муж, его мать, его отец — разыграли этот спектакль. А я была в нем послушной куклой, которая оплачивает декорации.
— Покажите документы, — потребовала я. Голос прозвучал резко и чуждо.
Мужчина, видя мое состояние, нахмурился еще сильнее, но достал телефон и открыл фотографию договора купли-продажи.
Я увидела знакомую подпись свекра. Дату. Сумму.
И в этот момент пелена спала. Я все поняла. И про «больное сердце», и про «проблемы». Это была не просто ложь. Это было предательство.
Обратно я ехала с абсолютно ясной головой. Ярость, кипевшая во мне, остыла и превратилась в твердую, холодную сталь. Я не плакала. Я думала.
Пока ехала, позвонила подруге-юристу. Кратко, без эмоций, изложила ситуацию.
Она подтвердила мои догадки: если дача была оформлена на свекра и приобретена им до нашего с Кириллом брака, юридически я не могу претендовать на долю.
Но деньги, которые я переводила им на «ремонт» и содержание… их можно было попробовать вернуть. Если доказать факт мошенничества.
Дома меня ждал Кирилл. Он сидел на кухне, нервно барабаня пальцами по столу. Увидев меня, он вскочил.
— Где ты была? Я звонил, ты не брала!
— Ездила проветриться, — я спокойно поставила сумку на пол. — Заезжала на дачу. Вернее, на то место, где она раньше была.
Он побледнел. Так бледнеют люди, пойманные на месте преступления.
— Лена, я… я могу все объяснить.
— Не трудись, — я достала телефон и открыла фото договора, которое успела сделать. — Объяснять будете втроем. Зови родителей.
Через час они были у нас. Валентина Петровна с порога начала причитать, хватаясь за сердце.
Игорь Матвеевич молча смотрел в пол. Жалкий, разыгранный спектакль.
— Леночка, деточка, ты не так все поняла, — запричитала свекровь. — Мы же для вас старались! Для внуков будущих! Отцу операция нужна была…
— Какая операция? — мой голос был ровным и безжизненным. — На совесть? Вы ее, кажется, давно и успешно удалили. Вместе с порядочностью.
Я выложила на стол распечатки банковских переводов за последний год. Все суммы, которые уходили на их счета. На «лекарства», на «ремонт крыши», на «насос».
— Это — мои деньги. Деньги, которые я зарабатывала. Деньги, которые вы у меня выманили обманом. Я хочу получить их назад.
Плюс половину от суммы, указанной в этом договоре. Я считаю, это справедливая компенсация за мои розы, пионы и пять лет жизни, вложенных в этот участок.
— Да как ты смеешь! — взвилась свекровь. — Это наша собственность!
— Кирилл? — я повернулась к мужу. — Ты тоже так считаешь?
Он молчал, переводя взгляд с меня на родителей.
— Ты моя жена! — наконец выдавил он. — Ты… ты должна была нам верить! Помогать!
— Верно. Должна была. А еще я должна помогать себе. И сейчас я помогаю себе избавиться от семьи лжецов и манипуляторов.
Я встала и пошла в спальню. Мой чемодан был уже собран.
— У вас неделя, чтобы вернуть деньги, — сказала я, стоя в дверях. — Иначе моя подруга-юрист отправит все эти документы в полицию. Заявление о мошенничестве.
Думаю, вашему «больному сердцу», Игорь Матвеевич, это на пользу не пойдет.
Кирилл бросился за мной.
— Лена, постой! Куда ты? Давай поговорим! Мы же семья!
Я посмотрела на него в последний раз. На этого слабого, безвольного человека, который позволил своим родителям разрушить нашу жизнь.
— Семьи строятся на доверии, Кирилл. А вы свой фундамент залили ложью. Живите в этом сами.
Я вышла из квартиры и закрыла за собой дверь. Я не знала, что будет дальше. Но впервые за долгое время я чувствовала свободу.
