Сентябрьский ветер гнал по двору желтые листья, закручивая их в маленькие смерчи между машинами. Галина Петровна придержала рукой седые волосы, выбивающиеся из-под вязаной шапочки, и открыла багажник старенькой «девятки». Машина досталась ей от мужа — единственное, что от него осталось, не считая фотографий в альбоме и незаживающей пустоты в двухкомнатной квартире.
— Ну вот и всё, Володя, — пробормотала она, оглаживая ладонью потертый багажник. — Прости уж, но что толку держать? Только деньги на гараж переводить…
Полгода прошло с тех пор, как Владимир Иванович не вернулся с дачи — сердце. Врачи говорили, что быстро, что не мучился. Галина Петровна надеялась, что так и было. За сорок два года совместной жизни она изучила мужа, как самоё себя — его привычку хмыкать, читая газету, его любовь к маринованным грибам и нелюбовь к галстукам, его неумение врать и говорить о чувствах. Последний год Владимир часто жаловался на усталость, но к врачам идти отказывался — «Ерунда, Галка, просто возраст берет своё».
Перебирая вещи в багажнике, Галина Петровна то и дело смахивала слезу. Вот аптечка, которую она собирала ему в дорогу каждый сезон. Вот старый плед, которым она укрывала его, когда он спал на заднем сидении, пока она водила машину. Их дети давно выросли и разъехались — дочь в Канаду, сын в Петербург. Внуков видели раз в год, на каникулах. Так что последние годы они с Володей были как в молодости — только вдвоем.
Объявление о продаже машины Галина Петровна разместила еще неделю назад. Сегодня должен был приехать покупатель — молодой парень, который по телефону долго расспрашивал о состоянии двигателя и говорил какие-то непонятные слова про карбюратор и колодки. Она хотела успеть вычистить салон, забрать последние Володины вещи.
Ключи выскользнули из ее руки, когда она проверяла бардачок, и с металлическим звоном упали куда-то под водительское сиденье.
— Вот же незадача, — проворчала она, опускаясь на колени перед открытой дверцей.
Сиденье было опущено низко — Володя был высоким, почти метр девяносто, всегда отодвигал кресло до упора. Галина Петровна с трудом просунула руку в узкую щель между сиденьем и полом, шаря в поисках ключей. Пальцы нащупали что-то прямоугольное, твердое. Не ключи. Она вытащила находку и замерла…
Телефон. Старый. «Нокиа», черный с серебристой каймой. Не Володин — его телефон, такой же простой и немодный, остался дома после его ухода. Этот же был чужим. И совершенно точно лежал под сиденьем не один день — на корпусе была пыль…
«Наверное, кто-то из детей забыл, когда приезжали на прощание», — подумала Галина Петровна, рассматривая находку. Но что-то внутри нее уже сжалось в предчувствии.
Она нажала кнопку включения, не особо надеясь, что телефон заработает. Экран мигнул и загорелся. Заряд — 23%.
«Странно. Если он тут полгода лежал, как в нем заряд остался?»
Галина Петровна машинально открыла входящие сообщения. И застыла, чувствуя, как по спине пробегает холодок.
«Володя, хорошей дороги тебе. Целую. Н.»
Дата отправки — ровно полгода назад. День, когда муж уехал на дачу и не вернулся.
Непослушными пальцами она пролистала сообщения дальше. Десятки, сотни сообщений. И все подписаны одной буквой — «Н».
«Володя, спасибо за подарок Соне, она в восторге.»
«Володя, мы тебя ждем в субботу, я лазанью сделаю.»
«Володя, у Сони температура 39, я волнуюсь.»
«Володя, с днем рождения тебя, родной. Мы с Соней любим тебя очень.»
И последнее, отправленное три дня назад:
«Володя, почему молчишь? Соня спрашивает про папу.»
Папу. Соня. Н.
Галина Петровна сидела в машине, прижав телефон к груди, и не могла пошевелиться. В голове крутилась какая-то бессмысленная мысль о том, что надо встретить покупателя, что он вот-вот приедет, что надо привести себя в порядок. А внутри все рушилось, погребая под обломками сорок два года совместной жизни….
Она открыла список контактов. «Настя» — единственное женское имя среди номеров мастерских, автосервисов и пары мужских имен. Володины приятели по гаражному кооперативу — она всех знала. А вот Настю — нет.
Контакт был с фотографией. Галина Петровна нажала на иконку и увидела женщину. Лет пятидесяти, с короткой стрижкой, в летнем платье. Симпатичная. Обычная. Фото было сделано где-то на природе, женщина улыбалась, прикрывая глаза от солнца ладонью.
— Это неправда, — прошептала Галина Петровна. — Этого не может быть…
Она вернулась к сообщениям и начала читать с самого начала. История длиной в годы разворачивалась перед ней, как старая кинолента. Настя и Соня. Разговоры о деньгах на учебу, о каких-то семейных праздниках, о болезнях, о планах на выходные. Обычная жизнь. Жизнь, о которой она, законная жена, не знала ничего.
Три дня Галина Петровна почти не спала. Ходила по квартире, бесцельно перекладывая вещи, заваривала чай и забывала его выпить. Смотрела на фотографии мужа — как будто пыталась найти в знакомом лице следы лжи, которая длилась, судя по сообщениям, не меньше тридцати лет.
Она вспоминала, пытаясь понять — когда, в какой момент все началось? Когда Володя стал исчезать на выходные «по делам»? Когда появились необъяснимые траты? Он всегда был щедрым, всегда хорошо зарабатывал, она никогда не проверяла, сколько и на что он тратит. Доверяла.
На третий день она поняла, что больше не может жить с этим знанием одна. Трясущимися руками набрала сообщение: «Здравствуйте. Это Галина Петровна, жена Владимира Ивановича. Мне очень жаль сообщать, но он ушел из жизни полгода назад. Сердечный приступ.»
Ответ пришел почти мгновенно, как будто женщина не отходила от телефона все эти месяцы:
«Я знала, что что-то случилось. Чувствовала. Можно мы с Соней придем проститься?»
Галина Петровна долго смотрела на экран. Потом ответила: «Приходите. Завтра в 2 часа. Южное, участок 17, у березы.»
Она увидела их издалека — двух женщин с букетами белых хризантем. Одна — та самая, с фотографии, только теперь с заметной сединой в коротких волосах. Вторая — молодая, лет тридцати, высокая, с прямой спиной. Они медленно шли по дорожке, и у Галины Петровны перехватило дыхание, когда молодая женщина повернула голову и посмотрела в ее сторону.
Она была копией самой Галины в молодости. Те же высокие скулы, тот же разрез глаз, та же манера держать голову чуть набок.
«Соня. София. Он назвал ее в честь моей матери», — поняла вдруг Галина Петровна, и эта мысль ударила больнее всего, что она пережила за эти дни.
— Здравствуйте, — проговорила Настя, подойдя ближе. — Вы…
— Галина Петровна, — сухо ответила она. — Законная жена Владимира Ивановича Кареева.
Соня вздрогнула и отступила на шаг, но Настя только кивнула, принимая удар.
— Я Анастасия. Это София, дочь Владимира.
— Я знаю, кто вы, — Галина Петровна смотрела не на Настю, а на памятник мужа. Гранитная плита, фотография, где он улыбается, даты жизни, венки от детей. — Вот здесь он похоронен. Можете попрощаться.
Она отошла в сторону, позволяя им приблизиться к могиле. София положила цветы и замерла, низко опустив голову. Плечи ее подрагивали. Настя стояла рядом, не шевелясь, только ветер трепал полы ее светлого плаща.
— Простите, — сказала она, не оборачиваясь. — Я знаю, что вы должны меня ненавидеть.
— Я вас не знаю, — отрезала Галина Петровна. — Для меня вас не существует.
— И все-таки вы позволили нам прийти.
Галина Петровна молчала.
Она сама не понимала, зачем согласилась на эту встречу. Может быть, хотела увидеть женщину, которой Володя отдавал время, украденное у их семьи. Может быть, хотела убедиться, что все это правда, а не какой-то дурной сон.
— Он очень любил вас, — сказала вдруг Настя, повернувшись. — Всегда говорил, что вы — его настоящая любовь, его судьба.
— Не смейте, — Галина Петровна подняла руку, словно защищаясь. — Не смейте говорить мне такое.
— Это правда. Он не мог выбрать между нами. Говорил, что не может бросить ни вас, ни Соню.
— Не мог выбрать? — голос Галины Петровны зазвенел. — Тридцать лет он не мог выбрать? Не лгите хотя бы сейчас. Он выбрал обман. Выбрал двойную жизнь. Он каждый день врал мне, глядя в глаза. Каждый день!
София подняла голову, и Галина Петровна снова поразилась сходству. Серые глаза — точь-в-точь как у нее самой в молодости. Только сейчас они были полны слез.
— Вы правы, — тихо сказала девушка. — Он никогда не был настоящим отцом. Приезжал на выходные, привозил подарки, а потом исчезал. Я выросла, не зная, что такое настоящая семья.
— Соня, — Настя покачала головой. — Не надо.
— Почему не надо? — в голосе девушки прорезалась горечь. — Разве не правда, что каждый праздник мы ждали его, а он то приезжал, то нет? Что каждое Рождество ты говорила мне — папа будет завтра, а он появлялся через три дня? Что я до сих пор не знаю, какой он по утрам, потому что он никогда не оставался у нас на ночь?
Галина Петровна слушала, и внутри у нее что-то медленно переворачивалось. Она представляла маленькую девочку, ждущую отца. Обман длиной в тридцать лет. Володя лгал не только ей — он лгал им всем.
— Мы похожи больше, чем вам кажется, — сказала она, глядя на Софию. — Мы обе любили человека, которого на самом деле не знали.
Настя сделала шаг вперед.
— Он любил нас, — в ее голосе звучала мольба. — По-своему, но любил. Он заботился о Соне, помогал с учебой, с лечением. Он…
— Он предал всех нас, — оборвала ее Галина Петровна. — Меня, вас, наших детей, Соню. Всех, кого он, как вы говорите, любил.
Она достала из кармана телефон. Тот самый, найденный в машине. Повертела в руках.
— Здесь вся ваша жизнь с ним. Тридцать лет сообщений, фотографий, встреч. Тридцать лет, которые он украл у меня и моих детей.
Настя побледнела.
— Что вы собираетесь делать?
Галина Петровна открыла меню телефона. Нашла пункт «Удалить все сообщения». Нажала «Да».
— Вот так, — сказала она, пряча телефон обратно в карман. — Для меня вас не существовало. Мой муж умер честным человеком. А этот — чужой.
Она повернулась и пошла прочь от могилы, чувствуя спиной взгляды двух женщин. Ветер бросил в лицо сухие листья, но она даже не моргнула.
Рыдайте, думала она. Рыдайте над человеком, который обманывал всех. Я не буду…
— Галина Петровна, — окликнула ее Настя. — Может быть, мы могли бы…
— Нет, — отрезала она, не оборачиваясь. — Никаких «мы». Никаких встреч. Никаких разговоров. Все кончено.
— У нас тоже была жизнь с ним, — в голосе Насти звучала обида. — Вы не можете просто перечеркнуть…
Галина Петровна резко обернулась. Лицо ее было белым, как надгробие за спиной.
— Могу. И перечеркиваю. Вас не было. Не было вашей Сони. Не было ваших праздников и болезней. Ничего не было. Моя жизнь — моя. А вы живите со своей ложью, как хотите.
Она вытащила телефон, с силой швырнула его оземь и раздавила каблуком. Пластик хрустнул, экран разлетелся мелкими осколками.
— Это не изменит правды, — крикнула ей вслед София, и в ее голосе звенела та же сталь, что и у Галины в молодости.
— Плевать я хотела на правду, — бросила Галина Петровна через плечо. — От правды толку нет. Каждый живет со своей ложью, как может.
У ворот кладбища она столкнулась с молодой парой, несущей цветы. Отстранилась, пропуская их, и вдруг с острой ясностью поняла: никогда больше сюда не придет. Не принесет цветы, не посидит на скамейке, вспоминая прошлое. Прошлого нет. Есть только настоящее — пустая квартира, одиночество и горечь.
«Девятку» она продаст завтра же. Деньги положит на счет. В отпуск не поедет — зачем? Будет жить, как жила. Телевизор, аптека, магазин, разговоры с соседками о ценах и болезнях. Сорок два года — коту под хвост. Поздно что-то менять.
Ветер бросил ей вслед пригоршню сухих листьев. Она не обернулась…
