— Сонь, ну мы немного посидели… Я всё уберу, честное слово!
Соня застыла на пороге собственной квартиры, словно наткнулась на невидимую стену. Тяжёлые сутки на работе, когда каждый час тянулся как резиновый, а глаза слипались от усталости, мгновенно отошли на второй план. Перед ней расстилалась картина, от которой к горлу подкатила тошнота. «Немного посидели» — это, по версии Дениса, её жениха, означало превращение её уютного, вылизанного гнёздышка в филиал захудалой пивной после бурной пятницы.
Воздух был густым и спёртым, пропитанным едкой смесью застарелого табачного дыма, перегара и чего-то кисло-сладкого, вероятно, пролитого алкоголя. Горы пустых бутылок – пивных, из-под чего-то покрепче, даже несколько винных – громоздились на кухонном столе, на подоконнике, сиротливо валялись под ногами. Грязная посуда, заляпанная остатками какой-то закуски, напоминающей вчерашний салат и чипсы, образовывала шаткие башни в раковине и вокруг неё. На её любимом светлом диване, который она с такой тщательностью выбирала и берегла, темнело уродливое пятно, а рядом, как вишенка на этом отвратительном торте, зияла свежая, аккуратная прожжённая дыра от сигареты.
Соня медленно, не снимая пальто, прошла вглубь комнаты. Каждый шаг давался с трудом, словно она пробиралась через минное поле чужого разгильдяйства. Под ногами хрустнули какие-то крошки. На журнальном столике – пепельница, переполненная окурками до такой степени, что они высыпались на полированную поверхность, оставляя жирные, мерзкие следы. Даже её комнатные цветы, которые она так холила, выглядели поникшими, словно им тоже досталось от этой ночной вакханалии.
Денис, виновато улыбаясь и почёсывая затылок, топтался в дверном проёме кухни. Его вид – помятый, с красными глазами и явно не первой свежести футболка – идеально дополнял общую картину разрухи. Он напоминал нашкодившего кота, который надеется на снисхождение, но при этом не до конца осознаёт масштаб содеянного.
— Немного? — голос Сони был низким и опасно спокойным, как затишье перед бурей. Она обвела взглядом комнату, и её губы скривились в брезгливой усмешке. — Денис, это не «немного». Это свинарник. Настоящий, первостатейный свинарник, который ты и твои замечательные друзья устроили в моей квартире. В моей, если ты вдруг забыл, квартире.
Она сделала акцент на последнем слове, и её взгляд, холодный и пронзительный, впился в жениха. Усталость как рукой сняло, её сменила ледяная, обжигающая ярость.
— И это, заметь, уже далеко не первый раз, — продолжила она, не повышая голоса, но каждое слово звучало как удар хлыста. — Ты каждый раз клянёшься, что «больше ни-ни», что «это было в последний раз», а потом я возвращаюсь с дежурства, мечтая только о душе и кровати, и что я вижу? Вот это! Это по-твоему нормально?
Денис предпринял слабую попытку оправдаться, его голос звучал жалобно и неуверенно:
— Сонь, ну пацаны зашли… Посидели культурно, почти… Я же не мог их выгнать. Мы же скоро поженимся, это будет и моя квартира, наш общий дом…
— Будет? — Соня резко развернулась к нему. Её глаза сверкнули. — «Будет» — это когда-нибудь потом, Денис. Может быть. А сейчас, в данный конкретный момент, ты живёшь здесь с моего великодушного позволения. На моей территории.
— Погоди, Сонь…
— С чего ты решил, что можешь превращать мою квартиру в притон? Приводить сюда, кого захочешь? Ты сам тут гость, милый мой!
— Я? Я гость? Это ещё как понимать? — сразу же начал он возмущаться.
— Да, именно, го-сть! И вести себя должен соответственно, а не как владелец привокзального кабака, которому на всё наплевать, лишь бы выручка была!
Она подошла к дивану и с отвращением ткнула пальцем в прожжённое место.
— Вот это, — она посмотрела на Дениса, — это как называется? «Культурно посидели»? Кто это сделал? Твой культурный друг Вася? Или это Петя так изящно стряхивал пепел? Мне теперь диван выбрасывать? Или ты думаешь, это само затянется, как на сказочном герое?
Денис виновато потупил взгляд, переминаясь с ноги на ногу. Он что-то пробормотал про то, что «случайно получилось» и что он «всё возместит».
— Возместишь? — Соня горько усмехнулась. — А мои нервы ты тоже возместишь? Моё потраченное время на уборку этого гадюшника? Моё испорченное настроение? Моё желание после суток просто рухнуть и уснуть, а не разгребать последствия твоего «культурного отдыха»? Ты хоть представляешь, каково это – приходить в свой дом, который ты любишь, который ты стараешься содержать в чистоте и уюте, и видеть вот такой погром? Каждый раз, как в лотерею играю: повезёт сегодня или опять твои дружки тут всё вверх дном перевернут?
— Я тебе напомню, Денис, если у тебя память такая короткая стала от «культурных посиделок», — Соня медленно обошла кухонный стол, заваленный грязными тарелками с засохшими остатками еды, её взгляд был тяжелым, как чугунная гиря. — Помнишь, как три месяца назад после такого же «небольшого сборища» мне пришлось оттирать пятна от красного вина с нового ковра в гостиной? Два дня оттирать, Денис! Два дня я ползала на коленях с щёткой и химией, потому что твой «культурный» друг Серёжа решил, что жонглировать бокалами – это очень весело.
Она остановилась у окна, где на подоконнике сиротливо стояла треснувшая керамическая подставка под горячее – подарок её мамы.
— А эту прелесть, помнишь, кто разбил? Наверное, она сама от избытка чувств треснула, да? Или это снова был один из твоих «пацанов», который просто «неудачно махнул рукой»? И ты тогда тоже мямлил что-то про «случайно» и «всё куплю новое». Купил? Нет, конечно. Зачем? Соня же не обеднеет, у неё этих подставок, видимо, целый склад.
Денис неловко переступил с ноги на ногу, его лицо выражало смесь досады и попытки выглядеть сочувствующим, но получалось плохо. Он явно чувствовал себя на допросе, и ему это не нравилось.
— Сонь, ну что ты опять начинаешь? Это же всё мелочи, бытовуха… Мы же не специально. Да ладно тебе, Сонь, не кипятись! — Он попытался изобразить беззаботную улыбку, которая в текущей обстановке выглядела совершенно неуместно и даже издевательски. — Ну, с кем не бывает? Мужикам же надо расслабиться! Понимаешь, отдохнуть, выпустить пар. Работа, стрессы…
Эта фраза, брошенная так легкомысленно, словно речь шла о безобидной шалости, а не о систематическом превращении её дома в свинарник, стала для Сони последней каплей. Её лицо, до этого бледное от усталости и сдерживаемого гнева, медленно начало наливаться краской.
— Расслабиться?! — она резко развернулась, и её голос, до этого тихий и угрожающий, сорвался на крик. — Мужикам, значит, надо расслабиться?! А мне, по-твоему, не надо?! Я, по-твоему, с курорта приехала, да?! Я сутки на ногах, Денис! Сутки! Людей спасаю, между прочим! А прихожу домой, чтобы что? Чтобы расслабляться, убирая за тобой и твоей компашкой алкашей этот срач?!
Она взмахнула рукой, указывая на царящий вокруг хаос.
— Вот это ваше «расслабление»?! Превратить квартиру в помойку, прожечь мебель, разбить посуду, надымить так, что топор можно вешать?! А я потом должна, как Золушка, всё это выгребать, отмывать, проветривать? Я тебе кто, Денис? Прислуга? Бесплатная уборщица, которая должна с улыбкой встречать хозяина после его загулов и подтирать за ним и его дружками? Ты в своём уме вообще?!
Денис отступил на шаг, явно не ожидавший такой бурной реакции. Его обычные уловки – виноватый вид, обещания «всё исправить» – на этот раз не сработали. Он попытался было подойти, протянуть к ней руку, возможно, обнять, успокоить, как он это делал раньше.
— Сонь, ну не кричи так… Соседи же услышат… Ну, виноват… Я же не хотел тебя обидеть…
Но Соня отпрянула от него, как от огня. Её глаза метали молнии.
— Не трогай меня! — прошипела она. — Соседей он испугался! А меня превратить в бесплатное приложение к твоим пьянкам ты не боишься?! Тебе не стыдно, Денис?! Не стыдно так по-свински относиться к человеку, который тебя любит, который пустил тебя в свой дом, в свою жизнь?! Ты решил, что если я тебя люблю, то буду терпеть всё, любую твою выходку, любое твоё хамство?!
Она подошла к кухонному столу и с силой смахнула на пол пустую пивную бутылку. Та со звоном покатилась по линолеуму, но, к счастью, не разбилась.
— Мой дом – это не проходной двор и не бесплатная пивная для твоих «расслабляющихся» дружков! Здесь живу я! И я хочу приходить сюда, чтобы отдыхать, а не для того, чтобы ликвидировать последствия ваших оргий! Если ты этого не понимаешь, если для тебя уважение ко мне и к моему дому – пустой звук, тогда я вообще не понимаю, что ты здесь делаешь!
Соня сделала несколько глубоких, прерывистых вдохов, пытаясь унять бешено колотящееся сердце. Краска медленно отхлынула от её лица, оставив после себя мертвенную бледность, но в глазах горел холодный, решительный огонь. Яростный крик уступил место стальной твёрдости в голосе, от которой Денису стало по-настоящему не по себе. Он привык к её редким вспышкам, которые обычно заканчивались слезами и его неловкими, но в итоге принимаемыми извинениями. Сейчас всё было иначе.
— Так вот, Денис, — начала она, обходя его и останавливаясь у окна, спиной к нему, глядя на серый утренний город, который, казалось, отражал её собственное опустошённое состояние. — Раз уж мы выяснили, что твоё понимание «расслабления» кардинально расходится с моим представлением о нормальной жизни, слушай сюда внимательно. Это не просьба. Это условие. Если ты хочешь и дальше жить в этой квартире, со мной, то никаких больше «культурных посиделок» с твоими друзьями здесь не будет. Никогда. Ни под каким предлогом. Твой «отдых» и «выпускание пара» будут происходить за пределами этих стен. В баре, у них дома, на Луне – где угодно, но не здесь.
Она повернулась, и её взгляд был прямым и жёстким.
— Ты начнёшь уважать меня, мой труд и мой дом. Ты перестанешь воспринимать меня как обслуживающий персонал, а эту квартиру – как бесплатную гостиницу с функцией бара. Ты будешь вести себя как взрослый, ответственный человек, который понимает, что такое совместная жизнь и взаимное уважение. А не как избалованный подросток, которому все должны, а он никому ничего. Это понятно?
Денис, который уже начал немного приходить в себя от её предыдущего взрыва, снова растерялся. Такой тон, такой ультиматум… Он ожидал чего угодно – слёз, упрёков, даже ещё одной порции крика, но не этого холодного, делового изложения требований. Его лицо вытянулось, на нём отразилось сначала недоумение, а потом – плохо скрываемая обида.
— То есть как это «никогда»? — он даже фыркнул. — Ты что, предлагаешь мне от друзей отказаться? Или каждый раз, когда они захотят зайти, я должен буду их на пороге разворачивать? Сонь, ты не перегибаешь палку? Это же мои друзья! Мы с ними с детства!
— Твои друзья, Денис, могут оставаться твоими друзьями, — спокойно парировала Соня. — Но встречаться с ними ты будешь на нейтральной территории. Или у них. Мой дом – не место для сборищ, после которых мне приходится два дня отмывать квартиру и подсчитывать убытки. И я не «перегибаю палку». Я просто пытаюсь защитить то немногое личное пространство и покой, которые у меня есть. И которые ты с завидным упорством разрушаешь.
Денис нахмурился, его лицо приняло упрямое выражение. Он почувствовал, что почва уходит у него из-под ног, что его привычный, комфортный мирок, где Соня всегда всё прощала и всё убирала, даёт трещину. И это ему категорически не понравилось. Защитная реакция не заставила себя ждать.
— Да что ты вообще из себя строишь, а? — в его голосе зазвучали агрессивные нотки. — Хозяйка жизни нашлась! «Мой дом», «мои правила»! А я тут кто, по-твоему? Приживалка? Ты меня уже в угол пытаешься загнать, да? Чтобы я слова поперёк сказать не смел? Чтобы перед тобой на цыпочках ходил?
Он прошёлся по кухне, едва не задев ногой переполненный мусорный пакет, который сиротливо стоял у стены – ещё одно напоминание о ночном веселье.
— Тебе просто не нравятся мои друзья, вот и всё! — продолжал он, распаляясь всё больше. — Они же «простые пацаны», не то что твои манерные подружки! Они говорят то, что думают, и ведут себя естественно! А тебе, видишь ли, подавай идеальный порядок и тишину, как в библиотеке! Так не бывает в нормальной жизни, Сонь! Люди общаются, люди встречаются, иногда выпивают! Что в этом такого криминального? Ты из мухи слона делаешь!
Соня слушала его тираду с непроницаемым лицом. Каждое его слово лишь укрепляло её в мысли, что он абсолютно ничего не понял и не собирается понимать. Его эгоизм, его нежелание видеть проблему, его попытки выставить её виноватой – всё это было ей до боли знакомо.
— Дело не в моих или твоих подружках, Денис, — её голос оставался ровным, но в нём появилась ледяная отстранённость. — И не в том, что твои друзья «простые пацаны». Дело в элементарном уважении. К чужому труду. К чужой собственности. К человеку, с которым ты собираешься, как ты говоришь, строить семью. Если для тебя прожжённый диван, горы мусора и испорченные вещи – это «нормально» и «из мухи слон», то у нас с тобой, боюсь, слишком разные представления о норме.
Она скрестила руки на груди, её поза выражала непреклонность.
— Я устала, Денис. Устала быть терпилой. Устала после каждой вашей пьянки выгребать тонны мусора и отмывать квартиру, как будто здесь прошёл ураган. Устала от твоих пустых обещаний, что «это в последний раз». Ищи себе другую, которая будет терпеть твои гулянки и убирать за тобой и твоими дружками! А с меня хватит!
Последние слова прозвучали тихо, но веско. Денис замер. Он смотрел на Соню, и в его глазах смешались злость, неверие и какой-то запоздалый испуг. Он понял, что это не просто очередной скандал. В её голосе, в её взгляде было что-то такое, чего он раньше никогда не видел – холодная, почти безразличная решимость. И это пугало его гораздо больше, чем её крики. Он осознал, что его беззаботной жизни в её уютной квартире, похоже, действительно приходит конец.
Тишина, повисшая в квартире после Сониных слов, была густой и тяжелой, как тот самый спёртый воздух, пропитанный запахами вчерашней попойки. Денис смотрел на неё, и его лицо медленно меняло выражение. Удивление и запоздалый испуг сменились знакомым упрямством, а затем – плохо скрытой злостью. Он, загнанный в угол, не привыкший к такому отпору, начал искать пути для контратаки, пусть и самой примитивной.
— Это что ещё за заявления? — он процедил сквозь зубы, его ноздри раздувались. — «Ищи другую»? Ты так со своим будущим мужем разговариваешь? Совсем уже берега попутала? Решила, что если квартира твоя, то можешь меня как щенка вышвырнуть? Да я для тебя… Да мы…
Он запнулся, пытаясь подобрать слова, которые бы звучали одновременно и оскорбительно, и оправдывающе для него самого. Его обычный арсенал манипуляций и жалостливых фраз, похоже, иссяк. Осталась только голая, неприкрытая агрессия человека, чьё самолюбие было задето, и чьи комфортные условия существования оказались под угрозой.
— Ты просто истеричка! — наконец выпалил он. — Вечно тебе всё не так! Вечно ты чем-то недовольна! Нормальные бабы радуются, когда мужик с друзьями отдыхает, а ты мне тут сцены устраиваешь из-за какой-то мелочи! Диван ей прожгли! Подумаешь, трагедия! Новый купим, если уж на то пошло! Только ты вечно из всего проблему делаешь! Тебе просто нравится меня пилить, признайся!
Соня слушала его, и на её лице не дрогнул ни один мускул. Этот переход на личности, эти дешёвые обвинения в «истеричности» и «вечном недовольстве» были последним гвоздём в крышку гроба их отношений. Она видела его насквозь: его эгоизм, его неспособность признать свою неправоту, его отчаянное желание переложить вину на неё, лишь бы не брать на себя ответственность. Он даже сейчас, когда всё висело на волоске, не пытался извиниться по-настоящему, не пытался понять её, а лишь защищался, нападая.
— Дело не в диване, Денис, — её голос был спокоен, но в нём звучала такая окончательная усталость, что Денису стало по-настоящему жутко. Он вдруг понял, что она не играет, не манипулирует, не пытается его «прогнуть». Она действительно приняла решение. — Дело в тебе. В твоём отношении. В том, что ты не считаешь нужным уважать ни меня, ни то, что мне дорого. В том, что ты считаешь нормой превращать мой дом в свинарник, а потом ещё и обвинять меня в том, что я этим недовольна.
Она медленно подошла к нему, останавливаясь на расстоянии вытянутой руки. Её взгляд был холодным и оценивающим, как будто она видела его впервые – не любимого мужчину, не будущего мужа, а чужого, неприятного ей человека.
— Ты прав в одном, — продолжила она тем же ровным, бесцветным голосом. — Квартира моя. И я действительно больше не хочу, чтобы ты здесь жил. Я не хочу видеть ни тебя, ни твоих друзей. Я не хочу больше убирать за вами, не хочу выслушивать твои лживые извинения и обещания. Я хочу покоя. И чистоты. И в квартире, и в своей жизни.
Денис ошарашенно смотрел на неё. Он не мог поверить своим ушам. Это было не похоже на их обычные ссоры. Это было… окончательно.
— Ты… ты серьёзно? — пролепетал он, его былая бравада куда-то испарилась. — Ты меня выгоняешь? Вот так просто? Из-за какой-то пьянки? Сонь, ну подумай! Мы же… у нас же свадьба скоро…
— Свадьбы не будет, Денис, — отрезала Соня. Её лицо было непроницаемым. — Я не выйду замуж за человека, который меня не уважает, не ценит и считает дурочкой, готовой всё стерпеть. Собирай свои вещи.
Она указала подбородком в сторону комнаты, где стояла его спортивная сумка и пара пакетов с его немногочисленными пожитками. — Что?.. Прямо сейчас? — в голосе Дениса смешались растерянность и паника. Он всё ещё не мог до конца осознать реальность происходящего. — Но… куда я пойду?
— Это уже не мои проблемы, Денис, — Соня пожала плечами, и в этом жесте было столько холодного безразличия, что у него внутри всё похолодело. — К друзьям своим иди. К тем самым «простым пацанам», которые так любят «расслабляться». Может, они тебя приютят. А теперь, будь добр, освободи помещение. У меня ещё много дел. Нужно привести в порядок квартиру после твоего «отдыха».
Денис стоял, как громом поражённый. Он смотрел на неё, на эту холодную, незнакомую женщину, и понимал, что это конец. Никакие уговоры, никакие обещания, никакие угрозы уже не помогут. Она приняла решение, и оно было окончательным. Злость, обида, растерянность боролись в нём. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, возможно, снова обвинить её, или, наоборот, попытаться разжалобить, но слова застряли в горле.
Молча, с каменным лицом, он прошёл в комнату и начал небрежно, зло швырять свои вещи в сумку. Футболки, джинсы, какие-то мелочи – всё летело вперемешку. Соня стояла в дверном проёме, скрестив руки на груди, и молча наблюдала за ним. В её глазах не было ни злорадства, ни сожаления. Только ледяное опустошение и мрачная решимость.
Когда сумка была кое-как набита, Денис закинул её на плечо, схватил пакеты и, не глядя на Соню, двинулся к выходу. У самой двери он на мгновение остановился, словно хотел что-то сказать, но потом лишь мотнул головой и дёрнул ручку.
— И ключи, — голос Сони прозвучал за его спиной, ровный и бесстрастный, — на тумбочку в прихожей положи, гость дорогой.
Денис с силой бросил связку ключей на тумбочку. Металлический звон болезненно резанул по ушам в наступившей тишине. Он резко открыл дверь и вышел, не обернувшись. Дверь захлопнулась с глухим стуком, отрезая его от этой квартиры, от этой женщины, от той жизни, которая ещё вчера казалась ему такой привычной и безоблачной.
Соня осталась одна посреди разгромленной комнаты. Она медленно обвела её взглядом – пустые бутылки, грязная посуда, прожжённый диван… Всё это теперь казалось не просто следами чужой безответственности, а символами её собственной ошибки, её слишком долгого терпения. Она не плакала. Не чувствовала ни облегчения, ни радости. Только глухую, тяжёлую усталость и странное, холодное спокойствие. Она подошла к окну, распахнула его настежь, впуская в квартиру свежий, прохладный утренний воздух. Впереди была большая уборка. И не только в квартире…
