— Пап, а мама где? — Петя дёрнул Алексея за штанину, размазывая кашу по лицу.
Алексей стоял, вцепившись в записку, и смотрел в одну точку. Пальцы сжимали всё сильнее мнущийся листок в огрубевшей ладони.
— Пап? — повторил Петя, настойчивее тянув за ткань.
Ваня подошёл молча, встал рядом. Мальчик в свои семь уже понимал слишком много.
Просто смотрел, вобрав голову в плечи. Глаза серьёзные, недетские. А за спиной – Машин плач, нарастающий, как ветер за окном.
— Мама уехала, — выдавил Алексей. Голос скрипнул, как несмазанная дверь. — Надолго.
— А когда вернётся? — Петька дёргал неустанно, как маятник.
Алексей разжал ладонь. Бумажка, влажная от пота, раскрылась, обнажая всего несколько строк:
«Прости. Не могу больше. Не такая жизнь мне нужна. Забудь.»
Он втянул воздух через ноздри, будто готовясь поднять что-то неподъёмное.
— Не знаю, сынок. Не знаю.
Ваня всё понял. Просто подошёл ближе, прислонился к отцовскому бедру. А Петя не мог остановиться:
— А куда? А почему нас не взяла? А когда позвонит?
Из спальни вышла заплаканная Маша, в руках тряпичная кукла. Волосы растрёпаны, глаза красные.
— Где мама? — прошептала она, и голос задрожал, как лист осины.
— Мама решила уехать, — сказал Алексей, присаживаясь на корточки перед дочерью. — Нам теперь самим надо справляться.
Маша бросилась ему на шею, заходясь в новом приступе плача. Петя, глядя на сестру, тоже захныкал.
Только Ваня молчал, стиснув зубы.
— Рты открыли, — Алексей держал ложку каши над тарелкой. Дети сидели перед ним — одинаково растерянные, одинаково притихшие.
Прошла неделя. Неделя без сна, без понимания, что делать дальше. Петька отказывался есть самостоятельно, Маша просыпалась по ночам с криками, а Ваня замкнулся в себе, как улитка в раковине.
— Ваня, ты старший. Покажи пример, — Алексей протянул ложку сыну.
Мальчик взял еду, механически отправил в рот. Жевал, не чувствуя вкуса.
— Бабка Зина придёт сегодня, посидит с вами, — Алексей вытер Петьке рот. — А я на трассу поеду, табуретки продавать.
— Не хочу к бабке, — тихо сказала Маша. — От неё лекарствами пахнет.
— Маша, надо. Деньги нужны.
За окном шумели деревья, вымокшие от дождя. В доме пахло сыростью и кашей.
— Опять лямка оторвалась, — Алексей зашивал Ванин рюкзак. Иголка проходила сквозь плотную ткань с трудом. Пальцы, привыкшие к рубанку и молотку, не слушались. — Ваня, ты книжки-то в школе читаешь?
Ваня кивнул, глядя в стену.
— А что молчишь тогда?
Мальчик пожал плечами.
— Пап, — Маша подошла с расчёской в руках, — заплети мне косу.
Алексей посмотрел на дочь с ужасом.
— Я не умею.
— Мама умела…
Петя спал в углу, посапывая. Алексей отложил рюкзак и взял расчёску. Волосы Маши были спутаны, как клубок шерсти.
— Больно! — дёрнулась она, когда он провёл первый раз.
— Прости, маленькая. Сейчас научусь.
Полчаса мучений. Пальцы ныли, в горле стоял комок. Машины волосы выглядели так, словно в них вороны гнездо свили. Но дочка улыбнулась, глядя в зеркало.
— Почти как у мамы, — соврала она.
— А где у Петьки штаны? — Алексей рылся в ящике комода. — Маша, ты не видела?
— Порвались вчера, — ответила дочь. — Он на забор лез.
В сенях послышался стук. Алексей открыл дверь — бабка Зина стояла с кастрюлей.
— Суп принесла, — буркнула она. — Чего не зовёшь-то? Гордый такой?
— Справляемся, — Алексей взял кастрюлю. — Спасибо.
— Справляется он, — проворчала старуха, но в дом вошла. — А чего ребёнок в рваных штанах бегает?
— Зашью сейчас.
— Да какой из тебя портной! — она махнула рукой. — Давай сюда, сама.
Пока бабка возилась с детьми, Алексей сидел в мастерской.
Стружка летела из-под рубанка, засыпая пол золотистым ковром. Руки в мозолях двигались сами по себе, а мысли уходили далеко, туда, где жизнь пошла наперекосяк.
— В органы опеки сдать бы их, — шептала соседка за забором. — Куда ему с тремя-то? Матери нет…
— Трое детей! И бросила! — подхватывала другая. — Бессовестная!
Алексей проходил мимо, делая вид, что не слышит. В руках — пакеты с крупой и молоком, в душе — свинцовый груз.
— Милиция-то что говорит? — не унималась первая.
— А что милиция? Ушла сама — никакого преступления.
Дома ждали дети — голодные, с немытыми шеями и испуганными глазами. И никаких «органов опеки» — лучше руки отсохнут, чем отдаст.
Их и так бросили один раз. Второго не будет.
Вечером, когда все уснули, Алексей сидел на крыльце. Звёзды смотрели равнодушно, словно говоря: «Ты один».
— Папа, смотри, как я умею! — Петя, теперь уже восьмилетний, пролетел мимо Алексея, высоко держа самодельный деревянный самолётик.
Прошло четыре года. Четыре года боли, превратившейся в глухую привычную усталость. Четыре года без её голоса, без помощи, без ответа на вопрос «почему».
Алексей вытер руки о фартук. В мастерской пахло свежей стружкой и лаком.
— Здорово, мужик, — он потрепал сына по голове. — Только осторожнее, не расшибись.
Ваня, одиннадцатилетний, строгал доску на верстаке. Молчаливый, серьёзный. Руки уже почти как у отца — в мелких порезах, с въевшимся под кожу деревом.
В школе его не любили — диковатый, замкнутый. Зато дома был первым помощником.
— Ужинать пора, — позвал Алексей. — Маша! Картошку доставай!
Девочка выглянула из дома. Волосы аккуратно заплетены — сама научилась за эти годы. Стала хозяйкой, хоть и маленькой. Стирала, готовила, с Петькой возилась.
— Картошка ещё не готова, — ответила она. — Минут десять.
Алексей посмотрел на неё, и сердце кольнуло. Девять лет, а глаза — как у взрослой. Детство украли у всех троих.
— В школе будет родительское собрание, — Ваня бросил на стол измятую бумажку. — Новая учительница хочет всех видеть.
— Какая ещё учительница? — нахмурился Алексей, разливая суп.
— Молодая. Литературу ведёт и рисование.
Алексей махнул рукой:
— Некогда мне по собраниям ходить. Работы полно.
— Она сказала — обязательно, — упрямо произнёс Ваня. — Иначе домой придёт.
— Пусть приходит, — буркнул Алексей.
Ваня замолчал, глядя в тарелку. Петя тихонько шепнул:
— Она красивая, папа. И добрая.
— Алексей Михайлович? — женский голос застал его врасплох. — Можно вас на минутку?
Он обернулся. На пороге мастерской стояла молодая женщина — тонкая, светлоглазая. Ветер трепал каштановые волосы.
— Вы кто? — спросил он грубее, чем хотел.
— Мария Сергеевна, учительница ваших детей, — она протянула руку. — Можно войти?
Алексей смутился, глянул на свои испачканные опилками ладони.
— Проходите, только тут не прибрано.
Мария вошла, с интересом оглядывая мастерскую.
— Красивая работа, — она провела пальцем по резной шкатулке. — Настоящее искусство.
— Чего хотели-то? — Алексей не привык к комплиментам.
— О Ване поговорить, — она села на табурет, положив на колени сумку. — Он очень способный мальчик, но… замкнутый. Не общается с детьми, на уроках молчит.
— Нормальный он, — буркнул Алексей. — Просто немногословный.
— Он нарисовал это, — Мария достала лист бумаги.
На рисунке — темный лес, а в нём четыре фигуры: три маленькие и одна большая. Держатся за руки. А в стороне — женский силуэт, размытый, почти призрачный.
— Это ваша семья, как он её видит, — тихо сказала она. — И… его мать.
Алексей отвернулся, делая вид, что ищет инструмент.
— И что?
— Дети скучают по женской заботе, — осторожно произнесла Мария. — Особенно Маша. Ей нужен… женский пример.
— Я же не могу её вернуть! — вдруг вспылил он. — Думаете, не пытался? Искал, ждал, милицию подключал! Как сквозь землю провалилась!
Мария не отступила, хотя голос его гремел, как гроза.
— Я не об этом, — спокойно ответила она. — Я предлагаю помощь. Могу заниматься с Машей дополнительно. И с мальчиками тоже.
Алексей смотрел исподлобья, как загнанный зверь:
— Зачем вам это?
— Потому что они — хорошие дети, — просто ответила она. — А вы… справляетесь, как можете. Но иногда нужна помощь.
Когда она ушла, Алексей долго стоял, прислонившись к верстаку. Что-то дрогнуло в груди, что-то, похороненное под слоями усталости и обиды.
— Маша, дай-ка руку, — Мария показывала, как правильно держать спицы. — Вот так, видишь? Петелька за петелькой.
Девочка смотрела с восхищением. За окном падал снег, в печи потрескивали дрова.
Мария приходила теперь каждую неделю. Сначала — с учебниками и тетрадями. Потом — с клубками пряжи для Маши, с красками для Вани, с книгами про самолёты для Пети.
Алексей наблюдал молча. Что-то менялось в доме. Петя стал смеяться чаще. Ваня начал приносить пятёрки. А Маша… Маша расцветала на глазах.
Однажды он услышал, как дочь спросила Марию:
— А вы замужем?
— Нет, — ответила та, улыбаясь.
— Почему?
— Не встретила ещё того, кто нуждался бы во мне по-настоящему.
Алексей вышел во двор, схватил топор, и колол дрова до темноты, не чувствуя боли в руках. Внутри поднималось что-то забытое, страшное — надежда.
— Свет пропал! — крикнула Маша, когда за окном завыла метель.
Алексей чиркнул спичкой, зажёг керосиновую лампу. Жёлтый свет выхватил из темноты испуганные детские лица.
— Не бойтесь, — успокоил он. — Ветер провода порвал. Бывает.
Раздался стук в дверь. Петя вздрогнул.
— Кто там? — крикнул Алексей.
— Это я, Мария! — голос едва пробивался сквозь вой ветра. — Можно к вам?
Алексей распахнул дверь. Мария стояла на пороге, вся в снегу, с покрасневшими от мороза щеками.
— Застряла на полпути, — она улыбнулась виновато. — Думала, успею до бури.
— Заходите скорее, — он посторонился. — Дети, подвиньтесь к печке, места хватит всем.
Мария скинула заснеженное пальто. Петя тут же подбежал к ней, обнял за ноги.
— Вы у нас переночуете? — спросил он с надеждой.
Она растерянно посмотрела на Алексея. Тот кивнул:
— Куда ж вы в такую погоду пойдёте?
Маша светилась от счастья, таская одеяла и подушки. Даже Ваня улыбался, глядя, как Мария помогает отцу растапливать печь.
— Я сказки знаю, — шепнул Петя сестре. — Про богатырей.
— Расскажешь? — Маша придвинулась ближе.
— Всем расскажу! — гордо заявил мальчик. — И Марии Сергеевне тоже!
Алексей наблюдал за ними, и сердце его стучало, как никогда прежде. Будто чья-то рука сняла с него невидимый груз, который он тащил эти годы.
Завтрак получился необычным. Мария пекла блины, Маша помогала, Петя крутился рядом, а Ваня с отцом растапливали печь. Дом наполнился запахами и звуками, которых не было уже много лет.
— Я никогда не ела таких вкусных блинов, — сказала Маша, облизывая пальцы.
— Мария Сергеевна, а вы ещё придёте так на долго? — спросил Петя, глядя на учительницу обожающими глазами.
— Если позовут, — она улыбнулась, глянув на Алексея.
Тот смутился, но выдержал взгляд.
— Приходите, — сказал он. — Детям с вами… хорошо.
— Мне тоже, — тихо ответила она.
Алексей стоял у реки, смотрел на звёзды. Рядом стояла Мария, закутанная в его старую куртку.
— Думаешь, это предательство? — спросил он внезапно. — Что я… что мы…
Она коснулась его руки.
— Нет. Вы живые. Дети живые. И они заслуживают счастья.
— Я искал её, — признался Алексей. — Два года искал. Надеялся, что одумается, вернётся.
— Знаю, — Мария кивнула. — И дети знают. Вы сделали всё, что могли.
— Я не мастер красивых слов, — он провёл ладонью по затылку, глядя на тёмную воду. — Столярничать умею, а вот с чувствами…
— Твои руки говорят лучше любых слов, — она коснулась его шершавой ладони. — По делам узнаю человека, не по речам. И дети.
Алексей впервые за много лет почувствовал, как дрожат губы.
— Останешься? — спросил он, сжимая её ладонь. — Навсегда?
— Навсегда, — она прижалась к его плечу.
Утром Алексей достал из верстака кусок берёзы. Древесина светилась, словно изнутри исходил свет. Он работал весь день, не отрываясь. Пальцы помнили, как делать красивое из простого.
Когда он закончил, на ладони лежало маленькое кольцо — гладкое, с тонким узором листьев.
— Это тебе, — он протянул кольцо Марии, когда она пришла. — Не золотое, конечно… Потом нормальное сделаю.
— Лучше золотого, — она надела кольцо. — Ты сам сделал.
— Мы все сделали, — он обнял её, кивнув на детей, столпившихся в дверях. — Одну жизнь на пятерых.
— Мам, смотри! — Маша протянула Марии букет полевых цветов. — Я сама собрала!
Прошло два года. Мария теперь жила с ними — жена, мать, хранительница. Дом словно расправил плечи, стал светлее и теплее.
— Красивые, — Мария поцеловала дочь в лоб. — Поставим в вазу на стол?
— Да! — Маша убежала на кухню.
Алексей наблюдал за ними с крыльца. Петя возился с деревянным конструктором у его ног. Ваня иногда работал — помогал на лесопилке, мечтал о своей мастерской.
— Алёша, — Мария подошла к нему. — Я хотела сказать…
Она замолчала, прижав руку к животу.
— Что? — он встревожился.
— Кажется, нас скоро будет шестеро, — она улыбнулась, и в глазах стояли слёзы счастья.
Алексей замер, не веря своим ушам.
— Ты… мы…
— Да, — она кивнула.
Он подхватил её на руки, закружил. Петя смотрел снизу вверх, разинув рот.
— Папа с мамой танцуют! — крикнул он сестре.
Маша выбежала на крыльцо, за ней — Ваня с лесопилки.
— Что случилось? — спросил Ваня.
— У нас будет малыш, — объявил Алексей, и голос его звенел от счастья. — Ещё один!
Маша завизжала от восторга, Петя запрыгал вокруг них, а Ваня улыбнулся — широко, открыто.
— Ты видишь? — шепнула Мария Алексею на ухо. — Ты справился. Ты создал настоящую семью.
Алексей посмотрел на свой дом, на детей, на женщину, которая стала его спасением.
Он знал, что никогда не забудет ту боль, что прошёл. Но теперь она была лишь частью пути, который привёл его сюда — к этому дню, к этому счастью.
Он сделал всё сам — своими руками, из боли и любви. Создал дом, семью, жизнь. И дети его улыбались — трое, а скоро и четверо.
Они были его корнями, что держали землю, даже когда самые страшные ветры пытались вырвать его с места.
— Я люблю вас, — сказал он громко. — Всех вас.
И дети, и Мария, и даже малыш — все услышали.
