— Этот мужчина не твоего уровня, дочка! Тебе нужен кто-то получше!
Эту фразу она произнесла в сотый раз, а может, и в тысячный. Но поскольку я никогда не вела учет материнским нравоучениям, то могла и ошибаться. А нервы уже были на пределе.
Глеб ушел час назад. И час, ровно шестьдесят минут, ни больше ни меньше, мама талдычила свои сакраментальные истины. «Не тот, не твой уровень, не подходит, не пара…» Ей хотелось разложить мою жизнь по полочкам, как раскладывала она свои безупречно отглаженные блузки, розовые к розовым, кремовые к кремовым. Или обувь, по сезону и по цвету.
Мама всегда знала, «как надо». Расставляла мебель с линейкой, покупала сумки под цвет туфель и планировала мою жизнь педантично, словно меню на обед или сервировку для праздника.
По ее планам я должна была выйти замуж за мужчину с престижной профессией вроде банкира или успешного предпринимателя, с прической волосок к волоску и приличным счетом в банке. А я привела Глеба, электрика с русыми непослушными волосами, с простыми речами и хорошим, но все же не заоблачным заработком. Маме он преподнес магазинный торт и алые розы.
— Простите, Ирина Аркадьевна, я не знал, какие вы любите сладости и цветы, поэтому взял классический торт и лучшие розы, — объяснил Глеб.
Мама поблагодарила с вежливой улыбкой, а потом шепнула мне:
— Неужели не мог купить что-то приличное, в кондитерской? А розы вообще дарят только своей женщине, какой моветон!
Я промолчала, потому что знала, Глеб потратил много времени на выбор, ему очень хотелось понравиться.
— Мама, давай закроем эту тему, — я решительно стала убирать со стола чашки. — Мне тридцать лет, я сама выбираю, с кем быть.
— Именно! — мама взмахнула руками так, словно дирижировала невидимым оркестром. — Тебе тридцать! Самое время найти надежного человека. А этот… электрик! Ты представляешь, как он будет смотреться рядом с твоими коллегами на корпоративах? Ты — маркетолог в международной компании! А он? Что он может тебе дать?
«Любовь, мама», — подумала я, но вслух сказала другое:
— Глеб честный, надежный и добрый. Он не носит галстуков и не говорит на трех языках, как тот тип, которого ты мне сватала, но он… Настоящий. Когда я болела, он принес мне лекарства, сам, без просьб. Когда сломался замок в двери, сам вызвал мастера и приехал, чтобы проконтролировать работу. Глеб надежный, он заботится обо мне.
Мама сжала губы в тонкую линию, накрашенную помадой цвета увядшей розы. Эту помаду она покупала уже двадцать лет с тех пор, как не стало отца. Казалось, будто с этим цветом помады мама законсервировала свою жизнь, оставшись вечной вдовой. Может, потому она так и цеплялась за меня, ведь больше у нее не осталось ни близких, ни смысла жизни.
— Я просто хочу, чтобы ты не повторила мою судьбу, — сказала она тише. — Я вышла за твоего отца по любви. И что? Он так и остался инженером средней руки…
— И мы были счастливы, — твердо сказала я. — Или это был какой-то другой дом, в котором я выросла? Другой папа, который мастерил мне качели и читал сказки?
По лицу мамы пробежала тень, будто кто-то на мгновение задернул шторы. Она нахмурилась и отошла к окну.
— Мать всегда хочет для ребенка лучшей жизни, чем была у нее, — глухо сказала она. — Я просто о тебе забочусь.
Я вздохнула. Спорить было бесполезно. Мама никогда не сдавалась просто так.
Первая проверка не заставила себя ждать. Через неделю мама позвонила и сказала нарочито бодрым голосом:
— Наташенька, я устраиваю небольшой ужин. Приходи с твоим… Глебом. Зайдут Людмила Семеновна с мужем, ты же помнишь Анатолия Петровича? Он сейчас заведует кафедрой…
Я почувствовала, как во рту стало кисло.
Анатолий Петрович был маминым идеалом мужчины. Профессор, эрудит, говорит с легким грассированием и знает наизусть всю мировую поэзию. Происходит из богатой семьи и не брезгует «подарками» от поступающих, поэтому может заниматься наукой и при этом разъезжать по заграницам. То, что он при этом изменял своей жене с аспирантками и выпивал после каждой лекции, маму почему-то не смущало.
— Только не делай из этого испытание, — сказала я.
— Что ты, милая! — оскорбилась мама. — Просто дружеский ужин.
Глеб пришел с цветами, на этот раз по моему настоянию он выбрал тюльпаны. Распахнул дверь маминой квартиры, вручил букет и уверенно пожал руку Анатолию Петровичу. Я физически чувствовала исходящую от него нервозность, но он держался молодцом.
Сначала разговор шел нейтрально, о погоде, о последнем снегопаде, о том, как плохо чистят дороги. Но уже за основным блюдом мама ловко перевела беседу на искусство.
— Анатолий Петрович недавно вернулся из Вены, — с гордостью сказала она, будто профессор был ее личным достижением. — Был на премьере новой постановки в Венской опере. Расскажите, как вам Моцарт в современной интерпретации?
Профессор с готовностью подхватил тему, и вскоре в воздухе повисли имена дирижеров, режиссеров и названия опер, которых я и сама слыхала краем уха.
Глеб сидел с непроницаемым лицом, аккуратно орудуя ножом и вилкой. Я видела, как мама поглядывает на него с ожиданием, вот-вот он скажет какую-нибудь глупость, и можно будет снисходительно улыбнуться. Но Глеб молчал, иногда кивая, как будто ему и правда было интересно.
— А вы, молодой человек, — наконец не выдержал профессор, — как относитесь к современным прочтениям классики?
Глеб положил вилку, промокнул губы салфеткой.
— Я, честно говоря, больше по электросхемам, — сказал он спокойно. — В опере был один раз, в школе, на «Евгении Онегине». Но если бы вы спросили меня про разницу между импульсными и линейными блоками питания, я бы мог рассказать много интересного.
Профессор на секунду замешкался, а потом расхохотался:
— Великолепно! Молодой человек знает свои сильные стороны. Это дорогого стоит.
Я с благодарностью посмотрела на Анатолия Петровича, внезапно испытав к нему симпатию. А мама поджала губы и резко встала из-за стола:
— Я принесу десерт.
Людмила Семеновна, профессорская жена, пошла помогать. Через распахнутую дверь на кухню я слышала, как мама яростно шептала:
— Ты видела? Он даже не знает, кто такой Томас Манн! Все скатилось к разговору про какие-то провода…
— Блоки питания…
— Да без разницы!
Глеб тихо взял меня за руку под столом и чуть сжал. Я поняла, что он все слышал. После ужина уже в прихожей, когда мы уходили, мама задержала меня и шепнула на ухо:
— Ну, ты сама видела. Твой Глеб тут, как рыбка в космосе. Не твой уровень.
Я вырвала руку:
— Мой уровень — это мое дело. А Глеб — мой выбор.
— Когда он наконец сознается, что не окончил институт? — бросила она мне вслед.
У меня перехватило дыхание. Глеб действительно не доучился в политехе, бросил на третьем курсе, когда его мать заболела. Пошел работать, чтобы оплатить лечение. Но я никогда не говорила об этом маме. Неужели она…
— Ты что, проверяла его? — задохнулась я от возмущения.
Мама гордо вскинула подбородок:
— Я должна знать, кто входит в мою семью.
— Если ты будешь так настаивать, семьи у нас с тобой будут разные, — отрезала я и захлопнула дверь.
В такси Глеб долго молчал, потом вдруг сказал:
— Ирина Аркадьевна разузнала про институт. Зачем? Разве я выгляжу таким опасным?
Я не могла ему возразить.
Две недели спустя мама позвонила снова. Голос звучал подозрительно мягко.
— Наташенька, я хочу пригласить Глеба на чашку кофе. Познакомиться поближе, без посторонних. Может, мы не с той ноги начали…
Я была уверена, что это очередная ловушка, но Глеб неожиданно согласился.
— Пойду, — сказал он. — Нам все равно придется научиться общаться.
Он вернулся через три часа с напряженным лицом.
— Что она устроила на этот раз? — спросила я, готовая услышать самое худшее.
Глеб устало опустился в кресло.
— Знаешь, это было даже забавно. Она заказала самый дорогой кофе в меню, какой-то десерт за бешеные деньги… А потом «случайно» забыла кошелек. Сказала что-то вроде: «Ой, как неловко, я думала, у меня есть наличные… Ну ничего, в следующий раз я угощаю».
— И ты заплатил? — тихо спросила я, уже зная ответ.
— Конечно, — он пожал плечами. — Я не бедствую, Наташ, у меня хороший заработок. Просто твоя мама считает, что электрик должен быть полуголодным оборванцем. А проверка на альфонса — это уже совсем смешно.
— Откуда ты…
— Она прямо так и сказала после кофе: «Ну хоть не альфонс, и то хорошо». Наташа, я все понимаю, мать хочет лучшего для единственной дочери. Но есть же какие-то границы…
И тут я впервые увидела, как Глеб по-настоящему злится. Он всегда был таким спокойным, таким сдержанным. А сейчас его глаза потемнели, желваки заходили на скулах.
— Я терплю эти проверки, намеки, эти взгляды… Я понимаю, что для нее я никто, выскочка. Но я не собираюсь всю жизнь доказывать, что достоин тебя. Я не готов жить в доме, где меня экзаменуют, как на собеседовании. Это унизительно.
Он встал и подошел к окну.
— Ты должна решить, Наташа, ты со мной или с ней? Потому что я больше не могу так жить.
Я сидела, как оглушенная. Неужели все настолько серьезно? Да, мама была несносной, но ведь она… Просто мама. Она осталась одна пятнадцать лет назад и с тех пор вцепилась в меня, как в последний спасательный круг. Но Глеб был прав, это не оправдывало ее поведения.
— Я поговорю с ней, — наконец сказала я. — Серьезно поговорю.
Мама открыла дверь, уже готовая улыбаться. Но, увидев мое лицо, сразу помрачнела.
— Что случилось? — спросила она настороженно. — Он тебя обидел?
— Нет, мама. Это ты меня обижаешь.
Мы прошли на кухню. Я не стала ходить вокруг да около:
— Зачем ты пригласила Глеба на кофе?
Мама деланно удивилась:
— Разве это плохо? Я хотела лучше его узнать…
— Нет, ты хотела его проверить. На щедрость, да? Забыла кошелек и смотрела, заплатит ли он?
Мама фыркнула:
— Ну и что? Мужчина должен быть щедрым. Он прошел проверку, так чего ты кипятишься?
— А проверка на образование? На знание литературы и оперы? Что дальше, мам? Будешь проверять его родословную до седьмого колена?
Мама поджала губы:
— Я имею право знать, кто…
— Нет, — я перебила ее. — Ты не имеешь права. Мы с Глебом встречаемся полтора года, а мне пришлось его от тебя скрывать! Я знала, что будут проблемы… По-твоему, это нормально? Прими наконец мой выбор.
Мама побледнела.
— Это он тебя настроил против меня, да? — тихо спросила она. — Так все и начинается… Сначала мужчина отдаляет женщину от семьи, потом…
— Замолчи, — я почувствовала, как в груди поднимается волна гнева. — Глеб никогда, слышишь, никогда не сказал о тебе ни единого плохого слова, хотя имел на это полное право. Это ты все портишь.
Мама выглядела пристыженной, но продолжала упрямиться:
— Я просто хотела для тебя лучшего! И чтобы ты не сделала ошибку.
— Мама, — я села напротив нее. — Пойми наконец. Я люблю тебя, но не позволю тебе сломать мои отношения. И если ты продолжишь в том же духе, мы просто перестанем общаться. Я уйду к Глебу, и ты останешься одна.
— Ты… Выбираешь его? — в глазах ее мелькнул страх.
— Я выбираю себя, — твердо сказала я. — И свое право на счастье. А с кем я буду счастлива, решать не тебе.
В прихожей я обернулась:
— Глеб предлагает переехать к нему. Я сказала, что подумаю. Но теперь я точно знаю свой ответ.
Мама позвонила только через четыре недели. Я ожидала упреков и язвительных замечаний, но она неожиданно тихо и как-то напряженно сказала:
— Наташа, у меня тут проблемы, трубу прорвало, соседей затапливаю, мастер не идет, а сосед ломится…
Я услышала на заднем плане какой-то стук и крики, словно кто-то действительно пытался выбить дверь.
— Не открывай, сейчас приеду! — крикнула я.
Положив трубку, я застыла в растерянности. Ведь чем я могла помочь в такой ситуации? Ни справляться с трубами, ни успокаивать разбушевавшихся соседей я не умела…
— Что случилось? — спросил Глеб.
А выслушав мой сбивчивый рассказ, тут же велел:
— Надень вещи похуже и поехали.
С собой он прихватил чемоданчик с инструментами и ремонтными материалами. Около маминой двери действительно маялся сосед снизу, крупный и злой мужчина.
— Ну-ка, отойди, — велел Глеб спокойно.
— Вы с этой, что ли? Нет, что за мегера, сама меня топит, сама не открывает! Говорит, мастера ждет. А обои мне кто поклеит?
— Если не перестанешь ломиться к одинокой женщине, обои станут твоей меньшей проблемой, — ответил Глеб.
И было в его тоне что-то такое, от чего сосед сразу успокоился и спустился. Я заколотила в дверь:
— Открывай, мама, это мы…
Несколько часов спустя все закончилось. За это время Глеб нашел и перекрыл течь, а когда пришел мастер, вместе с ним разобрался с трубой. Затем мы вместе собрали воду, и мой мужчина спустился к соседу снизу, чтобы оценить ущерб. Все оказалось не так страшно, как тот кричал, и урон ограничился обоями на одной стене. Глеб договорился, что купит новые и собственноручно их поклеит.
Мама все это время держалась поодаль, предоставив ему решать проблемы. На Глеба она смотрела как-то по-новому, с легким удивлением и… благодарностью?
— Не переживайте, Ирина Аркадьевна, — подбодрил он мою мать, собирая инструменты, — с каждым может случиться. А если опять что-то стрясется или сосед быканет, звоните тут же.
— Хорошо, спасибо, — ответила мама.
Она помедлила и добавила:
— Ну должна же я вас отблагодарить, спасители мои! Вот что, приходите в субботу на ужин.
Мы обменялись быстрыми взглядами, вспомнив прошлое застолье. Мама все поняла верно и быстро добавила:
— Будем только мы! Я приготовлю что-нибудь, что вы любите. Вот какое у вас любимое блюдо, Глеб?
— Оливье, — ответил тот честно.
Я затаила дыхание. Мама предпочитала сложносочиненные блюда, готовящиеся несколько часов, салат же считала «едой посредственности». Вот сейчас она скажет что-то резкое…
— Хорошо, приготовлю самый вкусный салат, — покладисто ответила мама.
Именно в этот момент я отчетливо поняла, что у нас троих еще есть шанс на нормальные отношения.
