— У тебя было только одно задание, Вера! Одно. Чем ты думала?
— Это не я… Так получилось, Олег. Разве я могла знать…
Вера стояла посреди тесной кухни, прижимая к груди завёрнутого в байковое одеяло Кирилла. Из соседней комнаты доносилось тихое сопение спящей Марины.
Она не спала вторые сутки, лишь изредка проваливаясь в вязкое забытье между кормлениями. Дверь скрипнула так неожиданно, что Вера вздрогнула — Олег вернулся после двухмесячной вахты, даже не предупредив о приезде.
Он замер на пороге, глядя на жену странным, застывшим взглядом. В руке — потёртая дорожная сумка, куртка расстёгнута, лицо обветренное, с красными пятнами от мороза.
Пахло от него соляркой, долгой дорогой и чужим, северным холодом.
— В спальне еще один ребенок, — Вера попыталась улыбнуться, но вышла лишь болезненная гримаса. — Марина только заснула. Хочешь посмотреть?
Сумка с грохотом упала на пол. Олег стянул шапку, бросив её на стол, сделал два шага внутрь комнаты и остановился, словно наткнувшись на невидимую стену.
— Это что такое, Вера? Что за шутки?
Она качнула головой, пытаясь сдержать дрожь в голосе:
— Двойня, Олег. Это двойня. УЗИ показывало одного, а родилось… двое.
— Ты издеваешься? — его лицо исказилось, как от внезапной боли. — Я на такое не подписывался!
— Я тоже не знала… Это же дети, Олег, наши дети.
— Я хотел одного! — он ударил кулаком по столу, и Кирилл вздрогнул, захныкал. — Одного! Потому что понимал — больше не потянем. И так живём, как в шалаше!
Вера мягко покачивала проснувшегося Кирилла, пытаясь успокоить его и себя одновременно. В спальне заплакала Марина — словно почувствовала тревогу брата.
— Я справлюсь, — сказала Вера, не глядя на мужа. — Мама помогает. Папа кроватку смастерил. Соседки забегают…
Олег прошёл мимо неё в спальню. Вера не видела его лица, но слышала, как он резко выдохнул, увидев вторую колыбель. Когда он вернулся на кухню, глаза его были сухими и холодными.
— В долги влезла? — спросил он отрывисто.
— Нет. Люда старые вещи принесла от своих, я переделала. Пелёнки из маминых простыней нашила.
Он сел за стол, обхватив голову руками. От его широких плеч веяло усталостью и отчуждением.
— Я не смогу это потянуть, — сказал он глухо. — Двое — это катастрофа. Это вдвое больше всего. Я еле на одного рассчитывал, думал — вырастет, будет полегче, а тут…
Марина продолжала плакать. Олег вскочил, лицо его покраснело:
— Да замолчи ты!
— Не кричи на неё! — Вера прижала Кирилла крепче, загораживая дверь в спальню.
— Слушай меня внимательно, — Олег схватил её за плечо, заглядывая в глаза. — У нас два варианта. Либо мы одного отдаём… куда-нибудь. В детдом, родственникам — мне плевать.
Либо я уезжаю. Насовсем. Я не буду горбатиться как проклятый ради вечного недосыпа и нищеты на троих иждивенцев.
Вера побледнела. Ей показалось, что пол под ногами качнулся. Она моргнула несколько раз, пытаясь осознать услышанное.
— Ты хочешь… отдать нашего ребёнка? — спросила она шёпотом.
— Я хочу жить, а не существовать, — отрезал он. — Выбирай.
Марина кричала всё громче. Кирилл, словно в ответ, тоже начал плакать. Вера перевела взгляд на дверь, за которой лежала дочь, потом на сына, и вдруг в груди всколыхнулось что-то тяжёлое, подкатило к горлу.
— Выбирай! — повторил Олег, отпуская её плечо.
— Я выбрала, — тихо ответила Вера.
Она прошла мимо него, открыла входную дверь и сказала:
— Тогда иди, Олег. Они останутся со мной.
Он секунду смотрел на неё — растрёпанную, с кругами под глазами, в застиранном халате — и в его взгляде промелькнуло удивление. Потом он молча схватил сумку, шапку и шагнул за порог.
Вера тихо закрыла за ним дверь и медленно, словно во сне, пошла к плачущей Марине.
Первые две недели Вера почти не помнила. Будто проваливалась в топкое болото, выныривала, хватая воздух ртом, и снова уходила под воду.
Марина болела, Кирилл плохо спал. Тело стало чужим, руки двигались сами — кормить, пеленать, стирать, сушить. Дни превратились в бесконечный поток сменяющих друг друга движений.
— Ты ешь хоть что-нибудь? — спросила мать однажды утром, войдя без стука с кастрюлей наперевес.
Вера пожала плечами. Она не помнила. Помнила только, что Олег обещал прислать деньги и не присылал.
Помнила, как отец приходил с топором, рубил дрова во дворе, а потом растапливал печь. Помнила запах свежих пелёнок, развешанных по всей кухне.
— Ты похудела сильно, — мать поставила кастрюлю на плиту. — Как ты кормить-то будешь, если сама не ешь?
Кирилл спал в подвешенной к потолку плетёной люльке. Марина лежала в колыбели у окна. Мать положила ладонь на спину дочери:
— Проревелась? Теперь вставай и живи дальше.
Вера подняла на неё глаза:
— Я и не плакала, мам. Когда тут плакать?
Закончила плакать она, когда Марина впервые улыбнулась. Не поверила своим глазам, позвала мать:
— Мам, она улыбается! Смотри!
Тогда и прорвалось. Слёзы хлынули, как весенний паводок. Мать обняла дочь, гладя по спине:
— Ну всё, всё. Переживём.
Когда дети окрепли, Вера вернулась к шитью. Купила ткань в районном центре, достала припрятанный на чёрный день отрез английского льна.
Соседка Нина принесла мешок обрезков, оставшихся после пошива штор для новой школы. Близнецы спали рядом с рабочим столом — Вера стелила им подушки и одеяла на полу. Швейная машинка стрекотала ночами, когда дети засыпали.
Однажды раздался стук в дверь. Вера отложила шитьё, думая, что это опять мать с ужином. На пороге стояла Марья Ивановна, сухая, как вяленая рыба, деревенская почтальонша:
— Я тут слышала, ты шьёшь хорошо.
Вера кивнула.
— Мне к юбилею дочка шторы передала. Красивые, но длинные, надо бы укоротить.
Через неделю Марья Ивановна вернулась с пакетом яблок и соседкой Стешей. Стеша принесла старую дублёнку — надо было подшить. Через месяц Вера шила уже для половины деревни.
Когда близнецам исполнился год, Вера наконец решилась и подала на алименты. Олег появился в суде с новой женой — высокой, модно одетой женщиной с крашеными волосами.
Он похудел, выглядел подтянутым. Взглянул на Веру, но ничего не сказал. Только когда судья объявил о решении, буркнул:
— Ну зачем же было рожать двоих?
Вера промолчала. Алименты Олег платил исправно, но ни разу не приехал навестить детей. Впрочем, Вера не ждала и не звала. Её жизнь медленно, но верно обретала новые очертания.
Машина Люды — районного фельдшера — подкатила к дому Веры поздним вечером. Близнецам исполнилось четыре, и Вера только что уложила их спать. Люда вошла, сбросила сапоги в прихожей:
— Тьфу, дороги размыло. Еле доехала.
Вера разлила чай в кружки:
— Что случилось?
— Да шуба у меня на подкладке разошлась. Завтра в район ехать, а зима на дворе. Выручай.
Вера кивнула, дотянулась до ножниц:
— Снимай, сейчас сделаю.
Люда присела на табурет, глядя, как Вера ловко управляется с иголкой.
— Ты представляешь, что мне сегодня рассказали? — Люда поёжилась. — Олег-то твой в аварию попал. Серьёзную. Его баба из машины вылетела, вся переломанная. А он — ничего. Отделался испугом.
Вера на мгновение замерла, потом продолжила шить.
— Говорят, в аварии виноват был, — продолжала Люда. — Пьяный ехал. Права отобрали, судить будут. Лада к нему вроде не вернулась — к матери в город подалась.
— Допивай чай, — Вера отложила иголку. — Шуба готова.
Люда, кутаясь в обновлённую шубу, вдруг спросила:
— А если он вернётся? Простишь?
Вера промолчала, выключая свет в кухне. И только когда машина Люды скрылась в темноте, она прошептала:
— Я его давно простила. Только вот не жду, не нужен он мне.
Вера заглянула в спальню детей. Они спали, свернувшись калачиками, на одной подушке. Марина обнимала брата, Кирилл положил ладошку на её щёку — будто боялся потерять во сне.
Вера улыбнулась, прикрыла дверь и вернулась к своему шитью.
— Кирилл, подай учебник! Да не этот, по химии. Ты случайно мой не брал?
Морозное мартовское утро заполнило кухню бликами света. Марина хмурилась, перебирая учебники в рюкзаке.
Теперь она носила волосы короткими, под каре — сама подстриглась месяц назад, «как у физички». Кирилл, дожёвывая бутерброд, метнулся к своей комнате и вернулся с потрёпанным учебником.
— Вот он. Я задачу по кислотам решал. Спасибо скажи — я и твоё домашнее сделал.
Вера улыбнулась, ловко орудуя ножницами над раскроенной тканью. За эти годы её мастерская разрослась до небольшого ателье в пристройке к дому.
В прошлом году она даже взяла помощницу — Настю из соседней деревни, девчонку с золотыми руками и слабым здоровьем. Теперь у неё был даже маленькая группа в ВК и клиенты из райцентра.
— У нас сегодня собрание, — Марина затолкала учебник в рюкзак. — Ты придёшь?
— А что, опять двойки обсуждать будем? — Кирилл подмигнул сестре, ловко уворачиваясь от её шутливого удара.
— Да ну тебя. Там же медальный вопрос решается. И вообще про экзамены.
Вера отложила ножницы:
— Конечно, приду. Мне к пяти заказ нужно доделать. А вы чем после уроков займётесь?
— У нас репетиция хора, — хором ответили близнецы и рассмеялись.
Это было их маленькой шуткой с детства — говорить некоторые фразы абсолютно синхронно. Раньше Вера удивлялась, теперь привыкла.
Кирилл и Марина вообще часто будто читали мысли друг друга. В детстве, если один заболевал, второй обязательно начинал температурить через день.
Когда Марина сломала руку, упав с дерева, Кирилл неделю держался за своё запястье и жаловался на боль, хотя врачи ничего не находили.
— Не забудьте шапки! — крикнула Вера уже в спину детям. Мартовское солнце обманчиво — на улице всё равно мороз.
Ирина Васильевна, классная руководительница выпускного класса, была новенькой в школе — всего третий год как переехала из города.
Вера не сразу заметила её взгляд — долгий, изучающий. Собрание уже заканчивалось, когда учительница вдруг произнесла:
— У меня есть ещё объявление. В этом году наша школа впервые участвует в областном конкурсе музыкальных ансамблей.
И я хочу поблагодарить Кирилла и Марину — они написали песню про нашу деревню, с которой мы поедем на конкурс.
Зал захлопал. Вера удивлённо посмотрела на детей. Про песню она не знала — близнецы готовили сюрприз.
После собрания Ирина Васильевна подошла к Вере:
— Можно вас на минутку?
Они отошли в пустой класс. Учительница закрыла дверь:
— Знаете, я преподаю в разных школах уже пятнадцать лет. Но таких детей, как ваши, не встречала. Они невероятно… цельные. Знаете, что меня поразило больше всего? Их доброта. Не показная — настоящая.
Вера смущённо улыбнулась:
— Спасибо. Я стараюсь.
— Я знаю вашу историю, — вдруг сказала учительница. — Деревня маленькая, слухи ходят. У меня тоже дочь одна осталась — мужа не стало в аварии. Поэтому я вас понимаю. И восхищаюсь.
Она помолчала и добавила детям:
— Ваша мама — сильнейшая женщина, которую я знаю. Вы — её гордость.
По дороге домой Вера думала о словах учительницы. «Вот так нежданно получишь комплимент — и сразу нос вверх,» — усмехнулась она про себя. Впрочем, это было приятно. Очень приятно, если честно.
— Мам, закрой глаза и не открывай!
Вера послушно зажмурилась. Был вечер их дня рождения. На столе дымился пирог — румяный, с ревнем и сахаром. Мать принесла соленья и настойку. Отец, кряхтя, выставил на стол бутылку шампанского — «по глоточку, для важного случая».
— Можно смотреть?
— Можно!
Вера открыла глаза. Перед ней стояла деревянная фоторамка. Отец, видно, сам выпиливал и шлифовал — на углах узор из переплетающихся веточек.
В рамке — их фотография с последнего Нового года. Дети стоят по бокам от неё, обнимая за плечи. Все трое смеются. А внизу — выжженная надпись: «Спасибо, что выбрала нас обоих».
Вера прижала рамку к груди. Кирилл шмыгнул носом и отвернулся. Марина, смахнув слезу, сказала:
— Это мы с дедушкой делали. Ну, он помогал. Нравится?
— Очень, — прошептала Вера.
Отец прокашлялся:
— Ну, шампанское-то открываем или как? А детям сок сейчас нальем!
За окном кружился мартовский снег. С севера приближалась метель — синоптики обещали сильный буран к полуночи.
Но в доме было тепло. Близнецы помогали бабушке резать праздничный пирог. Дед, кряхтя, разливал искрящийся напиток по бокалам.
Вера поставила рамку на полку и поймала своё отражение в старом зеркале. Женщина в отражении улыбалась. В уголках глаз — морщинки, в волосах — первые серебринки. И всё-таки эта женщина выглядела счастливой. Она справилась.
Вечером, когда дети ушли гулять к друзьям, а родители уехали домой, Вера сидела за своей швейной машинкой, подшивая заказ — платье для дочери районного главврача.
За окном завывала метель. А в доме было тихо и спокойно. Вера подняла голову, прислушиваясь — и вдруг ясно представила, как Олег возвращается, стоит на пороге, занесённый снегом. Смотрит на неё с удивлением — как тогда, в последний день. И говорит: «Прости».
Вера улыбнулась своим мыслям. Она не ждала его. Не звала. И если бы он пришёл… Она бы не пустила его. Он не имеет прав на этих детей. Вера взглянула на фоторамку. «Спасибо, что выбрала нас обоих».
— И я вас благодарю, — прошептала она. — За то, что вы у меня есть.
