— Порой мне кажется, что настоящая любовь всегда построена на лжи, — Маргарита отвела взгляд от фотографий на камине, где улыбалась счастливая семья. — Самой изощрённой лжи, которую мы говорим даже не другим, а себе.
В голосе матери промелькнуло что-то чужое, незнакомое — и Анну пробрал озноб, хотя весеннее солнце щедро заливало гостиную.
— Мам, что с тобой? — Анна подалась вперёд, безуспешно ловя ускользающий взгляд Маргариты, чьи пальцы с едва заметной дрожью перебирали фотографии на каминной полке.
Когда мать обернулась, Анна непроизвольно отшатнулась. Слёзы в глазах Маргариты — явление столь редкое, что каждый такой случай врезался в память, как зазубрина на дереве.
— Знаешь, сколько лет я ношу это в себе? Тридцать два, — голос Маргариты звучал глухо. — И, возможно, худшее даже не сам секрет, а то, как я научилась с ним жить. Как с родинкой на лице — сначала замечаешь каждую секунду, потом привыкаешь и не видишь.
Внутри Анны что-то сжалось, слова замерли на губах. Её взгляд упал на фотографию в руках матери — тот самый снимок с моря, где пятилетняя Анна восседает на плечах отца, а оба смеются так, словно поймали за хвост само счастье.
— Он любил тебя без оглядки, — Маргарита очертила пальцем профиль мужчины. — Иногда мне кажется, сильнее, чем меня когда-либо. — Её губы искривились в улыбке, больше похожей на гримасу. — А ведь он даже не…
Телефонный звонок хлестнул по нервам, как удар хлыста. Анна вздрогнула, но не сделала попытки ответить. На экране высветилось имя Дмитрия.
— Возьми, — Маргарита кивнула на телефон. — Он наверняка волнуется. Я ведь просила приехать одну.
Анна сбросила вызов. Что-то внутри нашёптывало: уходи, беги, не слушай. Но ноги словно вросли в пол.
— Мама, ты меня пугаешь, — сердце колотилось где-то в горле. — Что такое?
Маргарита сделала глубокий вдох, будто перед прыжком в ледяную воду.
— Вениамин… — она запнулась, — он не твой биологический отец.
Мир вокруг Анны накренился и поплыл, как палуба корабля в шторм. Перед ней сидела женщина с лицом матери, в знакомом бежевом свитере — и вместе с тем совершенно чужая.
— Что за чушь ты несёшь? — Анна услышала свой голос словно со стороны.
— Тридцать три года назад я его предала, — слова падали, как камни. — Командировка в Новосибирск. Я даже имени того человека не помню. Минутная слабость.
Воздух сгустился до консистенции киселя. Анна дышала с трудом, как астматик в приступе.
— И ты выбрала сейчас? — она поднялась, опрокинув чашку. Чай расплескался карамельной лужицей. — Тридцать с лишним лет спустя?
— Я устала носить это в себе, — Маргарита смотрела на расползающееся по скатерти пятно. — Устала каждый раз, когда вижу вас вместе, вспоминать свою ложь.
— Ты устала? — Анна почти выплюнула эти слова. — Ты решила избавиться от груза и повесить его на меня? Папа знает?
Маргарита опустила голову.
— Нет. Он всегда считал тебя своей.
Анна рассмеялась — сухим, рваным смехом.
— Тридцать два года любил, растил. А ты выждала, пока я построю свою жизнь, рожу ребёнка, и только потом решила освободиться? — она шагнула к матери. — Но ты не освободилась. Просто перебросила свою вину на мои плечи. Теперь мне жить с этим.
— Я считала, ты имеешь право знать, — Маргарита протянула руку, но Анна отдёрнулась, словно от раскалённого металла.
— Право? — выдохнула Анна. — О каком, к чёрту, праве ты говоришь? О праве узнать, что вся моя жизнь — фальшивка?
— Не вся, — прошептала Маргарита. — Твой отец…
— Не смей так его называть! — Анна сжала кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони. — Ты отняла у меня право называть его отцом.
— Аня, он воспитал тебя. Любит тебя. Гены не определяют…
— Замолчи! — Анна схватила фотографию. — Смотри на него! Каждое утро, каждый вечер он видел меня и не знал… — голос сорвался. — А я смотрела на него и верила, что у меня лучший отец в мире.
Телефон зазвонил снова. Дмитрий. На этот раз Анна ответила.
— Скоро буду, — её голос звучал мертвенно-спокойно. — Всё в порядке.
Она убрала телефон и взглянула на мать.
— Никогда, — произнесла она отчётливо, — не подходи к моему сыну.
— Аня, умоляю…
— Ты разрушила мою семью. Я не дам тебе разрушить и его жизнь.
Анна шагнула к двери, но на пороге обернулась.
— И не звони мне.
Хлопок двери оставил Маргариту в оцепенении среди семейных фотографий, превратившихся в насмешку. Тишина сгущалась вокруг, как предгрозовой воздух.
Дорога домой растворилась в сознании, как тающий снег. Машинально переключая передачи, Анна проскользнула мимо привычных ориентиров, не замечая ни светофоров, ни пешеходов.
Седьмой этаж, три комнаты, запах домашнего уюта — крепость, выстроенная собственными руками. Без фальши, без тени обмана.
Дмитрий возник в дверном проёме беззвучно, как часовой. Его взгляд скользнул по лицу жены и вопросы отпали, словно осенние листья. Он притянул её к себе, и Анна на секунду прильнула к его плечу, вдыхая запах дома, прежде чем мягко высвободиться.
— Костик не шумит? — спросила она с наигранной обыденностью, которая, казалось, трещала по швам.
— У Максимовых. Позвонили, позвали на день рождения Дениса, — муж не отрывал от неё внимательных глаз. — Решил, что ему лучше пойти. Что случилось?
Анна сбросила пальто, швырнула ключи на полку. Каждое движение требовало концентрации, словно она разучилась выполнять простейшие действия.
— Моя мать… — слова застряли где-то на полпути. — Дима, она только что сказала, что папа… что Вениамин не мой родной отец.
Произнести вслух оказалось больнее, чем услышать. Словно эти слова сделали кошмар реальностью.
Дмитрий замер, затем осторожно опустился на стул напротив.
— И она в этом уверена?
— Ещё бы, — горько усмехнулась Анна. — Тридцать три года хранила в себе. По её словам, какая-то мимолётная интрижка в командировке. Даже имени того человека не помнит, представляешь?
Анна рывком встала и метнулась к холодильнику. Вода полилась внутрь, но пустыня во рту не желала превращаться в оазис.
— Выходит, всё это время… — она прислонилась лбом к оконному стеклу, за которым город обрастал вечерними огнями, — всё, что я знала о себе, о своей семье… Это всё было ложью.
— Не всё, — осторожно возразил Дмитрий. — Вениамин любит тебя. Это не ложь.
— Потому что он не знает! — Анна резко обернулась. — Не знает, что растил чужую дочь!
— Аня, — Дмитрий подошёл, осторожно коснулся её плеч, — ты не чужая. Ты его дочь. Он держал тебя на руках новорождённой. Учил кататься на велосипеде. Плакал на твоей свадьбе.
Анна обмякла и уткнулась лицом в его плечо.
— Что мне делать, Дим?
— Ты хочешь ему рассказать?
Она отстранилась, растёрла покрасневшие глаза.
— Не знаю. Если скажу — это разобьёт ему сердце. Если промолчу… как смотреть ему в глаза, зная правду?
Дверной звонок прозвучал как выстрел. Они обменялись тревожными взглядами.
— Ты кого-то ждёшь?
Дмитрий покачал головой и вышел в прихожую. Через несколько мгновений раздался его удивлённый голос:
— Маргарита Сергеевна? Не ожидал…
Анна застыла. Несколько секунд в прихожей звучали приглушённые голоса, затем она медленно вышла из кухни.
Слой тонального крема не мог замаскировать ни лиловые тени под глазами, ни мертвенную бледность кожи.
— Нам не о чем говорить, — отрезала Анна.
— Выслушай меня, — Маргарита шагнула в прихожую, словно входила в ледяную воду. — Хотя бы несколько минут. У меня есть право объяснить.
— Право? — губы Анны изогнулись в усмешке. — Ты собираешься растолковать мне, почему оступилась с другим мужчиной? Или какой душевный порыв заставил тебя раскрыть тайну после трех десятилетий молчания?
А может, подскажешь, как продолжать дышать, когда фундамент твоего существования оказался декорацией?
— Я совершила непростительное, — голос Маргариты напоминал струну, готовую лопнуть. — Но клянусь, я по-настоящему любила его. Люблю и сейчас.
— Не смей произносить это слово, — отрезала Анна. — Ты не имеешь права.
— Я сделала ошибку, — Маргарита стиснула руки. — Но я любила твоего…
— Не смей! — Анна ударила кулаком по стене. — Не смей называть его моим отцом! Ты лишила меня этого права!
— Аня, он вырастил тебя, — Маргарита сделала ещё шаг вперёд. — Он любит тебя. Биология — не главное.
— Уходи, — Анна отступила. — Забудь дорогу в этот дом.
— Костя… — начала Маргарита. — Он всё-таки мой внук. Неужели ты запретишь мне видеться с ним?
Анна пронзила мать ледяным взглядом.
— Знаешь, та Анна, которая любила тебя, сегодня умерла в твоей гостиной. Та, что привозила внука каждые выходные. Той Анны больше нет.
— Ты не посмеешь…
— Посмею, — голос Анны звенел, как сталь. — Ты разрушила мою семью. Я не позволю тебе коснуться и его жизни.
Маргарита с мольбой повернулась к Дмитрию.
— Дима, прошу, вразуми её. Это же безумие.
Дмитрий покачал головой.
— Извините, Маргарита Сергеевна, но это решение Ани.
— И мы оба хотим, чтобы ты ушла, — Анна распахнула дверь. — Никогда не звони нам больше.
Маргарита застыла на несколько ударов сердца, словно ждала, что дочь передумает, затем медленно вышла. Дверь затворилась за ней с негромким щелчком, похожим на точку в конце рассказа.
Анна прижалась к стене и закрыла глаза. Что-то внутри надломилось — невидимое, но жизненно необходимое.
Неделя прошла как в тумане. Анна игнорировала звонки матери первые три дня, пока телефон раскалялся от непрекращающихся гудков, сообщений, голосовых — словно Маргарита пыталась криком заштопать прореху в отношениях. На четвёртый день Анна заблокировала её номер.
Костик допытывался, почему они не ездят к бабушке. Анна солгала про простуду. И ненавидела себя за это. Новый обман поверх старого — замкнутый круг, в котором она теперь варилась, как в кипятке.
Дмитрий держался деликатно, не лез с расспросами. Однажды вечером, когда сын уже видел десятый сон, он сел рядом с ней на диван и взял её заледеневшие руки в свои.
— Может, стоит поговорить с Вениамином?
Анна дёрнулась, словно от пощёчины.
— Чтобы и его жизнь пустить под откос?
— Чтобы твою вытащить из пике, — тихо сказал Дмитрий. — Ты сама не своя. Закапываешься в работу, почти не спишь. Вчера забыла Костю в саду.
Она отвернулась, сосредоточившись на узоре обоев. Дмитрий бережно повернул её лицо к себе.
— Поговори с ним, Аня. Или с ней. Или с обоими. Только не живи так дальше.
Кафе на окраине выбрала мать. Нейтральная территория — не дом Анны, не дом Маргариты. Нигде не надо делать вид, что всё в порядке.
Маргарита уже ждала за дальним столиком. Она осунулась, под глазами залегли складки. Анна пересекла зал, чувствуя, как пол колеблется под ногами. Села напротив, избегая материнского взгляда.
— Спасибо, что пришла, — голос Маргариты походил на шелест опавших листьев. — Я не рассчитывала, что ты…
— У меня условие, — Анна перебила, мельком взглянув на часы. — Один шанс. Всего один.
Официант поставил перед ними кофе, заказанный Маргаритой заранее. Анна не притронулась к чашке.
— Я тебя слушаю, — прошептала мать.
— Расскажи папе правду, — отчеканила Анна. — Всю, без прикрас.
Маргарита побледнела.
— Ты не понимаешь, чего просишь.
— Неужели? — Анна подалась вперёд. — Я требую того, что ты должна была сделать тридцать лет назад. Или хотя бы до того, как втянула в эту трясину меня.
— Это разрушит нашу семью, — в голосе Маргариты звучал страх.
— Нашу семью? — Анна издала короткий смешок. — Ты уже всё похоронила.
Она окинула взглядом кафе — уютное, с плетёной мебелью и зеленью по стенам. Маленький рай для счастливых людей.
— Знаешь, мам, — произнесла Анна неожиданно спокойно, — я всю неделю думала. И поняла одну простую вещь: ты никогда не любила папу по-настоящему.
Маргарита дёрнулась возразить, но Анна остановила её жестом.
За свой уютный мирок, за положение в обществе, за страх, что его взгляд изменится, когда правда выплывет наружу. И теперь, — Анна отбивала ритм по столешнице, как метроном, — ты опять замыкаешься на собственных страхах.
— Я беспокоюсь о муже! — Маргарита подалась вперёд. — О том, как это его раздавит!
— Лукавишь, — Анна качнула головой. — Тебя гложет, что он увидит в тебе не ту женщину, которой ты притворялась три десятилетия. Потому я ставлю точку: либо он узнаёт всё от тебя, либо я вычёркиваю тебя из своей жизни. Без права восстановления.
— Ты не посмеешь перечеркнуть нашу связь, — выдохнула Маргарита едва слышно. — Я подарила тебе жизнь.
— А он подарил мне душу, — в глазах Анны заискрилась влага. — И если у тебя не хватает мужества признаться, значит, ты и есть настоящая самозванка. Нам больше не о чем говорить.
Она поднялась, на секунду задержав руку на спинке стула.
— Решай. Даю тебе неделю. Если за это время не расскажешь, забудь про нас.
Маргарита смотрела вслед дочери, пробирающейся между столиками. Прямая спина, чеканный шаг — так много от Вениамина. Впервые за тридцать два года ей стало по-настоящему страшно.
Три дня тишины. Анна двигалась по квартире призраком, едва касаясь мужа взглядом, а сыну доставались лишь маски улыбок — натянутые, как целлофан.
Дмитрий несколько раз пытался пробиться сквозь её оцепенение расспросами о встрече, но она скармливала ему полупустые фразы, лишённые сути.
Четвёртый вечер тишины нарушил телефонный звонок, разрезавший воздух именно в тот момент, когда она заканчивала колыбельную над полусонным Костиком.
Взглянув на экран, Анна увидела имя отца.
Сердце пропустило удар. А затем застучало, как сумасшедшее.
Она поцеловала сына в лоб, вышла в коридор и нажала на приём.
— Папа? — это слово далось ей тяжелее, чем когда-либо.
— Привет, девочка моя, — его голос звучал непривычно. Тише, с надломом. — Можем поговорить?
— Конечно, — Анна прислонилась к стене, чувствуя слабость в коленях. — Что-то случилось?
Долгая пауза. Только дыхание на том конце.
— Мать всё рассказала, — наконец произнёс Вениамин.
Анна закрыла глаза. Мир перестал существовать. Только отцовский голос в динамике.
— Папа… — слова растворились в пустоте. — Я…
— Давно ты знаешь? — в его голосе не было злости. Только усталость.
— Неделю.
Снова тишина. Затем тихий смешок, поразивший Анну.
— Забавно, да? — проговорил Вениамин. — Тридцать два года не знал правды, узнал — и что изменилось?
— Папа, послушай…
— Ничего не изменилось, Анечка, — его голос окреп. — Ты была моей дочерью с первого дня. И останешься до последнего.
Анна судорожно вдохнула, зажимая рот ладонью, чтобы не разрыдаться.
— Прости меня, — прошептала она.
— За что? За то, что ты моя дочь?
— За то, что заставила её рассказать.
Вениамин помолчал.
— Приезжай завтра, — сказал он наконец. — С Димой и малышом. Ты нужна матери. И мне.
Анна не сразу смогла ответить.
— Мы приедем.
Она долго сидела в темноте коридора, прижимая телефон к груди. За окном падал снег — первый в этом году, неожиданно ранний. Он укрывал карнизы, крыши, землю — чистый. Белый лист, на котором можно начать писать заново.
