– Клянусь, если я увижу еще одно сообщение о срочной работе, я просто сожгу его телефон, – выпалила я в пустоту кухни, сжимая кружку с остывшим кофе.
– Умеешь ты драматизировать, Аня, – ответил мне только отголосок собственного голоса.
Его нет дома уже третий вечер подряд. Максим ушел с этим своим «я ненадолго, милая», но часы на стене показывают почти полночь. В нашей квартире звучит джаз – мое спасение от тишины, которая стала слишком громкой в последнее время.
Я смотрю на холодную пасту на тарелке. Сегодня я готовила его любимую, с морепродуктами. Он обещал быть к семи. Теперь соус застыл пленкой, а моё терпение истончилось.
9 марта, вторник
Сегодня заметила на его рубашке странный запах. Не парфюм другой женщины – что-то более приземленное. Уличная еда? Сигаретный дым? Он говорит, что был в офисе, но его ботинки испачканы так, будто он ходил по грязным переулкам.
Макс вернулся в одиннадцать, с этой своей полуулыбкой. Странно опустошенный и одновременно… умиротворенный? Я не понимаю. Мы восемь лет вместе, я знаю каждую черточку его лица, каждую привычку. Или мне так казалось.
12 марта, пятница
Сегодня он пропустил ужин с моими родителями. Мама приготовила его любимый торт. Он клялся, что будет, говорил по телефону, что уже едет. А потом прислал сообщение, что задерживается. Он даже не извинился перед родителями лично. Просто… исчез.
Папа спросил, всё ли у нас хорошо. Мама смотрела с тревогой. Я улыбалась и говорила, что он просто много работает. Защищала его, пока внутри что-то медленно умирало.
Ночью я проверила его телефон, пока он спал. Ничего. Ни переписок с женщинами, ни подозрительных звонков. Только какие-то адреса в заметках, имена, которые мне ничего не говорят. Сергей Петрович, Анна Ивановна, Валентина… Родственники клиентов? Коллеги? Или?..
15 марта, понедельник
Сегодня я сделала это. Позвонила частному детективу, которого посоветовала Лена с работы. Его зовут Олег, говорит сухо, по-деловому. Я чувствовала себя персонажем дешевого детектива, когда передавала ему фотографию Максима и рассказывала о его маршрутах.
– У него другая? – спросил он прямо.
Я вздрогнула от этого слова. Сказать его вслух – признать, что моя идеальная жизнь может быть иллюзией.
– Возможно, – ответила я. – Я просто хочу знать правду.
Олег кивнул. Он видел таких, как я, сотни раз. Я оставила задаток и вышла из его офиса с ощущением, что предала Максима. Может, я сошла с ума? Может, он действительно просто много работает?
18 марта, четверг
Я вздрагиваю от каждого звонка. Сегодня трижды проверяла почту, ожидая отчета от детектива. Максим заметил, что я нервничаю.
– Ты какая-то напряженная в последнее время, – сказал он за ужином, который, удивительно, мы ели вместе.
– Просто устала, – солгала я. И тут же спросила: – А как твоя работа? Всё ещё много проектов?
Он на секунду запнулся перед ответом. Или мне показалось?
– Да, сейчас горячий период.
В его глазах промелькнуло что-то похожее на вину. Я едва удержалась, чтобы не закричать: «Я знаю, что ты лжёшь!» Но что именно я знаю? Пока ничего.
20 марта, суббота
Сегодня утром пришло сообщение от Олега. Короткое: «Есть информация. Встретимся?»
Я сказала Максиму, что иду на шоппинг с подругой. Ещё одна ложь в копилку нашего брака.
Олег ждал меня в том же кафе. На столе – коричневый конверт. Он выглядел странно смущенным.
– Я проследил за вашим мужем последние четыре дня, – начал он. – Обычно я не обсуждаю с клиентами свои ощущения, но…
Сердце забилось где-то в горле.
– Что? У него кто-то есть?
Олег покачал головой.
– Нет. По крайней мере, не женщина, – он пододвинул ко мне конверт. – Лучше посмотрите сами.
Мои пальцы дрожали, когда я доставала фотографии. На первой – Максим входит в какое-то обшарпанное здание. На второй – раздает пакеты каким-то людям. На третьей… он сидит на скамейке рядом с пожилым мужчиной в потрепанной одежде, и они просто разговаривают.
– Что это? – мой голос звучал глухо.
– Приют для бездомных на окраине города, – ответил Олег. – Ваш муж приходит туда почти каждый вечер. Иногда приносит еду, иногда одежду. Иногда просто разговаривает с ними. Особенно с этим стариком, – он указал на фото.
Я смотрела на снимки и не понимала, что чувствую. Облегчение? Шок? Смущение?
– Но почему… почему он скрывал это от меня?
Олег пожал плечами.
– Это уже вам нужно у него спросить.
За окном начался дождь, капли барабанили по стеклу, а я всё смотрела на эти фотографии, пытаясь соединить два образа: моего успешного, всегда собранного мужа и этого человека, сидящего в обшарпанном здании с бездомными.
Что ещё я о нём не знаю?
21 марта, воскресенье
Всю ночь не сомкнула глаз. Фотографии лежали под моей подушкой, как улика преступления, которого не было. Максим спал рядом, его дыхание ровное, спокойное – как может человек с таким секретом спать так безмятежно?
Утром он ушел на пробежку, а я сидела на кухне, перебирая эти снимки снова и снова. Чувство предательства и облегчения сплелись в какой-то странный клубок внутри. Он не был с другой. Но он лжет мне. Каждый день.
Полдень. Максим вернулся, потянулся за апельсиновым соком. Я смотрела на его руки – эти руки гладили меня по голове, когда я болела, эти же руки, оказывается, раздавали еду незнакомцам, о которых я ничего не знала.
– Ты какая-то задумчивая, – сказал он, целуя меня в висок. – Всё хорошо?
Я не выдержала. Просто положила на стол фотографии.
– Что это? – его голос сразу стал ниже, будто воздух вышибли из легких.
– Ты мне скажи, – тихо ответила я. – И не говори, что это работа.
Он медленно опустился на стул. Тишина растянулась, как резина, готовая вот-вот порваться.
– Ты следила за мной? – наконец спросил он.
– А у меня был выбор? Ты месяцами исчезаешь по вечерам, возвращаешься с запахом странным, пропускаешь семейные ужины… Что я должна была думать?
Он запустил пальцы в волосы – жест, который я знаю с первого дня нашей встречи. Так он делает, когда нервничает.
– Ты думала, что у меня другая, – это не был вопрос.
– А разве нет? Нашей жизни. Нашей правде. Ты создал целый мир без меня и живешь в нем.
Его плечи поникли. На секунду мне показалось, что он сейчас заплачет – Максим, который даже на похоронах своего дяди стоял с сухими глазами.
– Ты не поймешь, – только и сказал он.
– Попробуй объяснить! – моя боль превратилась в ярость. – Восемь лет вместе, Макс! Восемь! И ты считаешь, что я не пойму?
23 марта, вторник
Он всё-таки ушел тогда, хлопнув дверью. Вернулся только к ночи. Я ждала, закутавшись в плед, в темной гостиной. Никакой джазовой музыки. Только стук часов и мои мысли.
Когда он вошел, я поняла, что он был там – в этом приюте. От него пахло сыростью и чужими сигаретами.
– Я должен тебе показать кое-что, – сказал он вместо приветствия.
– Что?
– Завтра. Просто поедешь со мной.
Я кивнула. Что мне оставалось?
24 марта, среда
Сегодня я увидела другую жизнь моего мужа. Мы приехали к неприметному зданию на окраине города. «Центр социальной поддержки» – гласила потрескавшаяся табличка.
– Я буду внутри, – сказал Максим. – Можешь остаться в машине или…
– Я иду с тобой, – мой голос звучал тверже, чем я себя чувствовала.
Внутри пахло дезинфицирующим средством и чем-то съестным. В общем зале было человек пятнадцать – разного возраста, потрепанные жизнью. Они все повернулись к Максиму, как подсолнухи к солнцу. Некоторые улыбались ему.
– Максим Андреевич! – к нему подковылял пожилой мужчина с тростью, тот самый, с фотографии. – А мы уж думали, не придете сегодня.
– Здравствуйте, Сергей Петрович, – Максим пожал ему руку совершенно естественным жестом. – Документы принес, как обещал.
Я стояла у стены, наблюдая, как мой муж – мой! – раздает какие-то бумаги, справки, разговаривает с людьми, чьи имена записаны в его телефоне. Женщина средних лет с красными руками принесла ему чай в щербатой кружке, и он принял её без малейшего колебания.
Сергей Петрович заметил меня.
– А это кто с вами? – спросил он Максима.
– Моя жена, Анна, – ответил тот, не глядя в мою сторону.
– Хорошенькая, – улыбнулся старик беззубым ртом. – И глаза умные. Всё понимает, да?
Я не знала, что ответить. Потому что на самом деле я ничего не понимала.
Максим провел там два часа. Я сидела в углу, слушала обрывки разговоров, смотрела, как эти люди – бездомные, потерянные, забытые обществом – тянутся к моему мужу. Он знал их истории, их проблемы, их маленькие победы.
– Тамара Николаевна пенсию оформила, представляешь? – шепнул он мне в какой-то момент, кивнув в сторону пожилой женщины. И в его голосе было столько искренней радости.
По дороге домой мы молчали. Потом, уже у самой парковки, он наконец заговорил:
– Когда мне было девятнадцать, мои родители погибли в аварии.
Я знала это. Знала, что они умерли, когда он был молодым. Но он никогда не рассказывал подробности.
– Отца не стало сразу, а мама… мама умерла в больнице, через неделю. У меня не было никого. Квартиру пришлось продать за долги. Я оказался на улице.
Я смотрела на его профиль, такой знакомый и вдруг совершенно чужой.
– Почему ты никогда не говорил?
– А что бы это изменило? – он пожал плечами. – Ты бы стала жалеть меня? Или смотреть другими глазами? Я не хотел этого.
Мы поднялись в квартиру. Я включила чайник, механически достала чашки.
– И что было дальше? – спросила я.
– Дальше я три месяца жил где придется. В подъездах, на вокзале, в ночлежках. Пока не встретил Сергея Петровича. Тогда он еще не был бездомным, просто работал в социальной службе. Он помог мне с документами, с временным жильем. А потом я встретил тебя, и… – он запнулся. – Я просто хотел, чтобы у тебя был успешный, нормальный муж. Не бывший бездомный.
Я молчала, переваривая услышанное. Он опустил голову.
– А полгода назад я случайно встретил его снова. Он потерял всё – работу, квартиру, здоровье. Я просто не мог…
– Не мог не помочь, – закончила я за него.
– Да. А потом как-то затянуло. Я понял, что могу быть полезен. Что знаю эту систему изнутри, знаю, как помочь с документами, с медициной. Это не только деньги, Ань. Это… время. Внимание.
Мне вдруг стало стыдно. За свои подозрения, за детектива, за то, что думала о нем так мелко.
27 марта, суббота
Три дня прошли в странном оцепенении. Мы с Максимом говорили – много, взахлеб, до хрипоты. Он рассказывал о тех месяцах бездомности, о холоде, о голоде, о страхе, о людях, которые отворачивались, будто он был пустым местом. О Сергее Петровиче, который разглядел в нем человека, а не проблему.
Я слушала, и внутри что-то переворачивалось, болезненно и необратимо. Человек, с которым я прожила восемь лет, вдруг стал глубже, объемнее, сложнее. Я открывала в нем такие грани, о которых даже не подозревала.
– Почему ты все эти годы молчал? – спросила я вчера, когда мы лежали в темноте, взявшись за руки, как в первые месяцы знакомства.
– Стыдно было, наверное, – тихо ответил он. – Мы познакомились, когда я уже встал на ноги. Ты такая яркая была, уверенная. Твои родители – профессора. А я – кто? Ты бы посмотрела на меня другими глазами, если бы знала.
Я повернулась к нему, вглядываясь в знакомые черты.
– Ты правда так думал? Что для меня это имело бы значение?
Он пожал плечами в темноте.
– А разве нет? Мы все хотим казаться лучше, успешнее. Я боялся, что если расскажу правду, ты увидишь во мне… не знаю… ущербность какую-то.
Я вцепилась в его руку сильнее.
– А я боялась, что ты разлюбил меня. Что я оказалась недостаточно интересной, и ты нашел другую.
Мы оба рассмеялись – как-то горько и легко одновременно.
– Какие же мы идиоты, – выдохнул он.
28 марта, воскресенье
Сегодня я проснулась с решением. Дождалась, пока Максим уйдет на пробежку, и стала собираться. Когда он вернулся, я уже стояла в прихожей с сумкой, в которой лежали термос с горячим чаем, бутерброды и теплые носки – несколько пар, купленных в прошлом году к зиме.
– Ты куда? – удивился он.
– Мы, – поправила я. – Мы едем в приют.
Он застыл, глядя на меня с каким-то новым выражением.
– Зачем?
– Потому что я твоя жена. И я хочу быть частью твоей жизни. Всей твоей жизни.
Дорога до приюта показалась короче, чем в первый раз. Наверное, потому что теперь я знала, куда еду. В машине витал запах свежего хлеба – я заехала в булочную по пути.
Войдя в здание, я почувствовала на себе десятки взглядов. Одни настороженные, другие любопытные.
– Анечка пришла, – проскрипел Сергей Петрович, и я удивилась, что он запомнил мое имя. – Максим Андреевич, хорошая у вас жена. Сразу видно.
Я улыбнулась. Потом достала из сумки термос, налила чай в пластиковые стаканчики, разложила бутерброды. Руки дрожали. Я не знала, как себя вести, что говорить. Но потом просто села рядом с пожилой женщиной – Тамарой Николаевной, той самой, что оформила пенсию.
– Вы присматривайте за моим мужем, – сказала я ей. – А то он иногда забывает поесть, когда увлечется.
Женщина посмотрела на меня сначала с удивлением, потом ее лицо смягчилось.
– Хороший он у вас. Светлый человек.
– Знаю, – кивнула я. – Теперь знаю.
Я провела в приюте весь день. Слушала истории этих людей – каждая как удар под дых, каждая могла случиться с любым из нас. Инженер Виктор – седой, с тонкими музыкальными пальцами – рассказывал, как инсульт отнял у него сначала здоровье, потом работу, а затем и крышу над головой. Анна Ивановна с потухшим взглядом говорила о бывшем муже, утопившем их семейное наследство в стакане, а её – в долгах. Петр шептал о «компаньонах», которые выписали его из собственной квартиры, пока он лежал в больнице. А юная Саша с тонким шрамом под скулой только молчала, вздрагивая от каждого громкого звука – её история читалась во взгляде, прижатых к телу локтях и страхе перед любым официальным учреждением.
В какой-то момент я поймала взгляд Максима через комнату. Он смотрел на меня с таким выражением, будто видел впервые. А может, и правда впервые – настоящую меня.
2 апреля, пятница
Неделя промелькнула как один день. Мы с Максимом теперь ездим в приют вместе. Не каждый день, но три-четыре раза в неделю точно. Я взяла на себя медицинскую часть – обзвонила знакомых врачей, договорилась о бесплатных консультациях.
Сегодня Сергей Петрович попросил меня помочь ему написать письмо дочери. Они не общались пятнадцать лет. Он диктовал, а я записывала, и меня душили слезы от простых, рваных слов этого старика.
– Милая моя, если ты получишь это письмо, знай, что я всегда любил тебя, даже когда пил, даже когда кричал. Я понимаю, что ты не простишь, и не прошу прощения. Просто хочу, чтобы ты знала – у тебя есть отец.
Вечером мы с Максимом молча ехали домой. Я чувствовала себя вымотанной и одновременно наполненной чем-то важным, чему даже названия не знала.
– Спасибо, – вдруг сказал он, не отрывая взгляда от дороги.
– За что?
– За то, что не ушла, когда узнала. За то, что не стала требовать выбирать между приютом и тобой. За то, что поняла.
Я посмотрела в окно на вечерний город. Огни витрин, дорогие машины, спешащие по своим делам люди. Параллельная реальность, существующая бок о бок с той, которую я узнала за эти дни. Как я могла не замечать этого столько лет?
– Знаешь, – медленно сказала я, – весь этот месяц я думала, что теряю тебя. А на самом деле я тебя наконец-то нашла.
10 апреля, суббота
Сегодня мы с девочками из приюта делали пасхальные поделки. Я принесла фетр, ленты, бусины – всё то, что годами копила для «будущих творческих проектов», до которых никак не доходили руки. Саша – та самая девушка, что сбежала из дома, – оказалась невероятно талантливой. Её пальцы порхали над материалом, создавая маленькие чудеса.
– У тебя может быть будущее в дизайне, – сказала я ей. – В нашем бюро как раз есть стажировка…
Она подняла на меня недоверчивые глаза.
– Кому я там нужна? Без образования, без прописки…
– Для начала нужно решить вопрос с документами, – вмешался Максим, присаживаясь рядом. – А дальше посмотрим. Если Анна говорит, что у тебя талант, значит, так и есть.
Вечером в машине я поймала себя на мысли, что чувствую непривычную легкость. Будто всё встало на свои места – внутри меня, между нами, в мире вокруг.
– Поехали к моим родителям на следующие выходные? – предложила я.
– Зачем?
– Да. Хочу рассказать им правду. Обо всём – о твоем прошлом, о приюте. О том, какой ты на самом деле.
Он вздрогнул, сжал руль крепче.
– Ты уверена?
– Более чем, – я накрыла его руку своей. – Знаешь что? Я горжусь тобой. И хочу, чтобы все знали, каким человеком я выбрала в мужья.
В его глазах блеснули слезы – первые, которые я увидела за все наши годы вместе. Он смахнул их быстрым движением, смутившись.
– Что? – улыбнулась я.
– Да так, – он покачал головой. – Просто подумал… Когда Сергей Петрович помогал мне, он сказал одну фразу. Что настоящая помощь – это не просто дать человеку крышу или еду. Это дать ему понять, что он видимый. Что он существует для кого-то.
Я сжала его пальцы крепче.
– Ты существуешь для меня, – тихо сказала я. – Весь, целиком. И всегда будешь.
