— Унучка, ты шапку-то всё ж надень, холод сёдня обещали, мороз, и штаны бы потеплее, простудисся. Как вы в этих тонких колготках ходите? — проворчит бабушка.
И бесполезно объяснять бабуле, что унучке до машины дойти три минуты, а потом до работы столько же. И мёрзнуть некогда. А в тонких колготках она ходит, потому что давно уже должность занимает, руководящий пост. И дресс-код обязывает. Бабуля все равно будет беспокоиться.
Почему мы так любим бабушек? Даже, когда становимся взрослыми, всё равно никуда не девается это отношение к бабушке: ты маленький, а она большая, добрая, мудрая. Она всё знает, посоветует, поймет, или даже просто обнимет крепко-крепко, и ты почувствуешь, что тебя любят, тобой дорожат, тебя ждут, волнуются за тебя. И станет тепло-тепло на душе. Как будто в детство попал.
Эх, подольше бы были с нами наши любимые бабушки! Ведь рядом с ними мы снова становимся детьми. Да, мы привыкли ходить на работу, решать проблемы, успешно решать! Справляться с трудностями, но хочется тепла, душевности, доброты, заботы. И чтобы бабушка рядышком находилась в своём платочке, тёплом халатике и мягких пушистых тапочках.
— Унучка, ты шапку-то всё ж надень, холод сёдня обещали, мороз, и штаны бы потеплее, а то простудисся. Как вы в этих тонких колготках ходите? — проворчит бабушка, качая неодобрительно головой.
И бесполезно объяснять бабуле, что унучке до своей машины дойти три минуты, а потом до работы столько же. И мёрзнуть некогда. А в тонких колготках она ходит, потому что давно уже должность занимает, руководящий пост. И дресс-код обязывает. Бабуля всё равно будет беспокоиться. Скажет:
— Ты позвони или напиши мне, когда доедешь. А то я волнуюсь. В пути всякое может произойти. Некоторые ведь носятся, как сумасшедшие, правила не соблюдають, или выпимши садятся за руль, от них и другим вред. Ох, не дай Бог…
Перекрестит «на дорожку» и поцелует, словно унучка не на работу ехать собирается, а на год в далёкие края уезжает…
И даже если бабуля недослышит и недовидит, она сердцем чувствует. И всё понимает. И молитвами своими, любовью, чудеса сотворяет.
Приедет унучка вечером. Жива-здорова и, слава Богу, — скажет бабушка. Но беспокоиться не перестанет. Любящее сердце не знает покоя…
А в кармане её теплого халата обязательно лежит платочек тканевый, которым она иногда утирает не прошенные слёзы. Когда своих родных ушедших вспомнит, или наоборот, когда вдруг расхохочется, да так, что до слёз. А потом нахмурится и почему-то произнесёт, что не к добру, мол, я, гляди что, развеселилась так…
А унучка скажет, да почему же, бабушка? Разве плохо от души посмеяться? А бабуля проворчит, что, мол, нечистый всегда искушает, как бы не согрешить и перекрестится…
И накормит бабушка своими чудесными блинчиками или пирожками до отвалу, так, что унучка скажет, мол, бабуля, так вкусно, что больше не могу, глазами бы съела, а живот полон, да и фигуру блюсти надо. А бабуля проворчит, дескать, мол, ешь, пока рот свеж. Жива будешь! Ничего с тобой не сделается…
Снимет фартук, повесит на крючочек и, вздохнув, скажет:
— Натопталася я, ноги гудят.
И присядет на диван в большой комнате отдыхать, дремать, подперев морщинистую щёку рукою. А сама, как птичка, будет одним глазом спать, а другим поглядывать потихоньку на то, как унучка на кухне суетится, посуду моет, как убирается в комнате, проходя мимо неё, то с тряпкой, то ещё с чем.
И бабушка скажет:
— Что ты всё колготишься? Отдохни, присядь, потом доделаешь свои дела бесконечные…
Унучка присядет рядом с бабушкой на диванчик, прижавшись к её теплому боку. А бабушка натруженной рукой погладит унучку по голове, как маленькую и тепло улыбнётся.
Унучка тоже улыбнётся и обнимет бабушку. Ведь это так приятно, что есть на свете кто-то, большой и сильный, для кого ты — всё такая же маленькая унучка, несмотря на возраст и должность…
