Марина стояла у плиты, глядя на пузырьки, лопающиеся в кастрюле с борщом. Каждый всплеск отдавался в висках тупой болью. Кухонные часы показывали почти десять вечера. Сквозь приоткрытую форточку доносился шум вечернего города: гудки машин, обрывки чьих-то разговоров, лай собак. Обычно эти звуки её успокаивали, но не сегодня.
Входная дверь с грохотом распахнулась. На пороге появился Сергей – взъерошенный, с расстёгнутой верхней пуговицей рубашки. От него разило перегаром.
– Серёженька, ты где был? – из своей комнаты выглянула его мать, Валентина Петровна. – Я уже начала волноваться!
Марина вздрогнула, сжимая в руке половник. «Волноваться начала!» А она, значит, не волновалась, когда муж не брал трубку весь вечер?
– Мам, всё нормально, – Сергей плюхнулся за кухонный стол, даже не сняв куртку. – С ребятами задержался после работы. Марин, есть что поесть?
Валентина Петровна тут же протиснулась на кухню, придирчиво разглядывая кастрюлю на плите:
– Опять борщ разварила? Сколько раз говорила – свёклу нужно отдельно варить! И лук пережарен…
Марина почувствовала, как внутри что-то оборвалось. Пять лет. Пять лет она терпела эти постоянные замечания, бесконечные придирки, снисходительные взгляды. Терпела, когда свекровь перекладывала вещи в шкафах «по-своему». Терпела, когда та демонстративно перемывала уже чистую посуду. Терпела пьяные выходки деверя Антона, который считал их квартиру своим запасным аэродромом.
– Не начинай, – буркнул Сергей, заметив, как напряглась жена. – Нормальный борщ.
– Не начинай? – Марина резко развернулась, отбросив половник. Тот с грохотом упал на пол, забрызгав кафель красными каплями. – НЕ НАЧИНАЙ?!
Её голос сорвался на крик, и она сама испугалась его силы. Но остановиться уже не могла:
– Сколько можно терпеть твоих родственников под одной крышей?! Я устала быть прислугой в собственном доме! Устала от того, что твоя мать контролирует каждый мой шаг! Что твой брат приходит, когда вздумается, и устраивает притон!
– Что значит «терпеть»?! – Сергей вскочил, покачнувшись. – Это моя семья!
– А я кто?! – слёзы уже текли по щекам, но Марина их не замечала. – Я для тебя кто, Серёжа? Прислуга? Кухарка? Горничная для твоей драгоценной мамочки?
Валентина Петровна прижала руку к груди:
– Господи, какая неблагодарная! Мы тебя как родную приняли…
– Как родную?! – Марина истерически рассмеялась. – Вы меня пять лет попрекаете каждым куском! Каждым моим шагом! Даже тем, как я дышу!
Она сорвала с себя фартук, скомкала его и швырнула на пол. В дверях кухни появился заспанный Антон, привлечённый шумом.
– Чего разоралась? – протянул он. – Голова и так трещит…
Это стало последней каплей. Марина выскочила из кухни, почти бегом добралась до спальни и захлопнула за собой дверь. Упала на кровать, уткнувшись лицом в подушку, и разрыдалась – громко, надрывно, как не плакала давно.
Сквозь всхлипы она слышала, как на кухне Валентина Петровна произнесла своим фирменным, полным яда шёпотом:
– Она совсем себя запустила. Я же говорила – не та женщина для тебя, сынок…
Сергей молчал. Только слышно было, как он с силой сжимает и разжимает кулак – старая привычка, появляющаяся в минуты сильного напряжения. Марина знала этот звук – костяшки пальцев тихонько хрустят. Когда-то она находила эту привычку милой. Сейчас же каждый хруст отдавался болью в сердце.
В коридоре завозился Антон, что-то уронил, чертыхнулся. Марина сильнее вжалась в подушку, чувствуя, как внутри растёт чёрная дыра отчаяния. Она больше не могла так жить. Просто не могла.
– Нет, ну ты представляешь? – Марина отодвинула нетронутую чашку капучино. – Она меня при муже отчитывает, как девчонку! А он молчит, только желваками играет.
Наташа, её подруга ещё со студенческих времён, внимательно слушала, подперев подбородок рукой. В уютном кафе на углу их дома звучала приглушённая музыка – самое время для откровенного разговора.
– А вчера, – Марина судорожно вздохнула, сдерживая непрошеные слёзы, – вчера я просто сорвалась. Первый раз за пять лет позволила себе высказать всё, что накипело.
– И правильно сделала, – Наташа пододвинула к подруге вазочку с печеньем. – Сколько можно быть тряпкой для вытирания ног? Ты же совсем измучилась. У тебя даже глаза потухли.
Марина отвернулась к окну. По улице спешили прохожие, укрываясь от моросящего дождя зонтами и капюшонами. Кто-то бежал домой, к теплу и уюту. А ей не хотелось возвращаться.
– Знаешь, что самое обидное? – она повернулась к подруге. – Когда мы только познакомились с Серёжей, его мать была другой. Улыбалась, обнимала меня, называла доченькой… А как только расписались – будто подменили человека.
– Классика жанра, – фыркнула Наташа. – Моя свекровь тоже пыталась командовать парадом. Только Димка сразу пресёк: «Мама, я люблю тебя, но это наша семья, и решения мы принимаем сами».
Марина сжала пальцами виски:
– А мой… Боится матери перечить. Всё «мама лучше знает», «мама права»… Я уже не говорю про его братца-алкоголика, которого они всей семьёй покрывают. «Антоша болен, ему нужна поддержка». А моя поддержка им не нужна?
Наташа решительно отставила чашку:
– Так, подруга, слушай сюда. Ты не обязана всех тащить. Нельзя спасти того, кто не хочет спасаться. Твой муж должен определиться – он женатый мужчина или мамин сынок? Кто для него важнее?
– Я пробовала с ним говорить, – пальцы Марины принялись складывать из салфетки журавлика – старая привычка, проявляющаяся в минуты волнения. – Предлагала помочь им снять квартиру неподалёку. У нас же есть накопления…
– И что он?
– «У нас так всегда было», – передразнила Марина. – «Ты просто не привыкла». Представляешь? Пять лет – и я всё ещё не привыкла!
– А ты и не должна привыкать к тому, что тебя не уважают, – Наташа накрыла ладонью дрожащие пальцы подруги, смяв недоделанного журавлика. – Марин, ты же умница, красавица. Почему позволяешь с собой так обращаться?
Марина почувствовала, как к горлу подступает ком. Почему? Потому что любила. Потому что верила – стерпится-слюбится. Потому что помнила того, прежнего Серёжу, который носил её на руках, защищал от всех невзгод, обещал быть вместе и в горе, и в радости…
– Я его теряю, Наташ, – прошептала она. – С каждым днём всё больше теряю. Он уже не тот человек, за которого я выходила замуж.
– Нет, дорогая. Это он тебя теряет, – Наташа крепче сжала её руку. – И если не очнётся, потеряет окончательно. Тебе нужно с ним серьёзно поговорить. Поставить условие: или он решает вопрос с роднёй, или…
– Или что? – Марина подняла заплаканные глаза.
– Или ты уходишь. Иногда нужно отпустить человека, чтобы он понял, что теряет.
За окном дождь усилился, превращая улицу в размытую акварель. Марина смотрела на искажённые потоками воды силуэты прохожих и думала о том, как сильно изменилась её собственная жизнь. Пять лет назад всё казалось таким ясным и чётким, а теперь… Теперь даже самые простые вещи расплывались, теряли форму, как эти фигуры за мокрым стеклом.
Сергей сидел на кухне, уставившись в пустую чашку. В висках стучало после вчерашнего, но не это мучило сильнее всего. Перед глазами стояло лицо Марины – искажённое болью, с дрожащими губами и полными слёз глазами. За пять лет он впервые видел жену такой.
Валентина Петровна гремела посудой в шкафчике. Каждый звук отдавался в голове тупой болью, но мать будто нарочно хлопала дверцами сильнее обычного.
– Сынок, – она резко повернулась к нему. – Нам надо поговорить.
Сергей поморщился: – Мам, не сейчас…
– Нет уж, именно сейчас! – Валентина Петровна опустилась на стул напротив, сложив руки на столе. – Ты видел, что она вчера устроила? Как она со мной разговаривала? С тобой?
– Мам…
– Нет, ты послушай! – она подалась вперёд, понизив голос до свистящего шёпота. – Я же тебя предупреждала. Говорила – не торопись жениться. Разве так ведёт себя нормальная женщина? Раньше бабы покорнее были. А эта твоя… – Валентина Петровна поджала губы, будто пробуя на вкус что-то кислое. – Сразу видно – избалованная. Всё ей не так, всё ей не эдак.
Сергей провёл ладонью по лицу: – Марина просто устала…
– Устала? – мать всплеснула руками, и в этом жесте было столько театральности, что Сергея передёрнуло. – От чего устала? От того, что я помогаю вам по хозяйству? От того, что подсказываю, как правильно? Вон, борщ вчера пересолила – я ей слово сказала, так она в крик!
– Мам, ты не просто слово сказала…
– А что я такого сказала? – в голосе Валентины Петровны зазвенели слёзы. – Правду сказала! А она… Она тебя настраивает против родной матери! Против брата родного! Антошенька болеет, ему поддержка нужна, а она его чуть не выгнала!
Сергей сжал кулаки под столом. Костяшки пальцев побелели от напряжения.
– Болеет он, как же, – процедил он сквозь зубы. – Третий раз за неделю пьяный приходит.
– Что ты такое говоришь?! – Валентина Петровна схватилась за сердце. – Это всё она, да? Она тебя против нас настроила? Против семьи родной?
– Мама, хватит…
– Нет, это ты хватит! – она вскочила, нависая над сыном. – Я тебя растила, ночей не спала! Всё для тебя, всё ради тебя! А теперь какая-то… – она задохнулась от возмущения, – какая-то выскочка будет указывать, как нам жить?
В этот момент на кухню ввалился Антон. Взгляд мутный, рубашка помята, от него разило перегаром: – Чего с утра разорались?
– Ничего, Антошенька, – голос Валентины Петровны мгновенно стал медовым. – Просто разговариваем. Ты кушать хочешь? Сейчас мама яичницу пожарит.
Сергей смотрел на эту сцену, и внутри что-то переворачивалось. Он любил мать. Правда любил. И брата тоже, несмотря ни на что. Но сейчас, глядя на них, впервые подумал – а может, Марина права? Может, пора что-то менять?
Вопрос застрял в горле: как сказать об этом матери? Как объяснить, что он не предаёт семью, а просто хочет жить своей жизнью? И главное – хватит ли ему на это решимости?
Марина выбрала момент, когда они с Сергеем остались одни – Валентина Петровна ушла к соседке, а Антон отсыпался после очередной гулянки. Села рядом с мужем на диван, осторожно коснулась его руки:
– Серёж, нам надо поговорить.
Он дёрнул плечом: – Опять начинаешь?
– Нет, послушай, – Марина старалась говорить мягко, хотя внутри всё дрожало. – Я не хочу ругаться. Я хочу найти решение.
Сергей искоса глянул на неё. В его взгляде мелькнуло что-то похожее на интерес: – Какое ещё решение?
– Давай поможем маме и Антону снять квартиру, – она говорила быстро, боясь, что он перебьёт. – Здесь недалеко. У нас есть накопления, можем первое время помогать с оплатой. Будем часто видеться, но у каждого будет своё пространство.
– Своё пространство? – Сергей поджал губы точно так же, как делала его мать. – То есть ты хочешь выгнать мою семью на улицу?
– Нет! – Марина в отчаянии сжала его руку. – Я не хочу никого выгонять. Я хочу, чтобы у нас была нормальная семья. Чтобы мы могли просто жить, без скандалов, без…
– У нас и так нормальная семья, – отрезал он. – Это ты всё усложняешь.
– Я усложняю? – голос Марины дрогнул. – Серёж, ты правда не видишь, что происходит? Твоя мама контролирует каждый мой шаг. Антон превратил наш дом в проходной двор. А ты…
– А что я? – он резко встал, вырвав руку. – Что со мной не так?
– Ты не замечаешь, как я задыхаюсь, – прошептала Марина. – Как мы все задыхаемся в этом… в этом болоте.
– В болоте? – Сергей побагровел. – Ты мою семью называешь болотом?
– Нет, я…
– У нас так всегда было! – он начал ходить по комнате. – Всегда жили вместе, одной семьёй. И ничего, жили нормально. Это ты просто не привыкла.
– За пять лет?
– Значит, плохо старалась! – он остановился, навис над ней. – Другие как-то уживаются со свекровями. А ты всё требуешь, требуешь…
Марина поднялась. Внутри что-то оборвалось, будто лопнула последняя струна: – Я ничего не требую, Серёж. Я просто предлагаю решение.
– Нет никакой проблемы! – он рубанул воздух ладонью. – Это всё твои фантазии!
В этот момент хлопнула входная дверь – вернулась Валентина Петровна. Марина молча развернулась и пошла в спальню. В спину ударил торжествующий голос свекрови:
– А, опять поругались? Я же говорю, сынок, характер у неё…
Марина прикрыла за собой дверь, привалилась к ней спиной. Сердце колотилось где-то в горле. Она пыталась. Правда пыталась найти выход. Но, кажется, выхода не было. Вернее, был только один – тот, о котором говорила Наташа.
«Или он решает вопрос с роднёй, или ты уходишь…»
За дверью о чём-то громко спорили Сергей и его мать. Марина не вслушивалась в слова. Она смотрела на их общие фотографии на стене – счастливые, улыбающиеся. С каждым днём они всё больше походили на кадры из чужой жизни.
Валентина Петровна стояла у кухонного стола, расправив плечи, выпрямившись во весь рост – маленькая, но грозная, как генерал перед строем. Марина застыла в дверях, не ожидав увидеть свекровь в такой час – обычно та подолгу судачила с соседками после похода в магазин.
– Я всё слышала, – голос Валентины Петровны звенел от едва сдерживаемого гнева. – Всё про твои планы.
Марина почувствовала, как холодеет спина: – Какие планы?
– Не притворяйся! – свекровь шагнула вперёд. – Думаешь, я не знаю, что ты хочешь нас выселить? Отделить сына от матери?
– Я никого не выселяю, – Марина попыталась говорить спокойно. – Я просто предложила вариант, который…
– Молчать! – Валентина Петровна хлопнула ладонью по столу. – Думаешь, самая умная? Решила, что можешь вот так просто прийти и разрушить семью?
– Я не разрушаю…
– Мы никуда не уйдём, – каждое слово падало как камень. – Слышишь? Никуда! Это наш дом. А ты здесь… – свекровь скривила губы в презрительной усмешке, – ты здесь гостья. Временная. И если тебе что-то не нравится – скатертью дорога!
Марина почувствовала, как по спине пробежал холодок. Не от угрозы – от внезапного озарения. Вот оно. Вот что она слышала все эти пять лет, просто не хотела понимать. Для этой женщины она всегда будет чужой. Не женой сына, не членом семьи – случайным человеком, который посмел претендовать на её территорию.
– Вы правы, – тихо сказала Марина.
– Что? – свекровь даже растерялась от такой реакции.
– Вы правы, – повторила Марина громче. – Я здесь гостья. Была гостьей все эти пять лет. Но знаете что? – она подняла глаза на свекровь. – Гости не остаются навечно. Они уходят.
– Что ты несёшь? – Валентина Петровна нахмурилась. – Какие гости? Я говорю…
– А я слышу. Первый раз за пять лет по-настоящему слышу, что вы говорите. И вы правы – пора уходить.
Марина развернулась и вышла из кухни, оставив свекровь с открытым ртом. В голове звенела пустота, но где-то глубоко внутри разливалось странное спокойствие. Теперь она точно знала, что делать.
В спальне она достала с антресолей старый чемодан. Тот самый, с которым когда-то приехала в этот дом, полная надежд и любви. Пять лет она пыталась стать здесь своей. Пять лет старалась доказать, что достойна быть частью этой семьи.
Хватит.
Она расстегнула молнию чемодана. Теперь оставалось самое сложное – дождаться Сергея и сказать ему о своём решении. И понять по его реакции, осталось ли в нём хоть что-то от того мужчины, за которого она выходила замуж.
