— Что? — я даже не сразу поняла, к кому он обращается, и машинально переспросила.
— Я говорю, что нашёл для тебя недорогую комнату в коммуналке, — повторил он без тени смущения, — ну, чтобы нам с Лизкой было проще. Нам эта квартира нужнее, мы хотим ребёнка. Тут двухкомнатная, место есть, но когда нас станет трое, сама понимаешь, тесно будет.
И тут уже я поняла всё. Его слова не просто задели — словно в сердце вонзили ржавый гвоздь. Сын, которого я растила одна, для которого готова была горы свернуть, сейчас стоял передо мной и… буквально предлагал мне выметаться из собственного дома. Оправдания он даже не искал: «тебе недолго осталось» — прозвучало почти как приговор.
— Серёжа, ты что несёшь… — тихо выдохнула я, почувствовав, что ноги начинают дрожать.
— Мам, давай без трагедий, — перебил он и скользнул взглядом по стенам, будто боялся со мной встречаться глазами, — Лизка уже устала, нервничает. Ты сама говоришь, что у тебя здоровье не то, а мы хотим жить нормально. Молодые мы всё-таки. Надо думать о будущем, а не с тобой в двух комнатах ютиться.
В дверь заглянула Лиза — недавно ставшая моей невесткой девушка с длинными каштановыми волосами. Взгляд скользнул по мне торопливо, как будто она проверяла, не схватила ли я веник или сковородку, чтобы запустить в сына. Но я стояла как вкопанная.
— Анна Павловна, — голос у неё был мягкий, почти извиняющийся, — мы не хотим вас обижать. Просто… у нас планы. Сами знаете…
— Что тут думать, ма? — с нажимом спросил Серёжа и добавил фразу, которая прокручивалась у меня в голове потом ещё не раз: — Давай переезжай. Так будет лучше всем…
В этот момент я не выдержала и, пошатнувшись, уцепилась за край дивана, чтобы не упасть. Из груди вырвался какой-то странный всхлип.
Год назад в нашем доме царило совсем другое настроение. Серёжа привёл Лизу знакомиться, они оба молодые, счастливые, полные планов. Я встретила их с радостью, улыбалась, старалась всё лучшее им подать — пирожки напекла, стол накрыла. Сын на меня смотрел тогда с благодарностью:
— Мам, это Лиза, моя… ну, ты знаешь.
— Знаю, конечно, — ответила я и пошутила: — Моя будущая невестка, да?
Он засмеялся, чуть смущённо, а Лиза тоже улыбнулась мягко и сказала:
— Анна Павловна, очень приятно познакомиться. Слышу о вас только самое хорошее.
С тех пор всё завертелось. В августе ребята расписались, а через неделю мы всей семьёй отмечали это событие дома. Лиза то и дело оглядывала нашу квартиру — небольшую, но вполне приличную двушку в старой пятиэтажке: просторная кухня, хоть ремонт уже пора обновить, зал, где спал Сережа, и маленькая комната, которую я уже много лет называла своей спальней.
— Мам, — сказал мне Серёжа после праздника, — мы с Лизкой, наверное, пока поживём здесь, а там посмотрим. Может, ипотеку возьмём.
— Да живите сколько угодно, — радостно говорила я. — Будет вам поддержка и помощь, а мне — компания.
Однако со временем начало казаться, что я им скорее мешаю. Хотя старалась не лезть в их жизнь: готовила себе что-нибудь простое, а они питались в основном вне дома или заказывали еду. На кухне мы пересекались редко, но по обрывкам разговоров я чувствовала, как молодым уже тесно и хочется своего пространства.
— Серёжа, сынок, — говорила я ему тихонько в коридоре, — может, действительно ипотеку возьмёте, а я помогу чем смогу? У меня накоплений мало, но на первый взнос, может, хватит.
— Да какая там ипотека? — отмахнулся он. — Лизка боится влезать в долги. Её родители на мели. Если и дадут денег, то немного. Мы ещё сами толком не думали.
— Понимаю, — кивала я.
Постепенно в квартире воцарилась напряжённая атмосфера. Лиза стала избегать разговоров со мной. Серёжа тоже отмалчивался. В какой-то момент у меня подступила тревога: вдруг что-то случилось в их паре? Может, поссорились?
Оказалось, что Лиза решила завести ребёнка, но боится «взрослых сожителей». Я-то думала, что молодым наоборот удобнее: старший человек в доме — помощь, всегда присмотрит за малышом, если вдруг. Но, судя по настроению, им хотелось свободы.
Ещё и мои повышенные требования к порядку их раздражали, думаю. Я привыкла, что полы минимум моются дважды в неделю, а чашки не стоят в раковине дольше чем пять минут. Они же могли оставить посуду «на потом» и забыть — и я, конечно, начинала сердиться. Разное воспитание, ничего не поделаешь.
Как-то вечером, когда я уже ложилась, услышала, как Лиза говорит Серёже, что так жить не хочет:
— Серёж, я не могу всё время чувствовать себя в гостях. Тут всё принадлежит твоей маме. Мы будто заложники. И ребёнка в таких условиях… сам понимаешь.
— А что делать?
— Я не знаю. Снять квартиру? Дорого. Да и твоя мама одна останется… ну как-то нехорошо.
— Ну… мы придумаем что-нибудь, Лиз.
Я дала себе слово, что не буду лезть, пока меня не попросят. Может, сами найдут выход. Но прошёл месяц, два, три — ситуация становилась напряжённее, а никаких активных действий они не предпринимали. При любой моей попытке как-то помочь Серёжа успокаивал: «Мам, разберёмся».
Но то, что «разберёмся» может вылиться в такое, я не ожидала.
— А чего тут непонятного, мам? — Серёжа продолжил давить, не замечая, как у меня трясутся руки. — Я думал, ты человек современный. Нам нужна эта квартира целиком. Мы даже не сможем завести ребёнка нормально, если ты будешь тут. Я же не из жестокости это…
— Из жестокости, сынок, из жестокости, — голос у меня сорвался, я почувствовала влагу в глазах, но старалась не разрыдаться. — А ты подумал, куда я пойду? В ту «коммуналку за недорого»? Да ты хоть видел эти условия?
— Видел, мам, нормальная там комната, — он говорил это так, словно описывал курортный номер. — Да и всё равно тебе… ну, — он запнулся, — короче, зачем тебе шикарные условия?
Я никогда не думала, что мой же ребёнок может вот так, в лицо, сказать: «Зачем тебе жить хорошо, всё равно тебе уже немного остаётся». Глаза защипало, я сглотнула. Лиза всё это время стояла сбоку, вертела обручальное кольцо на пальце, словно примеряясь к тому, что скажу я.
— Лиза, — тихо обратилась я к невестке, — скажи, это ты его надоумилa? Или это ваше общее решение?
— Анна Павловна, я… я просто хочу семью. Свою. Вы уж не обижайтесь, но мы с Серёжей должны думать о себе.
— Так и думайте, никто вам не мешает, — я не выдержала и повысила голос. — Но вы хотите забрать мою квартиру! Мою, Серёжа! Я в ней живу уже тридцать лет, а тебе всего двадцать пять — и ты не помнишь, как я выкручивалась, чтобы платить за неё, когда отец нас бросил.
— Чего было, то прошло. Ты сейчас можешь хоть сколько себя жалеть, но мы-то при чём? Нам нужно будущее устраивать! — воскликнул Серёжа.
Он подошёл к столу, грохнул ладонью. Лиза вжалась в стену. Я же почувствовала, что сейчас либо разрыдаюсь, либо взорвусь. Возможно, пришло время высказать всё, что закипало у меня внутри.
— Знаешь что, сынок, — произнесла я как можно ровнее, — раз уж так, тогда я тебе напомню: эта квартира записана на моё только имя. И если тебе так хочется отдельного угла, снимай жильё, берите ипотеку, что хотите делайте, но меня со счетов не списывайте.
— Мам, да мы же думали для тебя лучше… Там тётка уезжает, комнату сдаёт на длительный срок. Дёшево… А мы как раз развернёмся. Нам сейчас важнее…
— Важнее, чтобы я убралась подальше, да? Чтобы не «мешала» вам? — Я не сдержалась и сделала шаг вперёд. — Господи, да с какой стати вы считаете, что я обязана уступать?
Лиза вмешалась:
— Анна Павловна, давайте без обид. Я понимаю, что вы всю жизнь на сына потратили, но ведь дети должны жить отдельно?
— Вот и живите отдельно, но не в моей квартире, — я резко повернулась к ней. — Сын мне уже в лицо сказал: «Тебе недолго осталось». А ты чем аргументируешь?
Серёжа поперхнулся:
— Мам, я, может, грубо сказал, но смысл ты поняла.
Господи, какая горечь разливалась в груди от его слов! И вдруг во мне что-то надломилось: будто до этого я старалась понять, простить, поставить себя на место молодых — а тут пружина ослабла.
Я вспомнила все свои ночные смены, все его детские болезни, все моменты, когда я сидела над ним, ожидая, что он выздоровеет, все отказы себе в новых туфлях, в отдыхе, во всём, лишь бы ему было хорошо. И вот оно: «Мам, тебе и коммуналки хватит».
— Хватит, — сказала я негромко. — Сереженька, светлый мой, хватит. Пора заканчивать этот разговор.
— Ну так мы и заканчиваем. Когда ты переедешь? — не сдавался сын.
— Да никогда, Серёжа! — я почти выкрикнула. — Это мой дом. И знаешь что, раз уж у вас с Лизой такие планы — уходите и ищите себе жильё.
— Ты выгоняешь меня, мам? — с явным удивлением спросил он.
— А ты хотел, чтобы я покорно согласилась? После твоих слов? Да, выгоняю. И давай так: можешь навещать меня, когда найдёшь в себе мужество извиниться и признать, что повёл себя по-свински. А пока… нет.
Лиза посмотрела на меня широко открытыми глазами:
— Анна Павловна… вы серьёзно? Мы же семья.
— Какая мы семья, если вы хотите от меня избавиться? — я горько усмехнулась. — Всё, больше не хочу ни говорить, ни слушать. Собирайте вещи.
Я прошла в коридор, распахнула дверь и прижала руку к сердцу.
И всё же я надеялась, что сын опомнится. Но не тут-то было: Серёжа бросил на меня взгляд, в котором читалось непонимание и злость. Лиза, опустив глаза, пошла в комнату собирать сумки.
— Мам, — обратился он ко мне после паузы, — ты потом ещё горько пожалеешь, что выгнала родного сына. Но смотри сама.
Я ничего не ответила — лишь отвернулась. Сквозь приоткрытую входную дверь виделась узкая площадка на этаже, тусклая лампочка мигала сверху. Каким-то чудным образом эта дрожащая лампа совпадала с моими собственными эмоциями: вот-вот погасну или вспыхну с яростью.
Через пятнадцать минут Серёжа с Лизой вышли в коридор с чемоданами. Я проводила их молча. На удивление, Лиза первой обернулась:
— Простите нас, Анна Павловна…
Но я промолчала и захлопнула дверь.
Оставшись одна, присела на стул у тумбочки и разрыдалась. Я не хотела вот так, но иначе нельзя. «Всё равно тебе недолго осталось»… Эхо этих слов ещё долго бродило по квартире.
Минут через десять я вытерла слёзы, встала и прошла на кухню, взяла чашку, налила воды. Старая квартира, в которой мы когда-то были одной семьёй, вдруг показалась холодной и пустой.
— Впрочем, пусть так, — вслух сказала я, отпив воды, — пусть так. Лучше одной жить с покоем в душе, чем со своими же детьми — и в страхе, что в любой момент тебя выставят за дверь.
Я посмотрела на фотографии на холодильнике: там Серёжа в школьной форме, там он поменьше, лет шесть, с котёнком на руках. Всё это было так давно. И какой же бесконечной кажется пропасть между тем малышом с фото и взрослым мужчиной, который смотрел на меня холодными глазами и говорил, что мне «всё равно недолго осталось».
Я ещё не знала, как сложится дальше наша жизнь и будущее общение. Но сердце моё, несмотря на боль, стало освобождаться от наивной мыли, что любовь матери и сына абсолютно нерушима. Пришло осознание: взрослые дети имеют право жить отдельно. Но не право решать, что родитель уже «отжил своё».
— Сынок, — произнесла я, хотя он уже не мог меня слышать, — приходи, если поймёшь… Только не с пустыми словами, а с настоящим раскаянием. Иначе не надо.
