Он, Пашка, даже не понял, как так вышло.
Только что была весёлая, зацеловывала Пашку, играла с ним, а тут раз — и словно тень от неё осталась: похудела, волосы выпали, улыбается тихо своими большими глазами и говорит ему, чтобы жил хорошо, по-человечески. И вдруг её не стало.
— Сиротка-то теперь, — шепчутся бабки, — что ж с ним будет? Антонина ведь уже не молода, тяжело ей с мальчишкой будет справляться.
— Ой, грехи наши тяжкие, — продолжала одна, — ведь молодая Нина какая была, свет в окошке, а вот гляди-ка, никого не щадит эта проклятая болезнь.
Бабки заплакали, а Пашка только таращился на стол, где в большом, продолговатом ящике, обитом красным и чёрным бархатом, с бумажкой на лбу, лежал кто-то, сильно напоминающий его маму.
— Иди, иди, малыш, попрощайся с матерью-то, ох, на беду ты родился, сироткаааа.
— Какой же он сиротка, — резко говорит бабушка Тоня своим скрипучим голосом, — у него отец есть родной.
Бабки примолкли, конечно, глаза в пол, бабу Тоню боялись. За её крутой нрав прозвали её Боярыней, а может, и просто по фамилии — Бояринова она была.
Но боялись бабушку — это точно.
Конечно, как и у других детей, у Пашки тоже был отец, только вот видел он его один раз, и то когда был совсем маленьким. Мама рассказывала, что приезжал как-то, а потом и след простыл.
Потом они поехали далеко за деревню, на кладбище. Когда Пашка увидел яму, разрытую землю, начал понимать: мама его в ящике том лежит, и её вот-вот в землю закопают. Как заорал Пашка, как бросился к маме:
— Мамка, мамка, — кричит, — зачем ты меня оставила? На кого покинула? Как я без тебя жить-то буду?
— Словно взрослый плачет, — судачат старухи, — ох, миленок, жизнь без матери не мёд, хоть и без отца тяжело, но мать… мать — это святое.
Когда девять дней справили, бабушка Тоня вдруг куда-то собралась. С вечера наказала Пашке, что каша будет в котелке в печи, на обед и ужин пусть картошку с кислым молоком поест, а там уже и бабушка приедет.
С утра затопила печь, велела в обед, как только все угольки погаснут, закрыть вьюшку. Если холодно будет, на печь залезть, да тулупом дедовым укутаться. Бабушка к ночи обязательно вернётся.
— Не забоишься? Может, к Анатольевне тебя отвести, а?
Бабушка знала, что Пашка терпеть не мог Анатольевну. Она заставляла его учить какие-то странные стихи, которые называла молитвами, и целовать тёмные доски с нарисованными на них святыми. Нет уж, лучше Пашка дома с Барсиком посидит. К тому же бабуля обещала вернуться к вечеру.
Ещё через неделю, чистого, умытого, аккуратно подстриженого Пашку, сидящего тихо на стуле посреди горницы, бабушка начала наставлять.
— Ты, Пашенька, главное не бойся. Мачехе спуску не давай. Скажи: я к отцу родному приехал, а не к тебе, и ты мне не указ.
— Я сама с мачехой росла, знаю, как это бывает, — добавила бабушка. — Бывало, и из-за стола меня выбрасывала, и по рукам била, когда за лишним куском хлеба тянулась, и отцу говорила, что мол, лентяйка я, только ем да сплю. Ой, настрадалась я тогда. Замуж убежала, едва пятнадцать исполнилось, лишь бы уйти из того ада.
Ты, на всякий случай, хлеб суши. Сухари в наволочку собирай, чтобы голодом не сидеть. Я наволочку тебе дам, ты туда их клади и прячь. Ох, милый, будь у бабушки силы, не отдала бы она тебя, касатик ты мой.
Слёзы текут по морщинистым щекам бабушки, всё худенькое тело трясётся, прижимает она Пашку к себе.
— Бабушка, бабушка, не отдавай меня мачехе, я не хочу! Буду тебя слушаться, буду в лес за дровами ходить, учиться хорошо, только не отдавай меня, бабушка!
— Ой, милый мой, ну что ты… Разве я… Стара я уже, ох, как стара. Я ведь тебе не просто бабушка, я прабабушка. Я твою маму, Нину, вырастила, и тебя вырастила, миленок ты мой, единственный.
А потом приехала большая светлая машина и забрали Пашку в город. Ох, и трудно ему было…
Отец, не глядя в глаза, сказал, что теперь будет Павел жить с ними. С отцом Пашки, Николаем Ивановичем, и его женой, Ольгой Петровной.
Целую неделю Пашка боялся из комнаты выйти, плакал в подушку, да в окно глядел — всё надеялся, что бабушка вдруг вернётся и заберёт его. Зовут его есть, а он мотает головой, не хочу. А ночью тайком пробирается на кухню, хлеба урвёт, да воды. Поест немного, а остальное сушит на батарее, чтобы сухарики были. Утром в наволочку, что бабушка дала, складывает и под матрас прячет.
Мачеха нашла, отцу показала. Тот так строго на Пашку посмотрел, что Пашке стыдно стало.
— Павел, разве мы тебя не кормим? Почему ты так? Садись со всеми за стол, кушай, сколько хочешь.
Пашка начал со всеми к столу выходить, да только привычки сушить сухари не бросил, стал прятать их получше. Плакать перестал, но по-прежнему боялся, ждал, что мачеха вот-вот свой характер покажет. Приезжали тётя Галя и дядя Стас. Тётя Галя что-то шептала Ольге Петровне, спрашивала, зачем они взяли Пашку. А дядя Стас подарил Пашке игрушечный пистолет и книжку с картинками.
Летом Пашка стал тихонько выходить во двор, там познакомился с ребятами. С мачехой старался не пересекаться. Спрашивает она его что-то, а он весь сожмётся, голову в плечи втянет и молчит.
И тут новый друг, Мишка, сказал, что мачеха у Пашки — змея, потому что папку из семьи увела. Он, Мишка, по совету своей мамки, когда его папка забирает, тихонько пакостит мачехе. То туфли ей вилкой исцарапал, то юбку порвал, то уксус в суп налил. Она кричит, жалится папке, а Мишка глазами хлопает и говорит, что это не он. У папки с мачехой скандал, а им с мамкой радость — так и надо, мол, этой змее.
— Вернулся папка, добили мы его с мамкой, — с гордостью рассказывал Мишка.
— Куда вернулся? — удивился Пашка.
— Домой, к нам с мамкой, — сказал Мишка. — Только потом опять ушёл. Мамка выгнала, потому что пить начал и драться. Мамка его выгнала.
Пришёл Пашка домой и гвоздём, что на улице нашёл, исцарапал туфли мачехе. Спрятал гвоздь в карман, а туфли на место поставил. Вечером пошёл мыться, снял штанишки, и гвоздь выпал, покатился по кафельному полу. Мачеха подняла его, посмотрела.
— Паша, — спросила тихо, — он тебе нужен?
Пашка голову в плечи вжал, молчит. Так стыдно стало вдруг… А потом мачеха решила туфли надеть, а они все исцарапаны…
— Что это, Оля? Похоже, гвоздём поцарапаны, — заметил отец.
Пашка голову в плечи втянул. Вот, думает, сейчас начнётся. И зачем он послушал того дурацкого Мишку? Ведь она ни разу ему плохого слова не сказала, и из-за стола не выгоняла, и еду всё подкладывала, и красивые рубашки к школе покупала, и линейку, и карандаши…
— Я ведь тебе говорила, Коля, что там гвоздь в шкафу торчит, давно говорила, а ты не убирал. Вот и результат…
— Где этот гвоздь? Сейчас же вытащу!
Побежал отец к шкафу.
— Да поздно уже, Коля, Паша давно его вытащил, — тихо сказала мачеха.
— Павел? — удивился отец.
— Да, Павел. Наш Павел.
А Пашке так горько и стыдно стало, что убежал он в свою комнату, забился в угол и дал волю слезам. К столу опять не вышел, так ему стыдно было.
А на следующий день оказался Пашкин день рождения. Проснулся он, а на столе подарки стоят, как мама делала. И понял Пашка — это был сон.
— Мама, мамочка…
В комнату заглянула мачеха.
— Пашенька, с днём рождения, мальчик мой.
— Спасибо, — тихо сказал Паша и сел на кровати, опустив голову.
Мачеха подарила Пашке много полезного к школе — конфеты, рубашку красивую, свитерок, что сама связала. Отец подарил большую машинку и портфель, что ранец называется. Тётя Галя — зайца плюшевого, кеды, как у взрослого, и шапку с ушами. Дядя Стас — игрушечный автомат на батарейках, с лампочкой и звуком тра-та-та, и пенал специальный, готовальня называется. Отец сказал, что в школе пригодится.
Осенью Пашке идти в первый класс. А ещё был неожиданный подарок — приехала бабушка Тоня, любимая Пашкина бабушка. Привезла ему носки, варежки и колючий шарф, сама связала. Всё пытала Пашку, ласков ли отец с ним, не обижает ли мачеха.
Пашка мотал головой — нет, мол, всё хорошо. Вскоре поехали они с папой и мачехой в деревню к бабушке — бабушки не стало. Отец с мачехой похороны устроили. Кроме Пашки никого у бабушки и не было.
— Дом продавать будете или как? — интересуются старухи.
— Нет, — говорит отец, — это Пашино наследство. Вырастет — сам решит, что с этим добром делать. А пока будем приезжать, как на дачу, воздух ему нужен.
Ходили отец с Пашкой и к маме на кладбище.
— Вот, Нина, Паша со мной, не переживай, прости меня…
Вот так получилось, сынок, что не смог я тебя растить, пока маленький был…
— Потому что к ней ушёл? — тихо спросил Пашка.
— Нет, — отец покачал головой и задумчиво посмотрел на сына, — вырастешь, сам поймёшь.
Молча ехал Пашка домой, глядел в окно, вытирал слёзы. Бабушки не стало, остался он один на всём белом свете.
Мишка рассказал Пашке, что его мамка нашла нового мужа. Он мамку бьёт, Мишку обижает. Папка опять с той сошёлся, теперь его Мишку к себе не берёт, так только в парке погуляют и всё…
Пришёл Пашка домой, а мачеха на стуле сидит, бледная такая. Он руки помыл, тихонько на кухню прошёл, сел и сидит. А она сидела, сидела и вдруг падать начала. Ох, как испугался Пашка! Думал, всё, умерла мачеха — как мама и бабушка. Как заорал, упал перед ней на коленки, трясёт её и плачет:
— Мама, мамочка, просыпайся! Не умирай, мамочка!
На крик его соседка прибежала, хорошо дверь не заперли. Скорую вызвали, увезли мачеху в больницу. Отец с работы прибежал, схватил Пашку, а тот кричит, плачет, захлёбывается:
— Папа, она умрёт! Мама умрёт, как та, моя родная мама, как бабушка, её в землю закопают!
Едва успокоил отец Пашку, а утром поехали в больницу.
— Мама… мама…
— Я здесь, сынок, — не открывая глаз, говорит Оля.
— Ты не умрёшь?
— Нет, конечно, ты же у меня ещё маленький.
— Не умирай, мамочка, пожалуйста.
Осенью Пашка пошёл в первый класс, держа за руку и маму, и папу, счастливый. Ночью приснились ему мама Нина и бабушка Тоня. И только когда подрос Пашка, понял он, что Галя и Стас — вовсе не тётя и дядя, а брат и сестра его, родные по отцу. Но даже спрашивать не стал, решил, что незачем прошлое ворошить.
