— Ты опять занял деньги своей бывшей жене, потому что у неё сложная ситуация? А то, что нам нечем платить за коммуналку и холодильник пустой, тебя не волнует? У неё есть новый муж, пусть он её и содержит! Я не нанималась кормить твой прошлый гарем! — Ирина говорила это, не поворачиваясь к мужу, продолжая методично нарезать самую дешевую капусту, какую нашла в соседнем дискаунтере. Нож стучал по доске с глухим, ритмичным звуком, похожим на отсчет последних секунд перед взрывом.
Артем замер в дверном проеме кухни. В его руках был телефон, экран которого еще предательски светился банковским приложением. Он даже не успел заблокировать его, когда вошел, надеясь, что жена занята ужином и не заметит короткого, но дорогого «пиликанья» уведомления.
— Ира, ты преувеличиваешь, — начал он тем самым тоном, которым обычно успокаивают неразумных детей или паникующих пассажиров. — Это не «занял». Это разовая помощь. У Лены кошка заболела, нужна была срочная операция. Ты же знаешь, я люблю животных. Не мог я отказать, когда там вопрос жизни и смерти стоял.
— Кошка? — Ирина наконец отложила нож и повернулась. Её лицо было пугающе спокойным, без красных пятен гнева, без слез. Только глаза смотрели так, будто она видит перед собой пустое место. — В прошлом месяце это был ремонт машины. До этого — срочная стоматология. А еще раньше — пальто, потому что старое украли в гардеробе. У твоей бывшей жены жизнь — это один сплошной бразильский сериал с элементами катастрофы. И спонсор этого шоу — ты.
Она вытерла руки кухонным полотенцем, на котором уже виднелись пятна, не отстирывающиеся дешевым порошком, и подошла к столу. Там лежал чек из магазина, который она принесла полчаса назад.
— Посмотри сюда, Артем. Внимательно посмотри. Видишь эту цифру? Это все, что мы можем позволить себе на еду до следующей пятницы. Макароны «Красная цена», три луковицы и капуста. Я сегодня полчаса стояла у полки с мясом и выбирала суповой набор из костей, потому что на мякоть у нас, оказывается, нет бюджета. А ты переводишь ей пятнадцать тысяч одним кликом. На кошку.
Артем поморщился, словно у него заболел зуб. Ему не нравились эти приземленные разговоры. Они портили его образ великодушного мужчины, способного решать проблемы.
— Не пятнадцать, а двенадцать, — буркнул он, садясь на табуретку и отодвигая в сторону чек. — И я не понимаю, почему ты считаешь чужие деньги. Я их заработал.
— Чужие? — Ирина тихо рассмеялась, но смех этот был сухим и коротким, как кашель. — Мы живем вместе, Артем. У нас, теоретически, общий бюджет. Или я что-то путаю? Когда ты вчера ныл, что у тебя ботинки прохудились и «стыдно ходить в офис», мы обсуждали, как выкроить деньги из моей зарплаты. А сегодня ты швыряешь двенадцать тысяч в бездну проблем Лены. Значит, мои деньги — это «наши», а твои деньги — это «твои» и «Ленины»?
Артем скрестил руки на груди, принимая оборонительную позу. Он чувствовал себя правым. В его картине мира он был спасителем, благородным рыцарем, который не бросает своих, даже бывших. А Ирина сейчас вела себя как мелочная, жадная мещанка.
— Ты не понимаешь ситуации, — сказал он твердо. — Лена сейчас на мели. Её муж временно без работы, они ищут варианты. Человеку реально плохо. Что мне было сказать? «Извини, сдыхай там со своей кошкой, потому что Ира хочет стейк»? Так, что ли? Я не могу быть такой сволочью.
— А быть сволочью по отношению ко мне ты можешь? — Ирина оперлась ладонями о столешницу, нависая над ним. — Ты не купил мне лекарства от аллергии на прошлой неделе. Сказал: «Потерпи, дорогая, сейчас туго с финансами, попей ромашку». Я пила ромашку и задыхалась по ночам. А теперь выясняется, что деньги были. Просто они лежали в резервном фонде имени Святой Елены.
В кухне повисла тяжелая, душная пауза. Слышно было только, как гудит старый холодильник, который давно надо было менять, но на который, естественно, «не было денег». Ирина смотрела на мужа и видела, как он лихорадочно подбирает аргументы. Не чтобы извиниться, нет. Чтобы доказать свое моральное превосходство.
— Это разные вещи, Ира, — наконец выдал он. — Аллергия — это хроническое. А там — форс-мажор. Нельзя сравнивать здоровье и капризы.
— Капризы? — переспросила она шепотом. — Мое здоровье — это капризы. А кошка бывшей жены — это святое. Отлично. Просто отлично. Знаешь, Артем, я даже рада, что ты сейчас это сказал. Это очень прочищает мозги.
Она вернулась к разделочной доске и с размаху вогнала нож в кочан капусты. Хруст разнесся по маленькой кухне, как выстрел.
— У Лены есть муж, — продолжила она, не глядя на Артема. — Здоровый, взрослый мужик. Почему он не решает проблемы своей семьи? Почему ты, живя здесь, в квартире, где обои отклеиваются, спонсируешь чужую семью? Может, ты мне объяснишь эту экономическую модель?
— Потому что я несу ответственность за тех, кого приручил! — пафосно заявил Артем, вставая. — Мы прожили пять лет. Мы не чужие люди. Я не могу просто вычеркнуть человека из жизни только потому, что у нас штамп о разводе в паспорте. Я хочу оставаться человеком, Ира. А ты мне предлагаешь стать жлобом.
— Я предлагаю тебе стать мужем, — отрезала Ирина. — Своей жене. А не банкоматом для бывшей. Ты не понимаешь одной простой вещи, Артем. Ты не помогаешь ей. Ты покупаешь себе ощущение крутизны. Тебе нравится, когда она звонит и плачет в трубку: «Темочка, спаси, только ты можешь помочь». И ты такой весь в белом плаще летишь спасать. А потом приходишь домой и ешь пустую капусту, которую я готовлю, потому что ты все спустил на свои игры в героя.
Артем покраснел. Ирина попала в точку, и это злило его больше всего. Он привык считать себя жертвенным, а его выставили тщеславным дураком.
— Не смей так говорить о моих мотивах, — процедил он сквозь зубы. — Ты просто ревнуешь. Банальная бабская ревность. Тебя бесит, что у нас с Леной сохранились теплые человеческие отношения. Что мы можем общаться без скандалов. Тебе бы поучиться у неё этой легкости. Она никогда не считала копейки и не устраивала сцен из-за куска мяса.
Ирина замерла. Сравнение. Его любимый козырь.
— Конечно, она не считала копейки, — медленно проговорила Ирина, поворачиваясь к нему всем корпусом. — Потому что копейки считал ты. И я. А она их просто тратила. Твои, мои, наши. Легкость, говоришь? Легко быть воздушной феей, когда за твой счет банкет оплачивает бывший муж-идиот. Покажи мне телефон.
— Что? — Артем инстинктивно прижал смартфон к груди.
— Покажи переписку. Я хочу видеть, как именно она просила. Я хочу видеть эту «легкость» и эту «кошку». Прямо сейчас. Или ты боишься, что твой образ благородного рыцаря рассыплется, когда я прочитаю, как именно она тобой манипулирует?
— Я никому ничего не обязан показывать, — Артем сунул телефон в задний карман джинсов, словно прятал там ядерную кнопку. Его движение было дерганым, суетливым, выдававшим страх, который он пытался замаскировать под праведное возмущение. — Это мое личное пространство. У каждого человека должны быть секреты, даже в браке. Ты же не выворачиваешь передо мной свою сумку каждый вечер.
— Я выворачиваю перед тобой свой кошелек, — холодно парировала Ирина, не сводя глаз с его кармана. — Каждые три дня. Когда ты спрашиваешь, куда делись пятьсот рублей и почему мы не можем купить тот сорт сыра, который тебе нравится. Я отчитываюсь за каждый пакет молока, Артем. За каждую пачку прокладок. А здесь — двенадцать тысяч улетают в трубу, и это называется «личным пространством»?
Она отошла от стола, чувствуя, как внутри закипает ледяная, расчетливая злость. Это было не то горячее бешенство, когда бьют тарелки. Это было состояние, когда мозг начинает работать как калькулятор, подбивая итоги убыточного предприятия.
— Давай посчитаем, — предложила она, и её голос зазвучал пугающе ровно. — Октябрь. Мне нужны были зимние сапоги. Старые протекли, я приходила с работы с мокрыми ногами. Что ты сказал? «Ира, давай потерпим месяц, сейчас на работе задержки, перебьемся». Я перебилась. Ходила с мокрыми ногами, лечила насморк народными средствами, потому что в аптеку идти дорого. А пятнадцатого октября, я отлично помню эту дату, у Лены сломался ноутбук. И ты, «бедный и несчастный», нашел восемь тысяч на ремонт. Потому что ей, видите ли, нужно писать резюме.
Артем отвел взгляд, начав нервно ковырять заусенец на пальце.
— Ей нужна была работа, — буркнул он. — Без компьютера сейчас никуда. Я инвестировал в её будущее, чтобы она слезла с моей шеи.
— Инвестировал? — Ирина горько усмехнулась. — Ты уже пять лет инвестируешь в бездонную бочку. Декабрь. У меня разболелся зуб. Острая боль, ночь. Ты сказал ехать в бесплатную круглосуточную, где мне вырвали его на живую, потому что на нормальную анестезию у нас «не было статьи расходов». А двадцать пятого декабря, ровно в день твоей премии, Лена потеряла ключи от квартиры и ей нужно было менять замки. Срочно. Вызов мастера, новый комплект — сколько это стоило? Тысяч пять? Шесть?
— Ты мелочная, — выплюнул Артем, пытаясь перейти в контратаку. — Ты сейчас сидишь и перебираешь старое грязное белье. Это мерзко, Ира. Ты ведешь себя как бухгалтерша, а не как любящая женщина. Где твое сострадание?
— Мое сострадание закончилось на кассе в «Пятерочке», когда мне не хватило тридцати рублей на шоколадку, которую я хотела купить впервые за месяц, — жестко ответила она. — Я заметила одну интересную закономерность, Артем. У твоей бывшей жены удивительное чутье. У неё ломается жизнь, техника и здоровье ровно в те дни, когда тебе приходит смс о зачислении зарплаты. Пятого и двадцатого числа. Это какая-то магия. Или у неё просто стоит уведомление на твоем банковском счете?
Артем вскочил с табуретки, едва не опрокинув её. Ему стало тесно в этой маленькой кухне, пропитанной запахом дешевой еды и правдой, которую он отказывался признавать.
— Лена — творческий человек! — почти выкрикнул он, и в его голосе прозвучали нотки истерики. — Она не приспособлена к этому жестокому миру так, как ты! У неё тонкая душевная организация. Она теряется, когда возникают проблемы. Она паникует. А ты… ты другая. Ты сильная. Ты умеешь выживать. Ты танк, Ира. Тебе не нужно помогать, ты сама кого хочешь вытащишь. А она пропадет.
Ирина замерла. Эти слова ударили больнее, чем отсутствие денег. Танк. Сильная. Выживет.
— Значит, моя вина в том, что я не истеричка? — тихо спросила она, подходя к нему вплотную. — Ты наказываешь меня за мою адекватность? За то, что я умею планировать, умею экономить, умею терпеть боль? Поэтому мне не нужны сапоги и зубы? А ей, «тонкой натуре», нужно все и сразу?
— Ты передергиваешь! — Артем отступил к окну, упираясь спиной в подоконник. — Я просто говорю, что ей сложнее. У неё нет такой хватки. И да, я чувствую ответственность. Я не могу бросить слабого.
— А я, значит, сильная лошадь, на которой можно пахать и не кормить? — Ирина посмотрела на него с нескрываемым отвращением. — Ты понимаешь, что ты сейчас сказал? Ты признался, что покупаешь себе чувство значимости за мой счет. Тебе нравится быть спасителем для «слабой девочки». Это тешит твое мужское эго. А со мной тебе скучно. Я ведь не звоню в слезах, я просто молча штопаю колготки.
— Перестань завидовать! — огрызнулся он. — Это выглядит жалко. Да, Лена умеет просить. Умеет быть благодарной. Когда я ей помогаю, я чувствую отдачу. Она говорит «спасибо» так, что хочется горы свернуть. А от тебя я слышу только претензии и этот бесконечный бубнеж про экономию. Ты сухая, Ира. Скучная и сухая счетоводка.
В кухне повисла тишина, тяжелая, как могильная плита. Ирина почувствовала, как внутри что-то окончательно оборвалось. Та тонкая нить, на которой держалось её терпение, лопнула со звоном, слышным только ей одной.
— Покажи телефон, — повторила она ледяным тоном, не обращая внимания на его оскорбления. — Я хочу видеть это «спасибо». Я хочу видеть, как именно она выпрашивает эти деньги. Покажи мне диалог. Прямо сейчас.
— Нет, — Артем скрестил руки на груди, пытаясь выглядеть несокрушимой скалой, хотя глаза его бегали. — Я не позволю тебе читать мою личную переписку. Там есть вещи, которые тебя не касаются. Её личные переживания, её тайны. Я не имею права это разглашать.
— Её тайны за мои деньги? — Ирина шагнула к нему, протягивая руку. — Не ври мне. Ты боишься не за её тайны. Ты боишься, что я увижу, каким идиотом ты там выглядишь. Или наоборот — как вы оба смеетесь над «скучной счетоводкой», которая жрет пустую капусту, пока вы обсуждаете тонкости лечения кошки. Дай сюда телефон, Артем. Это не просьба. Это условие, при котором ты сегодня останешься ночевать в этой квартире.
— Ты мне условия ставишь? В квартире, где я прописан? — Артем нервно хохотнул, но телефон все же убрал поглубже, теперь уже в передний карман, прикрыв его ладонью. — Ира, ты сейчас переходишь все границы. Ты превращаешься в тюремного надзирателя. Это унизительно. Для нас обоих.
Он снова попытался сыграть на чувстве вины, на высоких материях, но Ирину больше не трогали эти дешевые театральные приемы. Она смотрела на него и видела не мужа, а жалкого человека, который отчаянно пытается сохранить лицо при плохой игре.
— Унизительно, Артем, это донашивать пуховик пятый сезон, пока твоя бывшая лечит кошек в частных клиниках, — спокойно ответила она, не повышая голоса. — Но давай поговорим не обо мне. Давай поговорим о третьем участнике этой странной схемы. О её муже.
Ирина отодвинула стул и села напротив него, сложив руки в замок. Взгляд её был тяжелым, сканирующим, пробирающим до костей.
— Вот скажи мне честно, как мужчина мужчине, — продолжила она, и в её голосе зазвучали металлические нотки. — Тебя самого не коробит? Там живет здоровый мужик. Он спит с ней, ест с ней, смотрит с ней кино. А когда возникают проблемы, платишь ты. Тебе не кажется, что ты в этой схеме лишний? Или, наоборот, самый главный лох?
Артем вспыхнул. Краска залила его шею, поднимаясь к щекам неровными пятнами. Этот вопрос бил по самому больному — по мужскому самолюбию, которое он так тщательно оберегал.
— Ты ничего не понимаешь в мужской солидарности и человеческих отношениях, — прошипел он. — У Игоря, её мужа, сейчас сложный период. Бизнес прогорел, долги. Он старается, крутится, но пока не получается. Я помогаю не ему, я помогаю Лене, чтобы она не страдала из-за его неудач.
— О, какой благородный жест, — Ирина медленно похлопала в ладоши, и звук этот был сухим и злым. — Значит, ты страхуешь её нового мужика от провала. Ты подстилаешь соломку там, где он должен разбить колени и научиться ответственности. Ты понимаешь, что они, скорее всего, смеются над тобой? Сидят вечером за вином, купленным на твои деньги, и обсуждают, какой у Лены безотказный бывший «олень».
— Заткнись! — рявкнул Артем, ударив кулаком по столу. Чашка с недопитым чаем подпрыгнула, выплеснув бурую лужицу на клеенку. — Не смей их трогать! Они нормальные люди, в отличие от тебя! Лена звонила мне вся в слезах, она была в панике! Она знает, что я — единственный, на кого можно положиться. Для неё я — скала. А для тебя кто?
Он вскочил и начал метаться по тесной кухне, от окна к двери и обратно, словно зверь в клетке.
— Для тебя я — просто функция! — кричал он, размахивая руками. — Принеси зарплату, вынеси мусор, почини кран. Ты смотришь на меня как на сломанный банкомат, который выдает меньше купюр, чем тебе хотелось бы. С тобой я чувствую себя ничтожеством, Ира. Вечно виноватым, вечно должным, вечно недостаточно хорошим. А с Леной я чувствую себя мужчиной! Героем! Спасителем!
Ирина слушала этот поток сознания, и в её голове складывался последний пазл. Все эти годы она думала, что проблема в деньгах, в неумении планировать, в мягкотелости. А проблема была в чудовищном, раздутом эго.
— Вот мы и докопались до истины, — тихо сказала она, когда Артем замолчал, тяжело дыша. — Тебе плевать на кошку. Тебе плевать на Лену. Тебе плевать на меня. Ты просто покупаешь себе корону. За двенадцать тысяч рублей ты на пять минут становишься королем мира. А дома, со мной, ты просто Артем, который не может заработать на нормальную жизнь. Со мной тебе сложно, потому что я — зеркало. Я отражаю реальность. А Лена — это кривое зеркало, в котором ты кажешься себе великаном.
Артем остановился и посмотрел на неё с неприкрытой ненавистью. Его лицо перекосило, губы скривились в злой усмешке.
— Да, ты зеркало, — выплюнул он. — Холодное, мутное зеркало. Знаешь, почему я помогаю ей? Потому что она — женщина. Настоящая, живая, слабая, эмоциональная. Ей хочется дарить, её хочется защищать. А ты? Посмотри на себя. Ты же робот. Калькулятор в юбке. «Давай сэкономим», «это не по бюджету», «нам не нужно мясо». С тобой тоскливо, Ира. От тебя веет безнадегой и скукой. Лена, даже когда у неё нет ни гроша, умеет создать праздник. А ты превращаешь жизнь в концлагерь строгого режима.
Эти слова повисли в воздухе, густые и ядовитые. Ирина почувствовала, как внутри неё что-то сжалось в тугой комок. Он не просто оскорбил её. Он обесценил все те годы, что она тянула их семью на своем горбу, латая дыры в бюджете, отказывая себе во всем, чтобы у него были чистые рубашки и горячий ужин.
— Значит, концлагерь? — переспросила она абсолютно бесцветным голосом. — А я — надзиратель. Хорошо. Очень хорошо. Ты прав, Артем. Я действительно слишком увлеклась ролью бухгалтера и забыла, что такое быть женщиной. Женщиной, которая уважает себя.
Она медленно встала из-за стола. В её движениях больше не было суеты или раздражения. Только ледяная решимость хирурга, который понял, что терапия бесполезна и нужно резать.
— Ты сказал, что Игорь, её муж, сейчас на мели? — уточнила она, глядя Артему прямо в глаза. — Что он старается, но не получается?
— Ну да, — буркнул Артем, сбитый с толку резкой сменой тона. — И что?
— А то, что у них там, видимо, отличный тандем. Один мечтатель, другая — творческая натура. И им явно не хватает третьего. Спонсора. Того, кто будет чувствовать себя героем круглосуточно, а не только по праздникам.
— К чему ты клонишь? — Артем нахмурился, чувствуя неладное.
— Я клоню к тому, что мне надоело быть твоим зеркалом, которое тебя не устраивает. Я устала быть скучной и сухой. И раз уж я такой плохой финансист, который мешает твоей широкой душе развернуться, я устраняюсь. Полностью.
Ирина прошла мимо него в коридор. Артем остался стоять на кухне, растерянно моргая. Он ожидал криков, слез, оправданий — обычной реакции на такие слова. Но это спокойствие пугало его куда больше. Он слышал, как она открыла дверь шкафа-купе, но не того, где висела её одежда, а его секции.
— Что ты делаешь? — крикнул он, выходя в коридор.
— Я исправляю ошибку, — ответила Ирина, доставая с полки его старый чемодан. — Я освобождаю тебя от концлагеря. Ты свободен, Артем. Иди туда, где тебя ценят. Где ты — герой. Иди к Лене. И к её кошке.
— Ты сейчас серьезно? Это такой дешевый спектакль, чтобы напугать меня? — Артем стоял в проходе, прислонившись плечом к косяку, и наблюдал, как Ирина методично опустошает полки. Его губы кривила скептическая ухмылка, но в глазах уже мелькала тень растерянности. Он привык к другим сценам: к слезам, к долгим выяснениям отношений на кухне, которые заканчивались бурным примирением. Но это молчаливое, деловитое сгребание вещей в кучу выбивало почву из-под ног.
— Никакого спектакля, Артем. Сплошная логистика, — ответила Ирина, не сбавляя темпа. Она бросила в чемодан стопку футболок, даже не потрудившись их аккуратно сложить. Следом полетели джинсы, ремни и несессер с бритвенными принадлежностями. — Ты же сам сказал: я калькулятор. Я посчитала. Содержать тебя стало нерентабельно. Твои активы уходят на сторону, а пассивы, вроде твоего дурного характера и бытового инвалидности, остаются мне. Баланс не сходится.
Она говорила спокойно, без надрыва, словно обсуждала список покупок. Это пугало Артема больше, чем крик. В её действиях была окончательность, какая бывает, когда врач накрывает пациента простыней с головой.
— Ты не можешь меня выгнать, — он попытался придать голосу властность, но получилось жалко. — Это и мой дом тоже. Я здесь живу.
— Ты здесь ночуешь, — поправила она, открывая ящик с его бельем. — А живешь ты там. В проблемах Лены, в болезнях её кошки, в неудачах её мужа. Там твоя душа, твои эмоции, твои деньги. Вот и вези туда свое тело. Воссоединись, так сказать, с объектом инвестиций.
Ирина сгребла носки и трусы и швырнула их поверх одежды. Чемодан был полон. Она нажала на крышку, придавливая вещи коленом, и с резким звуком застегнула молнию. Этот звук «з-з-з-и-п» прозвучал в тишине квартиры как звук застегивающегося мешка для трупов.
— Ты понимаешь, что делаешь? — Артем отлип от косяка и шагнул к ней. — Ты сейчас рушишь семью из-за двенадцати тысяч рублей. Из-за мелочи! Это же абсурд!
— Я рушу не семью, — Ирина выпрямилась и посмотрела на него так, словно видела впервые. Взгляд был пустым, как выключенный экран телевизора. — Я избавляюсь от балласта. И дело не в деньгах, Артем. Дело в том, что мне надоело быть твоим запасным аэродромом. Ты улетаешь геройствовать, а ко мне приземляешься на дозаправку и техобслуживание. Всё, лавочка закрыта. Топлива нет.
Она подкатила чемодан к его ногам. Колесики глухо прогрохотали по ламинату.
— Бери. И уходи. Прямо сейчас.
Артем посмотрел на чемодан, потом на жену. Его лицо пошло красными пятнами. Гнев смешался с унижением. Его, такого благородного, такого щедрого, выставляли за дверь как нашкодившего кота.
— Хорошо, — процедил он, хватаясь за ручку чемодана так, что побелели костяшки пальцев. — Отлично. Я уйду. Если ты так хочешь — пожалуйста. Но учти, Ира, назад дороги не будет. Я не тот человек, который будет бегать за тобой и умолять вернуться. Ты останешься одна, в этой убогой квартире, со своей экономией и своей злобой. А я… меня есть кому принять.
— Вот и прекрасно, — кивнула Ирина, открывая входную дверь и впуская в коридор прохладный воздух подъезда. — Лена будет счастлива. Представляешь, какой подарок? Ты и твой кошелек — теперь в полном её распоряжении. Круглосуточно. Ей больше не надо придумывать больные зубы или сломанные ноутбуки, чтобы выпросить у тебя тысячу. Ты будешь рядом.
Артем замер на пороге. До него вдруг начал доходить смысл её слов. Он представил себе маленькую квартиру бывшей жены, где живут она, её безработный муж и больная кошка. И он с чемоданом. Четвертый лишний.
— Ты думаешь, я к ней поеду? — фыркнул он, пытаясь сохранить лицо. — У меня есть друзья. Есть отель, в конце концов.
— У тебя нет денег на отель, Артем, — безжалостно напомнила Ирина. — Ты же все перевел «на спасение». А до зарплаты две недели. Так что вариантов у тебя немного. Езжай к Лене. Пусть отрабатывает твои вложения. Пусть кормит тебя, стирает тебе, слушает твое нытье про работу. Пусть Игорь подвинется на диване. Вы же теперь одна большая, дружная шведская семья.
Она усмехнулась, и эта усмешка была острее ножа.
— Знаешь, мне даже интересно, на сколько тебя там хватит, — продолжила она, глядя, как он мнется на лестничной площадке. — Или, точнее, на сколько хватит их. Одно дело — доить тебя на расстоянии, и совсем другое — терпеть тебя в быту. Ты ведь дорогой гость, Артем. Во всех смыслах.
— Ты — стерва, — выдохнул он. Это было единственное, что он смог придумать. Его «героизм» сдулся, оставив после себя лишь растерянного мужчину в мятой футболке с чемоданом в руках. — Сухая, расчетливая стерва. Я рад, что мы расстаемся. Я задыхался с тобой.
— Взаимно, — Ирина взялась за ручку двери. — Иди, Артем. Иди спасай мир. Только ключи оставь. Они тебе здесь больше не понадобятся. Замки я сменю завтра же. На сэкономленные на тебе деньги.
Артем медлил. Он ждал чего-то. Может быть, что она одумается, заплачет, остановит его. Его эго не могло принять тот факт, что его вышвырнули так легко, без драмы, без сожалений, просто как мусор. Он сунул руку в карман, вытащил связку ключей и с звоном швырнул их на тумбочку в прихожей. Ключи проскользили по поверхности и упали на пол.
— Ты еще пожалеешь, — бросил он, разворачиваясь к лестнице. — Ты сгниешь здесь одна.
— Лучше одной, чем с предателем, который считает это благотворительностью, — ответила Ирина.
Она не стала смотреть, как он вызывает лифт. Не стала ждать, пока он скроется из виду. Она просто закрыла дверь. Щелчок замка прозвучал как выстрел в тире, ставящий точку в неудачной партии.
Ирина прислонилась спиной к холодному металлу двери. В квартире было тихо. Гудел старый холодильник. Пахло капустой. Но впервые за пять лет ей дышалось легко. Воздух казался чистым, свободным от примеси чужого вранья и лицемерия. Она посмотрела на свои руки — они не дрожали. Она подошла к тумбочке, подняла ключи мужа и взвесила их на ладони. Тяжелые.
Она подошла к мусорному ведру и, не колеблясь, разжала пальцы. Связка с глухим стуком упала на дно, прямо в картофельные очистки.
— Ну вот и всё, — сказала она вслух пустой кухне. — Амортизация закончена. Актив списан.
Она достала телефон, зашла в банковское приложение и, впервые за долгое время, заказала себе доставку. Не капусту. И не макароны. Она заказала большой стейк и бутылку вина. На последние деньги. Потому что теперь она точно знала: следующие деньги она потратит только на себя…
