— Фу, ну и духота у вас, хоть топор вешай, дышать же совершенно нечем, как в склепе живете, — голос Тамары Петровны прорезал сонную тишину квартиры, напоминая звук работающей бетономешалки.
Светлана резко села на кровати, чувствуя, как остатки приятного субботнего сна мгновенно испаряются, уступая место тяжелой, липкой реальности. Часы на тумбочке показывали девять утра. Единственное время в неделю, когда можно было не вскакивать по будильнику, было безвозвратно уничтожено. В прихожей что-то грохнуло — судя по звуку, это была полка для обуви, на которую свекровь, вероятно, решила «правильно» переставить ботинки.
Света накинула халат и вышла в коридор, едва не споткнувшись о сумку, брошенную прямо посреди прохода. Тамара Петровна уже хозяйничала вовсю. Она стояла посреди гостиной в своем неизменном коричневом пальто, даже не подумав разуться, и брезгливо водила пальцем по экрану выключенного телевизора. Её волосы, выкрашенные в насыщенный, почти ядовитый баклажановый цвет, были уложены в жесткую, залаченную до состояния шлема конструкцию.
— Доброе утро, Тамара Петровна, — произнесла Света, стараясь, чтобы голос звучал ровно, хотя внутри уже начинал закипать темный, горячий ком раздражения. — А мы вас не ждали так рано. Вы бы позвонили.
— А чего мне звонить? Я к сыну пришла, а не на прием к министру, — буркнула свекровь, не поворачивая головы. Она теперь изучала подоконник, придирчиво ковыряя ногтем землю в цветочном горшке. — Игорёк! Ты чего, мать не слышишь?
Игорь, развалившийся на диване в позе морской звезды, даже не шелохнулся. В его руках был зажат геймпад, а на голове красовались огромные наушники с подсветкой. На экране телевизора, который Тамара Петровна только что инспектировала на предмет пыли, мелькали яркие вспышки взрывов и бегущие фигурки солдат. Муж был полностью, тотально поглощен процессом уничтожения виртуальных врагов, и реальный мир, включая собственную мать и жену, для него сейчас просто не существовал.
— Игорёк! — гаркнула Тамара Петровна громче, подходя к дивану и толкая сына бедром в плечо.
Игорь дернулся, стянул один наушник и, не отрывая взгляда от экрана, бросил: — О, мам, привет. Там бутеры на кухне вроде были. Ща, катку доиграю, тут замес лютый.
Он тут же вернул наушник на место, и его пальцы снова заплясали по кнопкам. Тамара Петровна удовлетворенно хмыкнула — такая реакция её, видимо, вполне устраивала. Сыночка занят делом, сыночка отдыхает. Весь её критический запал тут же перефокусировался на Свету, которая стояла в дверном проеме, скрестив руки на груди.
— А ты чего стоишь, как неродная? — свекровь наконец-то сняла пальто и небрежно бросила его на кресло, хотя вешалка была в двух шагах. — Муж с работы уставший, ему расслабиться надо, а у вас в квартире бардак такой, что стыдно людям в глаза смотреть.
— Мы вчера уборку делали, Тамара Петровна, — процедила Света, чувствуя, как напрягаются мышцы шеи. — И полы мыли, и пыль вытирали.
— Плохо, значит, мыли, — парировала свекровь, мгновенно оказываясь у книжного стеллажа. Она провела указательным пальцем по корешку какой-то энциклопедии и демонстративно сунула палец Свете под нос. На подушечке пальца не было ничего, абсолютно никакой грязи, но Тамара Петровна сощурилась так, будто обнаружила там споры сибирской язвы. — Видишь? Серый налет. Это всё в легкие Игорю летит. У него и так иммунитет слабый с детства, я его по санаториям таскала, а ты его в пыли гноишь.
Света глубоко вздохнула, считая про себя до десяти. Она знала этот сценарий. Сейчас начнется ревизия всего: от содержимого шкафов до состава воздуха.
— Я пойду кофе сварю, — сказала она, разворачиваясь, чтобы уйти на кухню и не видеть этого театра одного актера.
— Кофе она сварит… — проворчала Тамара Петровна ей в спину, но тут же увязалась следом, не желая оставлять жертву без присмотра. — Желудок только портить с утра пораньше. Кашу надо варить, овсяную, на молоке. Я вот Игорю всегда кашу варила, поэтому он у меня такой крепкий вырос.
Она вошла на кухню по-хозяйски, сразу же направляясь к холодильнику. Света замерла с туркой в руке. Это был тот самый момент, когда пространство кухни, её личная территория, сжалось до размеров спичечного коробка. Тамара Петровна открыла дверцу холодильника и начала перебирать продукты, доставая контейнеры, нюхая их содержимое и с громким стуком ставя обратно.
— Это что? Котлеты покупные? — она вытащила упаковку полуфабрикатов, которые Игорь купил вчера на случай быстрого ужина. — Света, ты в своем уме? Там же одна соя и туалетная бумага! Ты мужа травишь планомерно, я смотрю.
— Игорь сам их купил и сам захотел, — ответила Света, насыпая кофе. Рука дрогнула, и немного коричневого порошка просыпалось на столешницу.
— Потому что нормальной еды в доме нет! — рявкнула свекровь, захлопывая холодильник ногой. — Был бы борщ, он бы на эту гадость не посмотрел. Распустилась ты совсем, девка. Я в твои годы и работала, и стирала руками, и обед из трех блюд был всегда свежий. А у вас? Машинка стирает, мультиварка варит, робот ползает, а грязи — по колено.
Света молча вытерла просыпанный кофе тряпкой. Ей хотелось швырнуть эту тряпку прямо в лицо женщине, которая сейчас стояла посреди её кухни и излучала волны чистого, незамутненного негатива. Но она сдержалась. Пока сдержалась.
Из комнаты донесся восторженный вопль Игоря: «Да! Есть! Хэдшот!».
Тамара Петровна расплылась в умильной улыбке, глядя в сторону коридора: — Игорёша радуется. Хоть кто-то в этом доме позитив сохраняет. Ладно, давай сюда свою турку, сама сварю, а то у тебя вечно горелым воняет.
Она попыталась выхватить посуду из рук невестки, но Света резко отдернула руку. Металлическая ручка больно ударила по пальцам, но отдавать свой утренний кофе, свой последний оплот нормальности, она не собиралась.
— Я сама, — жестко сказала Света, глядя прямо в водянистые, подведенные черным карандашом глаза свекрови. — Идите к Игорю, Тамара Петровна. Порадуйтесь за его успехи.
Свекровь на секунду опешила от такого тона, её брови поползли вверх, собираясь гармошкой под слоем тонального крема. Она явно не привыкла, чтобы ей возражали в таком ключе. Обычно Света отмалчивалась или пыталась оправдаться. Но сегодня в воздухе висело что-то тяжелое, предгрозовое, и даже толстокожая Тамара Петровна это почувствовала.
— Ишь ты, какая нервная, — прошипела она, отступая на шаг. — Ладно, вари свой яд. Я пока проверю, как ты рубашки ему погладила. А то на прошлой неделе он ко мне заезжал, воротничок мятый был, перед людьми стыдно.
Она развернулась и пошаркала обратно в комнату, оставляя за собой шлейф тяжелых духов «Красная Москва» вперемешку с запахом нафталина. Света осталась одна, слушая, как закипает вода в турке, и понимая, что это утро только начинается, и добрым оно уже точно не будет.
Прошло два часа. Квартира наполнилась густым, пряным ароматом копченостей и тушеных овощей. Света, пытаясь заглушить глухую обиду и раздражение от утренней стычки, с головой ушла в готовку. Это была её своеобразная медитация — шинковка соленых огурцов, пассеровка лука до золотистого цвета, нарезка нескольких видов мяса. Она готовила сборную мясную солянку — любимый суп Игоря, густой, наваристый, такой, чтобы ложка стояла. Бульон на говяжьих ребрах томился на медленном огне, обещая стать идеальной основой для субботнего обеда.
Света, вытирая руки о передник, приподняла крышку кастрюли. Пар ударил в лицо, неся с собой запах уюта и сытости. Она улыбнулась впервые за это утро. Получилось идеально. Оставалось добавить лимон и оливки, дать настояться минут десять — и можно звать мужа к столу. Может быть, вкусная еда заставит его оторваться от приставки и хотя бы немного поговорить с ней.
Дверь на кухню скрипнула. Света напряглась, но не обернулась, продолжая помешивать варево половником. Тяжелые шаги Тамары Петровны, шаркающие и уверенные, приближались.
— Что это тут у нас так воняет? — голос свекрови прозвучал прямо над ухом. — Окно бы открыла, задохнуться можно. Как в столовой дешевой.
Тамара Петровна, не дожидаясь приглашения, протиснулась между Светой и плитой, бесцеремонно отодвигая невестку бедром. Она схватила ложку, лежавшую на столешнице, и нырнула ею прямо в кипящий суп.
— Тамара Петровна, осторожно, горячо же! И ложка… — Света хотела сказать, что ложка немытая после пробы соуса, но осеклась, наткнувшись на тяжелый взгляд свекрови.
Женщина с громким хлюпаньем втянула в себя жидкость, почмокала губами, словно сомелье, дегустирующий прокисшее вино, и её лицо исказилось в гримасе отвращения.
— Ты с ума сошла? — выдохнула она, бросая ложку в раковину с таким звоном, будто швыряла камень. — Там же один жир! И кислота! Ты хочешь, чтобы у Игоря язва открылась? У него желудок нежный, ему диетическое нужно, паровое, а ты ему эту помойку варишь!
— Это солянка, — Света старалась говорить спокойно, хотя руки у неё начали мелко дрожать. — Игорь её обожает. И никакого гастрита у него нет, он здоров как бык.
— Ты мне не рассказывай, какой он здоровый! Я мать, я лучше знаю! — взвизгнула Тамара Петровна, её глаза сузились. — В детстве у него дискенезия была! Ему жареное нельзя! Копченое нельзя! А ты туда колбасы накидала самой дешевой, небось, по акции брала?
— Там буженина и грудинка, — процедила Света. — Отойдите от плиты, пожалуйста. Суп готов, я сейчас буду накрывать.
— Накрывать она будет… Отравой кормить она будет! — свекровь вдруг схватила кухонное полотенце, обмотала им ручки пятилитровой кастрюли и, прежде чем Света успела понять, что происходит, резко дернула её на себя.
Света ахнула, бросившись вперед, но было поздно. Тамара Петровна с неожиданной для её возраста силой и проворством развернулась к раковине и наклонила кастрюлю.
Поток густого, янтарного, ароматного супа, на который было потрачено столько сил и дорогих продуктов, с шумом и паром хлынул в сливное отверстие. Куски мяса, золотистые кружочки сосисок, ломтики огурцов — всё это падало в грязную металлическую чашу раковины, забивая слив, превращаясь в неаппетитное месиво.
— Что вы делаете?! — закричала Света, хватая свекровь за руку, но кастрюля была уже пуста.
Тамара Петровна с грохотом опустила пустую посудину обратно на плиту, тяжело дыша, но с видом победительницы, спасшей человечество от чумы.
— Я делаю то, что должна делать нормальная жена! — рявкнула она, поворачиваясь к ошарашенной невестке. Лицо её раскраснелось, баклажановый начес слегка съехал набок. — Спасаю сына от изжоги! Скажи спасибо, что я уследила!
— Вы… вы вылили мой труд… — Света смотрела на гору мяса в раковине, и в её глазах стояли не слезы, а сухой, колючий ужас от осознания абсурдности происходящего. — Я два часа стояла у плиты!
— И нечего тут стоять! Делом надо заниматься, а не переводить продукты! — Тамара Петровна перешла в наступление, тыча пальцем в грудь Светы.
— Вообще-то… — начала Света.
— Ты обязана делать всё, чтобы мой сын был доволен! А я этого не вижу! Он устаёт на работе, а потом ещё и тебе по дому помогает! Ты совсем распустилась, девка?! Я думала, ты хозяйственная, а ты — вредительница!
Света почувствовала, как внутри неё лопнула какая-то тугая пружина. Звук собственного пульса в ушах заглушил шум холодильника.
— Помогает по дому? — переспросила она тихим, страшным голосом. — Игорь помогает? Да он чашку за собой в посудомойку поставить не может! Он с дивана встает только в туалет!
— Не смей клеветать на моего сына! — заорала свекровь, брызгая слюной. — Он золотой мальчик! А ты — неблагодарная пиявка! Живешь в его квартире, жрешь на его деньги, да еще и рот открываешь! Я тебя научу уважению! Я тебя заставлю с ним считаться!
Из коридора донесся недовольный голос Игоря, даже не поставившего игру на паузу:
— Эй, вы че там орете? Мам, Свет! Потише можно? Я шаги не слышу, меня из-за вас сейчас сольют!
Этот ленивый, безразличный выкрик стал последней каплей. Света посмотрела на пустую кастрюлю, потом на жирную лужу в раковине, а потом перевела взгляд на свекровь, которая стояла, уперев руки в бока, и торжествующе ухмылялась, уверенная в своей полной безнаказанности. Тамара Петровна считала, что преподала урок, что сейчас невестка заплачет и начнет извиняться.
Но Света не плакала. Её лицо стало белым, как мел, а губы сжались в тонкую линию. Холодная ярость, чистая и прозрачная, как лед, заполнила всё её существо. Она поняла, что разговоры закончились. Что больше не будет никаких объяснений, никаких попыток наладить контакт. Дипломатия умерла в тот момент, когда солянка коснулась дна раковины.
— Научите, значит? — переспросила Света, делая шаг к свекрови. Её движения стали плавными и хищными.
— Научу! — Тамара Петровна не заметила перемены в настроении невестки и продолжала гнуть свою линию. — И готовить научу, и убирать, и мужа ублажать! А не нравится — дверь вон там! Вали к своей мамаше, пусть она тебя терпит!
Света молча подошла вплотную. Она была выше свекрови на голову, но Тамара Петровна, опьяненная скандалом, не чувствовала опасности. Она открыла рот, чтобы выдать очередную порцию оскорблений, но не успела издать ни звука.
Рука Светы метнулась вперед быстро и неотвратимо, словно пружина капкана. Она не замахивалась для удара, нет. Её пальцы, сведенные судорогой бешенства, жестко врезались в пышный, залаченный до состояния бетонной каски начес свекрови. Она почувствовала под ладонью жесткую, липкую от лака текстуру волос, пахнущих дешевой парикмахерской и старой пудрой. Света не просто схватила — она с профессиональной жесткостью намотала эти фиолетовые пряди на кулак, фиксируя захват так, чтобы ни один волосок не выскользнул.
— Ты что удумала?! — Тамара Петровна поперхнулась воздухом. Её глаза, только что излучавшие триумф, полезли на лоб от боли и неожиданности.
Света не ответила. Вместо слов она резко дернула рукой вниз и в сторону, заставляя грузное тело свекрови потерять равновесие. Голова Тамары Петровны запрокинулась, шея неестественно выгнулась, и женщина, взвизгнув как раненое животное, вынуждена была согнуться в три погибели, чтобы ослабить натяжение.
— А ну пошла вон, — выдохнула Света. Голос её звучал глухо, словно из-под воды, но в нем было столько свинцовой тяжести, что возражать было бесполезно.
— Ай! Больно! Пусти, сумасшедшая! Игорёк! Она меня убивает! — заорала свекровь, пытаясь вцепиться когтями в руку невестки, но Света перехватила инициативу. Она потянула свою ношу к выходу из кухни, буквально волоком таща упирающуюся родственницу.
Они вывалились в коридор странным, гротескным дуэтом. Света шла широким шагом, с прямой спиной и совершенно безумным, остекленевшим взглядом, в котором не было ничего, кроме одной цели — очистить территорию. Тамара Петровна семенила сбоку, согнувшись буквой «Г», хватая ртом воздух и пытаясь упереться ногами в пол. Её домашние тапки с пумпонами соскочили с ног и остались лежать на пороге кухни сиротливыми кучками тряпья.
— Игорёк! Спаси! Убивают! — визжала Тамара Петровна, и этот визг эхом отражался от стен узкого коридора.
Из комнаты донеслось лишь раздраженное, глухое бурчание мужа: — Да заткнитесь вы уже обе! Я стрим смотрю, ничего не слышно! Мам, хорош её пилить, дай поесть спокойно!
Игорь даже не понял, что происходит. Он думал, это очередной раунд словесной перепалки, привычный шумовой фон его жизни. Это безразличие, эта тотальная глухота мужа ударила по Свете сильнее, чем все оскорбления свекрови. Она стиснула зубы так, что скулы побелели, и рванула кулак с зажатыми волосами еще сильнее.
— Пусти, стерва! Я тебя засужу! Я тебя в порошок сотру! — хрипела Тамара Петровна.
Проходя мимо шкафа-купе, свекровь попыталась организовать сопротивление. Она вскинула свободную руку и растопыренными пальцами вцепилась в дверной косяк ванной комнаты. Ногти скребанули по дереву, оставляя белые борозды. Тело её натянулось, как струна, тормозя движение.
— Никуда я не пойду! Это квартира моего сына! Я здесь прописана душой! — вопила она, брызгая слюной на обои.
Света остановилась на секунду. Она посмотрела на побелевшие пальцы свекрови, вцепившиеся в косяк, потом на её перекошенное от страха и злобы лицо, на котором потекла тушь. Внутри Светы не шевельнулось ни капли жалости. Только холодное, расчетливое желание закончить начатое.
Она не стала отдирать пальцы свекрови. Она просто сделала шаг назад, набрала инерцию и всем весом дернула Тамару Петровну вперед, на себя. Раздался треск — то ли ткани, то ли суставов, то ли ломающегося ногтя. Хватка свекрови сорвалась. Женщину крутануло, и она, потеряв последнюю опору, мешком повалилась вперед, едва не пропахав носом ламинат, но Света удержала её за волосы, не давая упасть окончательно. Теперь Тамара Петровна была полностью в её власти.
— Ты больная! Ты психопатка! — выла свекровь, но в голосе уже слышались слезы настоящего животного ужаса. Она поняла, что эта «тихая мышь» Света сейчас способна на всё.
Света молча, рывками, протащила её оставшиеся метры до входной двери. Свекровь цеплялась ногами за коврик, сбивая его в кучу, пыталась ухватиться за вешалку, с которой с грохотом посыпались куртки Игоря, но всё было тщетно. Адреналин превратил Свету в машину. Она одной рукой держала брыкающуюся женщину, а второй лихорадочно крутила замок.
Щелчок. Дверь распахнулась, впуская в душную, пропитанную ненавистью квартиру прохладный воздух подъезда.
— Вон, — коротко бросила Света.
— Я без пальто! Я босиком! — взвизгнула Тамара Петровна, осознав, что сейчас окажется на холодном бетоне. — Отдай сумку! Там ключи!
— Заберешь, когда научишься быть человеком, — отрезала Света.
Она разжала пальцы. Тамара Петровна, лишившись поддержки, по инерции вывалилась на лестничную клетку. Она споткнулась о порог, взмахнула руками, пытаясь удержать равновесие, и с глухим стуком приземлилась на колени прямо на грязный кафель подъезда. Её безупречная прическа теперь напоминала воронье гнездо после урагана, лицо пошло красными пятнами, а в глазах плескалось абсолютное непонимание того, как мир мог так перевернуться за пять минут.
Света стояла в дверном проеме, тяжело дыша. Её грудь вздымалась, волосы выбились из хвоста, на лице застыла маска брезгливости. Она смотрела на женщину, которая годами пила её кровь, и чувствовала, как с каждым выдохом из неё выходит яд.
Тамара Петровна начала подниматься с колен, набирая в легкие воздух для крика, который должен был разбудить весь дом, но Света не дала ей этого шанса. Она схватила ручку двери и с силой, вложив в это движение всё свое разочарование браком, всю боль от уничтоженного обеда и испорченной жизни, толкнула тяжелое полотно от себя.
Дверь захлопнулась с тяжелым, плотным звуком, отсекающим внешний мир, словно крышка гроба. Лязгнул замок — Света на автомате, дрожащими пальцами, провернула вертушку ночной задвижки до упора. С той стороны, из подъездной гулкости, донесся приглушенный удар кулаком по металлу, затем еще один, сопровождаемый неразборчивым, захлебывающимся воплем. Но этот звук был уже далеким, чужим, не имеющим к ней никакого отношения, как шум стройки за окном.
Света прислонилась лбом к холодной обшивке двери. Сердце колотилось где-то в горле, отдаваясь болезненной пульсацией в висках. Она посмотрела на свои руки. На ладонях остались красные полосы от жестких волос свекрови, а на указательном пальце висел, зацепившись за заусенец, длинный фиолетовый волосок. Света брезгливо стряхнула его на пол, вытерла ладонь о джинсы и глубоко, судорожно вздохнула. Воздух в квартире всё еще пах пригоревшим кофе и тяжелыми духами Тамары Петровны, но теперь к этому примешивался новый запах — запах неизбежности.
Она оттолкнулась от двери и пошла обратно в комнату. Ноги казались ватными, но внутри разгоралось странное, злое веселье. Она перешагнула через валяющуюся на полу куртку Игоря, которую сбила в пылу борьбы, и пнула её ногой в сторону.
В гостиной царила сюрреалистичная картина. Игорь наконец-то поставил игру на паузу. На огромном телевизоре застыл стоп-кадр: какой-то монстр с раззявленной пастью замер в прыжке. Муж сидел на краю дивана, сдвинув наушники на шею. Его лицо, обычно расслабленное и апатичное, сейчас выражало крайнюю степень недоумения, смешанного с раздражением человека, которого отвлекли от важного дела из-за пустяка.
— Свет, ты чего дверями хлопаешь? — спросил он, моргая. — Я аж подпрыгнул. Где мама? Она там орала что-то, я не расслышал. Вы что, опять цапаетесь?
Он всё еще не понимал. Он сидел в своем уютном коконе, уверенный, что мир вращается вокруг его комфорта, а женщины — это просто обслуживающий персонал, который иногда сбоит и шумит.
— Мамы нет, — ровно сказала Света, останавливаясь посреди комнаты. Она смотрела на мужа и впервые за пять лет брака видела его без прикрас. Не любимого мужчину, не партнера, а рыхлое, инфантильное существо в растянутой футболке, с пятном от соуса на животе.
— В смысле «нет»? — Игорь нахмурился, почесывая нос. — Она же только что здесь была. Суп выливала. Куда она делась? В туалете, что ли?
— Я выкинула её, — Света произнесла это спокойно, разделяя слова, чтобы до него дошло. — За дверь.
Игорь замер. Его рот приоткрылся, делая его похожим на выброшенную на берег рыбу. Несколько секунд он переваривал информацию, а потом его лицо начало наливаться нездоровой краснотой — точь-в-точь как у его матери минуту назад.
— Ты… ты что сделала? — голос Игоря сорвался на фальцет. Он вскочил с дивана, бросив геймпад на подушки. — Ты совсем долбанулась? Она же без ключей! Там холодно! Она босиком была?
— Босиком, — подтвердила Света, скрестив руки на груди. Ей нравилось видеть его страх. Не за неё, не за их отношения, а за мамочку. — И без пальто.
— Ты больная! Психичка! — заорал Игорь, и в этом крике прорезались интонации Тамары Петровны. — А ну открой быстро! Ты хоть понимаешь, кто она? Это моя мать! Ты как с ней поступила?!
Он рванулся было в коридор, чтобы спасти свою драгоценную родительницу, но Света не сдвинулась с места, перегораживая ему путь. В её позе, во взгляде бешеных, потемневших глаз было столько угрозы, что Игорь невольно затормозил, не дойдя до неё пару метров. Он никогда не видел жену такой. Всегда покладистая, удобная, «глотающая» обиды Света исчезла. Перед ним стояла чужая женщина, готовая крушить.
— Не пущу, — тихо сказала она.
— Ты не имеешь права! Это и моя квартира тоже! — взвизгнул Игорь, топая ногой, как капризный ребенок. — Открой дверь, дура! Она же заболеет! У неё давление! Ты что творишь?! Я тебе сказал, живо открыла!
— А ты заставь меня, — усмехнулась Света. Усмешка вышла кривой и страшной.
Игорь растерялся. Он привык, что его приказы, даже самые нелепые, исполняются. Привык, что мама решает проблемы, а жена создает уют. Ситуация, где ему нужно проявить мужской характер, была для него чем-то из области фантастики.
— Да пошла ты… — пробормотал он, отступая назад к дивану. — Я сейчас сам открою. И маме всё скажу. Она тебе устроит. Ты у меня на коленях ползать будешь, прощения вымаливать. И суп этот чертов заново сваришь, поняла?
Он схватился за спинку дивана, ища поддержки. Его взгляд метался по комнате, избегая встречаться с глазами жены. Он был жалок. И в то же время — невероятно похож на ту женщину, что сейчас колотила в железную дверь на лестничной клетке. Те же капризные складки у губ, то же потребительское отношение, та же уверенность в своей исключительности. Это была одна порода. Гнилое яблоко от гнилой яблони.
Света посмотрела на разбросанные по полу носки, на кружку с засохшим чаем на столе, на пыль под тумбочкой, которую свекровь так и не заметила. Она поняла, что одной вышвырнутой родственницей проблему не решить. Зараза сидела глубже. Она сидела прямо здесь, в центре её гостиной, в растянутых трениках.
— Я никому ничего больше не сварю, Игорёк, — сказала Света, делая шаг к нему.
Игорь вжался в диван. Ему стало по-настоящему жутко. Он увидел, как пальцы жены сжимаются в кулаки, те самые кулаки, на которые пару минут назад были намотаны волосы его матери.
— Ты чего? — пискнул он. — Света, успокойся. Ну погорячилась, с кем не бывает. Давай поговорим. Маму впустим, она отойдет…
— Поздно, — оборвала его Света.
Она подошла вплотную. Игорь плюхнулся обратно на диван, пытаясь закрыться руками, ожидая удара. Но Света не стала его бить. Она просто нависла над ним, глядя сверху вниз с холодным презрением, как смотрят на таракана перед тем, как опустить тапок.
В квартире повисла тишина, нарушаемая лишь далеким, глухим стуком в дверь и тяжелым дыханием двух людей, ставших друг другу абсолютными врагами. Света поправила растрепавшиеся волосы, глубоко вдохнула воздух свободы и, глядя прямо в расширенные от ужаса зрачки мужа, произнесла фразу, которая поставила жирную точку в их совместной жизни:
— Ты следующий…
