— Не заходи туда! Там технология, там схватываться должно в покое! — Валера растопырил руки в дверном проеме ванной, напоминая пугало, одетое в заляпанную цементом домашнюю футболку. Его лицо лоснилось от пота, а в глазах бегали предательские огоньки паники, которую он безуспешно пытался замаскировать под хозяйскую уверенность.
Ирина даже не замедлила шаг. Она просто молча, с пугающей методичностью, отодвинула мужа плечом, словно он был не главой семьи, а досадной, но легкой межкомнатной перегородкой. Под подошвой её офисных туфель противно хрустнул песок. В нос ударил густой, тяжелый дух, в котором смешались запахи сырой штукатурки, дешевого плиточного клея и чего-то кислого, очень похожего на перегар, настоянный на табачном дыме.
— Ира, ну я же просил! — заныл Валера ей в спину, семеня следом. — Там еще «маяки» не сняты, там уровень «плавающий», ты сейчас всё нарушишь своей аурой недоверия!
Ирина остановилась на пороге и включила свет. Яркая диодная лампа безжалостно осветила пространство, которое последние два месяца в их планах именовалось «спа-зоной в скандинавском стиле». Теперь это больше напоминало декорации к фильму про землетрясение.
Стены, облицованные дорогим итальянским керамогранитом под серый мрамор — тем самым, который они ждали под заказ восемь недель и за который Ирина отдала свою квартальную премию, — выглядели так, словно их лепил человек, страдающий тяжелой формой морской болезни. Ряды плитки плясали пьяную джигу. Горизонт не просто был завален, он, казалось, вообще перестал существовать как физическое понятие.
— Это что? — спросила Ирина. Голос её звучал ровно, сухо, как щелчок затвора.
— Это «елочка», — быстро, слишком быстро ответил Валера, пытаясь закрыть спиной самый кривой участок стены над будущей раковиной. — Толик сказал, что сейчас так модно в Европе. Называется «динамическая раскладка». Это визуально расширяет пространство, понимаешь? Когда затиркой пройдем, всё выровняется, будет конфетка!
Ирина перевела взгляд на угол. Там две плитки сходились не под девяносто градусов, а образовывали странный нахлест, похожий на тектонический разлом. Между ними зияла щель толщиной с мизинец, из которой сиротливо торчал пластиковый крестик, замурованный в серую жижу. Рисунок мраморных прожилок, который должен был перетекать с одной плиты на другую, создавая единое полотно, был грубо разорван. Плитки были перепутаны: верхние оказались внизу, а те, что должны были стыковаться боками, были прилеплены вверх ногами.
— Динамическая раскладка, говоришь? — Ирина сделала шаг вперед, прямо в центр разгрома. На полу валялись обрезки. Дорогущий керамогранит был накромсан кривыми кусками, словно его грызли зубами. Края были сколоты, эмаль повреждена.
Она подошла к стене и провела пальцем по стыку. Угол одной плитки торчал наружу на полсантиметра, угрожающе оскалившись острым краем.
— Ай! — Ирина отдернула руку. На подушечке пальца выступила капля крови.
— Ну вот, я же говорил, не лезь! — Валера всплеснул руками, в одной из которых была зажата банка теплого пива. — Клей сырой, он тянет плитку! Это физика, Ира, восьмой класс! Она сейчас гуляет, а завтра встанет намертво, как влитая! Толян знает секрет раствора, он туда ПВА добавляет для крепости, дедовский метод!
Ирина медленно вытерла кровь о белоснежную манжету блузки. Ей было плевать на блузку. Она смотрела на пять коробок с остатками плитки, сваленных в углу. Коробки были мокрые, разорванные, и по тому, как они просели, было понятно: внутри нет ни одной целой пластины. Бой. Сплошной бой.
Она развернулась к мужу. Валера попытался сделать глоток пива, чтобы скрыть нервозность, но поперхнулся под её тяжелым, немигающим взглядом.
— Ты нанял своего криворукого друга Толика класть плитку в нашей ванной, чтобы сэкономить, а он испортил материала на пятьдесят тысяч и ушел в запой! Валера, я тебя предупреждала, что скупой платит дважды! Теперь мы будем мыться в бетонной коробке?
— Не ори! — Валера поморщился, словно у него болели зубы. — Какой запой? Человек устал! Он работал две смены подряд, чтобы нам успеть к выходным! Он художник, у него видение! А ты только о деньгах думаешь! Пятьдесят тысяч, пятьдесят тысяч… Да любая бригада с нас бы двести содрала! А Толик по-братски, за тридцатку делает!
— За тридцатку?! — Ирина пнула носком туфли кучу мусора на полу. Из-под обрывков картона со звоном выкатилась пустая бутылка водки. — Вот твоя тридцатка, Валера. В жидком эквиваленте. Ты посмотри на стену! Это не стена, это памятник твоему идиотизму!
Она схватилась за край выступающей плитки двумя пальцами и слегка потянула. Раздался тошнотворный чвакающий звук. Тяжелый квадрат керамогранита размером шестьдесят на шестьдесят сантиметров лениво отделился от стены, повиснув на соплях серого раствора, и с глухим стуком рухнул на пол, расколовшись надвое. Брызги клея разлетелись веером, запачкав брюки Валеры.
— Ты что наделала?! — взвизгнул он, кидаясь к осколкам. — Ты зачем работу портишь? Она же прихвачена была! Ты специально, да? Чтобы доказать, что я не прав?
— Она держалась на честном слове твоего алкоголика, — ледяным тоном ответила Ирина. — Там даже грунтовки нет, Валера. Я вижу голый бетон под клеем. Ты хоть понимаешь, что всё это… — она широким жестом обвела кривые стены, — всё это нужно сбивать? Полностью. До основания. И покупать новую плитку. Которой больше нет в наличии, потому что это была прошлая коллекция!
— Ничего не надо сбивать! — Валера покраснел, его шея пошла багровыми пятнами. — Ты просто истеричка. Тебе лишь бы придраться. Толик проснется, подмажет, подправит, и будет идеально. Ты просто не видишь конечного результата!
— Проснется? — Ирина зацепилась за это слово. Её взгляд скользнул в темный угол ванной, где была навалена гора мешков с сухими смесями, прикрытая грязным брезентом. Оттуда доносилось ритмичное, сиплое дыхание, которое она до этого принимала за шум вентиляции.
— Он… он просто прилег отдохнуть, — пробормотал Валера, отступая на шаг назад. — У него спина прихватила. Радикулит. Профессиональное заболевание.
Ирина шагнула к куче мешков. Смрад перегара в этом углу был таким плотным, что его можно было резать ножом.
Ирина резко, брезгливо, двумя пальцами ухватила край промасленной ветоши, которой была накрыта груда строительного мусора в углу, и с силой дернула её на себя. Ткань соскользнула с тяжелым шелестом, открывая взору то, что Валера называл «профессиональным подходом».
На трех мешках с плиточным клеем, которые уже успели окаменеть от сырости и превратились в неудобные булыжники, спал Толик. Он лежал в неестественной позе эмбриона, поджав ноги в грязных ботинках к животу. Его рабочий комбинезон, когда-то синий, теперь был серым от пыли и затирки, а на груди расплывалось темное пятно, подозрительно напоминающее пролитое пиво. Рот «мастера» был приоткрыт, и оттуда вырывался густой, рокочущий храп, прерываемый лишь периодическим чмоканьем.
— Спина, говоришь? — тихо спросила Ирина, и в её голосе зазвенела сталь. — Радикулит? А по-моему, это называется «белая горячка», Валера.
Она наклонилась ниже. От спящего несло так, что у Ирины защипало в глазах. Это был запах дешевого табака, въевшегося в одежду, немытого тела и того специфического перегара, который бывает только у людей, начавших пить еще до обеда и не закусывающих.
— Не трогай его! — Валера коршуном кинулся на защиту друга, пытаясь заслонить собой жалкое зрелище. — Ну выпил человек сто грамм для рывка, что такого? У него руки дрожали от напряжения! Ты знаешь, какая это ювелирная работа — подгонять рисунок? Нервы на пределе!
— Сто грамм? — Ирина ткнула пальцем в сторону пустой бутылки, сиротливо валяющейся у ног спящего. — Валера, он в стельку! Он не просто пьян, он в отключке! И ты позволил этому существу прикасаться к материалам, которые стоят больше, чем вся его жизнь?
— Не смей так говорить про Толяна! — взвился муж. Его лицо пошло красными пятнами, вены на шее вздулись. — Толик — золотой человек! Он мне в армии жизнь спас, можно сказать! А ты… Ты только о бабках своих думаешь! Материалы, материалы… Да плевать на твою плитку! Главное — человеческое отношение!
— Человеческое отношение? — Ирина горько усмехнулась. Она перешагнула через ноги спящего и подошла к коробкам с плиткой, которые стояли у противоположной стены.
Картон размок и расползся. Ирина заглянула внутрь первой коробки. То, что она увидела, заставило её сердце пропустить удар. Итальянский керамогранит, матовый, с тончайшей текстурой натурального камня, был превращен в груду осколков. Плитки были нарезаны варварски, криво, с жуткими сколами по краям. Словно их ломали об колено, а не резали плиткорезом.
— Ты видел это? — она подняла один из обрезков, демонстрируя мужу зазубренный, острый край, о который можно было порезаться. — Это что? Это он так подгонял? Валера, это брак! Вся партия! Пять коробок! Мы везли их под заказ!
— Да нормально там всё! — отмахнулся Валера, даже не взглянув на осколок. Он нервно отхлебнул из банки, пролив немного пены на пол. — Это подрезка! Она под ванну пойдет, там не видно будет! А сколы… сколы затиркой закроются, уголком пластиковым прикроем. Ты перфекционистка, Ира, в этом твоя беда. Жизнь — она не идеальная, надо проще быть!
— Пластиковым уголком? — Ирина почувствовала, как к горлу подкатывает ком бешенства. — Мы делаем ремонт за полмиллиона, чтобы лепить пластиковые уголки за тридцать рублей? Ты серьезно?
— А что ты хотела?! — заорал вдруг Валера, переходя в наступление. — Что ты хотела за эти деньги? Знаешь, сколько с меня запросила та бригада, которую ты нашла? Двести тысяч! Двести! Только за работу! Да они офигели! Они там что, плитку языком лижут? А Толик согласился по-свойски, по-братски! Сэкономил нам бюджет, между прочим!
— Сэкономил? — Ирина швырнула кусок плитки обратно в коробку. Звон разбитой керамики прозвучал как выстрел. Толик во сне дернулся, что-то пробормотал, но не проснулся. — Валера, ты идиот. Ты клинический идиот. Скупой платит дважды, помнишь? Я тебе говорила! Я тебя умоляла нанять нормальных мастеров!
— Нормальных — это хапуг этих? — Валера упер руки в боки, принимая позу оскорбленной добродетели. — Которые будут ходить тут, чай пить и умничать? Толик — свой! Он душу вкладывает! Ну да, выпил немного, с кем не бывает? Усталость накопилась! Зато он не ворует!
— Не ворует? — Ирина обвела рукой ванную. Стены были заляпаны клеем так высоко, что казалось, будто здесь взорвалась бомба с цементом. Пол был залит грязной жижей. — Он украл у нас пятьдесят тысяч рублей, Валера. Стоимость плитки. Плюс клей, который он перевел. Плюс время.
Она подошла к мужу вплотную. От него тоже пахло пивом, но этот запах смешивался с едким потом страха. Он боялся. Боялся признать, что облажался. Боялся, что жена права. И от этого страха становился еще агрессивнее.
— Ты просто его ненавидишь, — прошипел Валера ей в лицо. — Ты всегда ненавидела моих друзей. Тебе всё не так. Не так сидят, не так говорят, не так одеты. Тебе нужны эти лощеные менеджеры, как на твоей работе. А Толик — он простой мужик, работяга! Соль земли!
— Твоя «соль земли» сейчас облевала нам мешок с затиркой, — холодно заметила Ирина, кивнув на спящего друга.
Действительно, изо рта Толика вытекла тонкая струйка слюны, капающая прямо на открытый пакет с дорогой эпоксидной фугой.
— Это… это просто слюна! — Валера метнулся к другу, пытаясь ногой отодвинуть пакет, но только рассыпал порошок по грязному полу. — Ты специально меня провоцируешь! Ты хочешь скандала! Ты пришла домой и сразу начала искать недостатки, вместо того чтобы спасибо сказать мужикам, которые тут горбатились два дня!
— Спасибо? — Ирина почувствовала, как внутри неё что-то обрывается. Последняя ниточка терпения лопнула. — За что спасибо? За то, что вы превратили мою квартиру в хлев? За то, что испоганили всё, к чему прикоснулись?
Она огляделась. Взгляд её упал на новые хромированные смесители, которые лежали на полу среди строительного мусора, без коробок, покрытые слоем бетонной пыли.
— Валера, — тихо сказала она. — Скажи мне, что это не царапины на кране. Скажи мне, что это просто грязь.
Валера проследил за её взглядом и побледнел. На блестящем боку дорогого немецкого смесителя красовалась глубокая, уродливая борозда, словно кто-то пытался закрутить гайку газовым ключом без прокладки.
— Ну… это… полирнуть можно, — неуверенно пробормотал он, теряя боевой запал. — Пастой ГОИ… Толик сделает. У него руки золотые, он всё исправит. Надо только подождать, пока проспится.
— Подождать? — переспросила Ирина, и в её глазах зажегся нехороший огонь. — Нет, милый. Ждать мы не будем.
Ирина перешагнула через мешок с цементом, стараясь не наступить в лужу грязной воды, и направилась к раковине. Ей жизненно необходимо было умыться, смыть с себя этот липкий налет безумия. Но путь ей преградила дверь. Точнее, то, как она теперь взаимодействовала с пространством.
Она потянула дверную ручку на себя, намереваясь прикрыть дверь ванной, чтобы отгородиться от коридора. Дверное полотно прошло половину дуги и с глухим, костяным стуком врезалось в белую чашу новенького подвесного унитаза.
— Это… — Ирина замерла, глядя на щель в тридцать сантиметров, которая оставалась между дверью и косяком. — Валера, это что такое? Дверь не закрывается?
Валера, который все это время топтался сзади, нервно теребя край футболки, тут же нашел объяснение:
— Ну, тут пришлось немного выдвинуть инсталляцию вперед. Там трубы старые, стояк кривой, Толик не мог рисковать. Это вынужденная мера! Технический нюанс!
— Технический нюанс?! — Ирина толкнула дверь еще раз. Стук фаянса о дерево прозвучал как приговор. — Мы теперь будем ходить в туалет с открытой дверью? На виду у всех? Ты понимаешь, что унитаз стоит посреди прохода?
— Да что ты заладила! — взвился Валера. — Подпилим дверь снизу, сделаем выемку фигурную! Сейчас так делают, это даже стильно! Зато сидеть просторно, колени в стену не упираются. Ты везде видишь проблемы, а надо видеть решения!
Ирина не ответила. Она медленно перевела взгляд на ванну. Белоснежная акриловая чаша, которую она выбирала с такой любовью, мечтая о пенистых вечерах после работы, теперь напоминала общественное корыто на вокзале. Дно было усеяно серым песком и кусками засохшего раствора. Но самое страшное было не это.
На правом бортике ванны, сияя уродливой чернотой на девственно-белом фоне, красовалось прожженное пятно. Оплавленный пластик свернулся в желтоватую воронку, вокруг которой расходились грязные лучи копоти. Рядом лежала расплющенная, давно потухшая сигарета «Прима».
— Вы курили в ванной? — голос Ирины упал до шепота. — Вы курили, сидя на краю моей новой акриловой ванны?
— Толян просто положил сигарету на секунду, — пробормотал Валера, пряча глаза. — Он задумался. У него творческий процесс шел, он раскладку в уме считал. Ну, прижглось чуть-чуть, эка невидаль! Наклейку туда прилепим, резиновую уточку поставим. Ира, это мелочи жизни!
В этот момент куча тряпья в углу зашевелилась. Толик, кряхтя и сопя, принял сидячее положение. Его мутные, налитые кровью глаза с трудом сфокусировались на Ирине. Он провел грязной ладонью по лицу, размазывая цементную пыль по щетине, и хрипло каркнул:
— Слышь, хозяйка… Чего разоралась? Голова трещит, спасу нет. Дай пива, а? Трубы горят.
Ирина застыла. Она смотрела на этого человека, который сидел в её доме, испортил её вещи и теперь требовал обслуживания, и не верила своим ушам.
— Что ты сказал? — переспросила она.
— Пива, говорю, дай, — повторил Толик требовательнее, пытаясь встать, но ноги его не держали, и он снова плюхнулся на мешки. — Валерка, скажи своей, чтоб не бузила. Работу принимать будешь, когда я скажу. А щас у меня перекур. Технологический перерыв.
— Вон, — тихо сказала Ирина.
— Чего? — Толик скривил губы в пьяной ухмылке. — Ты, дамочка, не борзей. Я тут, между прочим, за копейки горбачусь, по дружбе. Валерка, угомони бабу свою, а то я щас соберусь и уйду, сами доделывать будете.
Валера, вместо того чтобы схватить наглеца за шкирку и вышвырнуть из квартиры, испуганно замахал руками на жену:
— Ира, ну зачем ты обостряешь? Человеку плохо! Он же мастер, он сейчас обидится и уйдет! Кто нам доделывать будет? Ты знаешь, сколько сейчас плиточники берут?
— Он никуда не уйдет, пока не заплатит за ванну и за плитку! — рявкнула Ирина так, что в коридоре задрожало зеркало. — Валера, ты мужчина или тряпка? Это чучело сожгло нам ванну! Оно хамит мне в моем собственном доме!
— Не смей оскорблять Толяна! — Валера шагнул к жене, закрывая собой пьяного друга. Его лицо перекосило от злости. — Ты на себя посмотри! Пришла, нос воротишь, всем недовольна. Мы тут пахали два дня, света белого не видели, а ты только и можешь, что считать царапины! Да, прожгли ванну! И что? Мир рухнул? Купим ремкомплект, замажем! А дружбу ты не замажешь, Ира!
Ирина молча подошла к стене, где висел пакет с инструментами. Она достала оттуда длинный строительный уровень.
— Дружба, говоришь? — она приложила уровень к стене над ванной, к тому месту, которым Валера особенно гордился.
Пузырек воздуха в капсуле не просто сместился. Он улетел в самый край, полностью скрывшись за риской. Уклон был такой, что его было видно невооруженным глазом. Стена заваливалась внутрь комнаты сантиметров на пять.
— Смотри, Валера, — ткнула она пальцем в уровень. — Смотри сюда. Это не дружба. Это кривые руки и пьяный угар. Если ты сейчас поставишь сюда шкафчик, он упадет тебе на голову. Это брак. Полный, тотальный брак.
Валера смотрел на пузырек, и в его глазах читалось отчаяние загнанного зверя. Он понимал, что она права. Он видел этот чудовищный наклон. Но признать это означало признать, что он — лох, которого развел собственный собутыльник. Признать, что жена была права с самого начала. А этого его уязвленное эго допустить не могло.
— Ты подкрутила уровень! — заорал он вдруг, выхватывая инструмент из её рук. — Ты специально его так держишь! Ты все подстроила, чтобы меня унизить!
Он с размаху, со всей силы, швырнул тяжелый металлический брусок в коридор. Уровень с грохотом ударился о стену, сбив кусок обоев, отскочил и, звеня, проехался по ламинату.
— Хватит тыкать мне своими приборами! — орал Валера, брызгая слюной. — Здесь душа вложена! А ты со своей геометрией лезешь! Толик — художник, он так видит! А ты… ты просто сухая, бездушная стерва, которая не ценит ручной труд!
Толик в углу довольно гыкнул: — Во, Валерка, правильно! Бабу в стойло! Дай ей леща, чтоб знала, кто в доме хозяин.
Ирина посмотрела на мужа, который тяжело дышал, сжав кулаки, потом на ухмыляющегося алкоголика в грязной робе. Внутри у неё вдруг стало очень тихо и пусто. Исчезли злость, обида, желание что-то доказывать. Осталась только холодная, кристальная ясность. Она поняла, что перед ней не муж и его друг. Перед ней — два абсолютно чужих человека, с которыми ей не о чем больше говорить.
— Душа, значит, — медленно проговорила она, глядя Валере прямо в глаза. — Хорошо. Если это — твоя душа, Валера, то мне в ней места нет.
Она развернулась и вышла из ванной, перешагнув через валяющийся на полу уровень. Валера что-то кричал ей вслед про истеричку и про то, что она пожалеет, но Ирина его уже не слушала. Она шла в спальню, и в голове у неё, как на кассовом чеке, пробивались цифры. Не стоимости ремонта. А стоимости её свободы.
— Ты что, серьезно сейчас сумку достала? Из-за какой-то керамики? — Валера влетел в спальню, чуть не споткнувшись о порог. Его голос дрожал от смеси возмущения и липкого, холодного страха, который он безуспешно пытался утопить в агрессии. — Ира, положи вещи на место! Это детский сад! Мы семья или кто?
Ирина не обернулась. Она стояла у шкафа-купе и методичными, скупыми движениями сбрасывала одежду в большую спортивную сумку. Джинсы, свитера, белье. Никакой паники, никакого хаотичного метания. Только пугающая, хирургическая точность. Вжик — молния на отделении для обуви. Шлеп — на дно полетели кроссовки.
— Мы были семьей, Валера, пока ты не решил, что комфорт твоего собутыльника важнее моего мнения, — ответила она, не прекращая сборов. — Пока ты не превратил наш дом в притон для криворуких дегенератов. Я просила тебя об одном. Об одном, Валера! Нанять профессионалов. Но ты же у нас самый умный. Ты же экономист.
— Да я хотел как лучше! — заорал он, хватая её за локоть. — Я хотел эти деньги на отпуск отложить! На Турцию! Чтобы мы, как люди, отдохнули! А ты… Ты готова разрушить брак из-за трех кривых плиток!
Ирина медленно, с брезгливостью, отцепила его потные пальцы от своей руки. Она развернулась и посмотрела на мужа так, словно видела его впервые. И то, что она увидела, ей совсем не понравилось: помятый, пахнущий чужим перегаром мужчина, который даже сейчас, стоя по уши в проблемах, пытался выставить виноватой её.
— Давай посчитаем, «экономист», — её голос звучал сухо, как шелест купюр в банкомате. — Плитка — пятьдесят две тысячи. Испорчена вся. Ванна акриловая — двадцать восемь тысяч. Прожжена и исцарапана. Инсталляция — восемнадцать тысяч. Установлена так, что дверь не закрывается. Смесители — пятнадцать тысяч. Изуродованы газовым ключом. Клей, затирка, грунтовка — еще десятки тысяч.
Она сделала шаг к нему, заставив Валеру попятиться.
— Итого, Валера, твой «друг» Толик за два дня нанес нам ущерб на сто пятьдесят тысяч рублей. Это не считая демонтажа, который теперь будет стоить в два раза дороже, потому что сбивать эту порнографию со стен — адский труд. Ты сэкономил? Ты правда считаешь, что мы поедем в Турцию? Мы теперь даже на дачу не поедем, потому что денег на ремонт больше нет.
— Мы… мы кредит возьмем! — жалко пискнул Валера, понимая, что цифры звучат как приговор. — Переделаем! Я сам буду помогать! Толик проспится, он все отработает, он бесплатно переделает!
— Толик твой ничего не переделает, потому что руки у него растут из того места, на котором он сейчас сидит, — отрезала Ирина, застегивая молнию на сумке. — И жить в этом свинарнике, дышать цементной пылью и слушать храп твоего алкаша я не собираюсь. Я не нанималась прорабом в дурдом.
Она подошла к комоду, открыла верхний ящик и достала оттуда плотный конверт — их «подушку безопасности», и связку ключей от машины.
— Э! А ну положи! — Валера дернулся было к ней, но наткнулся на такой ледяной взгляд, что ноги его приросли к полу. — Это общие деньги! Ты не имеешь права!
— Это деньги, которые откладывала я со своих премий, пока ты искал себя и менял работы раз в полгода, — чеканно произнесла Ирина, убирая конверт во внутренний карман куртки. — И машина оформлена на меня. И куплена она была до того, как я имела глупость выйти за тебя замуж. Так что, Валера, это не грабеж. Это эвакуация активов.
Она перекинула ремень сумки через плечо. Тяжесть багажа показалась ей приятной, заземляющей.
— А как же я? — Валера растерянно развел руками. В его позе было столько инфантильной беспомощности, что Ирине стало тошно. — Ты меня бросишь тут одного? С этим… ремонтом? В разрухе? У меня же ни копейки до зарплаты!
— А ты не один, — Ирина горько усмехнулась, направляясь в прихожую. — У тебя есть Толик. Твой верный друг, твой «золотой мастер». Вот с ним и живи. Пусть он тебе готовит, стирает и рассказывает байки про армию. Вы же друг друга стоите. Два непризнанных гения.
Она вышла в коридор. Валера семенил следом, переходя от мольбы к угрозам: — Если ты сейчас уйдешь, назад дороги не будет! Слышишь? Я тебя не пущу обратно! Будешь локти кусать! Я мужик, я гордый!
Ирина обувалась, не обращая внимания на его крики. Она завязала шнурки, выпрямилась и посмотрела в сторону ванной. Оттуда, из темноты и сырости, донесся хриплый, требовательный голос проснувшегося Толика:
— Валерыч! Ну че там с пивом? У меня мотор сейчас встанет! Тащи опохмел, хозяин! И закусь какую-нибудь сообрази, жрать охота!
Валера замер, услышав этот голос. Он перевел взгляд с жены, которая уже открывала входную дверь, на темный проем ванной, откуда несло бедой и безысходностью.
— Слышишь? — Ирина кивнула в сторону звука. — Хозяин зовет. Иди, Валера. Служи. Это теперь твой уровень.
Дверь хлопнула. Щелкнул замок, отсекая Валеру от нормальной жизни. Он остался стоять в коридоре, в грязной футболке, посреди квартиры, превращенной в руины. В тишине отчетливо слышалось, как капает вода из плохо прикрученного крана, ударяясь о дно испорченной ванны. Кап. Кап. Кап.
— Валерыч! Ты оглох, что ли? — снова заорал Толик, и звук удара чего-то тяжелого о плитку эхом разлетелся по бетонной коробке.
Валера сполз по стене на пол, закрыл лицо руками и завыл, понимая, что самая дорогая плата за скупость — это не деньги. Это одиночество в обнимку с мешком цемента…
