Свадьба прошла скромно — человек тридцать в ресторане на окраине, букет невесты угодил прямо в лицо подруге Лены, и все дружно смеялись. Мать Артёма, Валентина Петровна, сидела за столом с натянутой улыбкой, которую Лена научилась распознавать ещё со времени первого знакомства. Эта улыбка означала: «Я терплю, но запоминаю».
Когда через неделю после свадьбы Артём объявил, что они нашли однушку в Южном Бутове и въезжают через три дня, Валентина Петровна перестала улыбаться вовсе.
— Зачем вам съёмная квартира? — она сидела на кухне в своей трёшке на Щёлковской и методично резала салат. — У меня комната пустует. Отец твой, царствие небесное, всегда мечтал, чтобы дети рядом были.
— Мам, нам нужно своё пространство, — Артём говорил осторожно, как сапёр, разминирующий поле. — Мы молодые, нам…
— Своё пространство, — передразнила Валентина Петровна. — Я тебя растила одна после того, как отец умер, ничего для тебя не жалела, а тебе пространство подавай. Хорошо. Живите где хотите.
Она встала из-за стола и демонстративно ушла в комнату. Артём посмотрел на Лену виноватым взглядом.
— Она переживёт, — тихо сказала Лена, хотя внутри у неё всё сжалось. Она знала — не переживёт. Точнее, переживёт, но не простит.
Квартира в Южном Бутове оказалась именно такой, как выглядела на фотографиях: чистой, светлой и безнадёжно далёкой от цивилизации. До метро — двадцать минут на автобусе, если повезёт с пробками. Обычно не везло. Артём работал программистом в офисе на «Белорусской», Лена — менеджером в строительной компании на «Таганке». Каждое утро они вставали в шесть, чтобы успеть к девяти. Вечером приползали домой измотанные, и сил хватало только на разогреть что-то в микроволновке.
— Надо машину брать, — сказал как-то вечером Артём, листая объявления на «Авито». — Вон, «Рено Логан» две тысячи десятого года, и просят не много. Нормальная тачка.
Лена подсчитала их общий бюджет. Зарплата Артём, её зарплата, минус аренда, продукты, по мелочи ещё. Откладывать получалось не много, и то если сильно экономить.
— Полгода копить придётся, — вздохнула она. — Или попросить у кого-то в долг.
У Лениных родителей просить было бесполезно — отец на пенсии, мать работала библиотекарем. Они и на свадьбу собрали последнее. Оставалась Валентина Петровна.
Лена не хотела. Интуиция, женская или просто человеческая, подсказывала, что это плохая идея. Но Артём так устал от дороги, так мечтательно смотрел на фотографии подержанных автомобилей, что она не выдержала.
— Позвони маме, — сказала она. — Попроси в долг. Мы вернём через полгода, максимум год.
Артём позвонил в субботу утром. Валентина Петровна пригласила их на обед — мол, по телефону такие вещи не обсуждают. Лена надела строгое платье, как на собеседование, и всю дорогу нервно теребила ремешок сумки.
Валентина Петровна встретила их приветливо, накрыла стол — борщ, котлеты, пирожки с вишней. Говорили о погоде, о соседях, о том, что у Марины Сергеевны с третьего этажа внук поступил в МГУ. Артём ждал подходящего момента, а Лена видела, как напрягается его челюсть.
Наконец, за чаем он заговорил:
— Мам, мы хотели тебя попросить… в долг. Триста тысяч. На машину. Дорога на работу убивает, по два с половиной часа в день тратим. А так — час максимум. Мы вернём, честное слово, через год максимум.
Валентина Петровна медленно поставила чашку на блюдце. На лице её отразилась целая гамма чувств: удивление, обида, что-то ещё, чего Лена не успела распознать.
— Триста тысяч, — повторила она. — На машину.
— Мы понимаем, что это большие деньги, — быстро заговорила Лена. — Но мы действительно вернём. Можем расписку написать… с процентами…
— С процентами, — Валентина Петровна усмехнулась. — Знаешь, Артём, я всю жизнь по одному принципу живу: родственникам в долг не даю. Это отношения портит. Сегодня дашь, завтра они не вернут — и привет, вы уже враги. Или вернут, но с обидой, мол, заставили унижаться. Нет уж, лучше сразу отказать.
— Но мам…
— Я тебе не мешаю, Артём. Вы сами решили отдельно жить — живите. Сами зарабатываете — сами и тратьте. Я свои деньги кровью и потом заработала. И откладываю не на машины, а на старость. Мне ещё лекарства покупать, в поликлиниках сидеть. Кто за мной ухаживать будет, когда совсем плохо станет?
В её голосе звучала такая горечь, что Лена вдруг почувствовала себя виноватой. Хотя в чём? В том, что они хотят жить своей жизнью?
— Мы не бросим тебя, — тихо сказал Артём.
— Посмотрим, — отрезала Валентина Петровна. — Пирожок возьмёшь? Я специально для тебя пекла.
Домой ехали молча. Артём смотрел в окно автобуса, Лена сжимала его руку. Она хотела что-то сказать, но не находила слов. Что тут скажешь? «Твоя мать — жадина»? «Она манипулирует тобой»? Или, может быть, она права, и они действительно эгоисты, бросившие её одну?
— Копим сами, — наконец произнёс Артём. — Будем на маршрутке по утрам ездить до метро. Так быстрее.
Они копили восемь месяцев. Экономили на всём: перестали ходить в кафе, покупали одежду только на распродажах, отказались от отпуска. Артём взял дополнительные заказы на фрилансе, работал по вечерам и выходным. Лена перешла на более высокооплачиваемую, но нервную должность. Валентине Петровне звонили раз в неделю, по воскресеньям. Она вежливо интересовалась их жизнью, но в голосе всегда слышалась холодность, как тонкий лёд на луже.
В марте они купили «Логан». Подержанный, немного побитый, но свой. Артём целовал руль, как влюблённый подросток, а Лена плакала от счастья и усталости прямо на переднем сиденье.
Жизнь стала проще. Артём возил Лену на работу, забирал вечером. Экономили час в день — час, который можно было потратить на сон или на то, чтобы просто посидеть вместе, попить чаю, поговорить. Мелочь, а какая радость.
А потом, как это часто бывает, дела пошли в гору. Артёма повысили до тимлида, зарплата подскочила до ста двадцати тысяч. Лена перешла в другую компанию на позицию руководителя отдела — девяносто тысяч. Они начали откладывать на первоначальный взнос по ипотеке. Мечтали о двушке. О ребёнке. О настоящей, а не съёмной жизни.
В июне позвонила Валентина Петровна. Голос её звучал необычно — не холодно, а даже как-то заискивающе.
— Артём, ты как, не занят? Мне нужно с тобой посоветоваться.
Они приехали в субботу. На столе опять был накрыт обед, но Валентина Петровна нервничала — это было видно по тому, как она постоянно поправляла салфетки, переставляла тарелки.
— Я тут решила, — начала она после обеда, — дачу купить. Ну, не дачу даже, а домик в деревне. Подмосковье, недалеко, час на электричке. Участок шесть соток, дом крепкий, не разваливается. Воздух, тишина. В старости там жить буду, огород разведу.
— Это хорошая идея, мам, — кивнул Артём.
— Вот только денег не хватает, — Валентина Петровна смотрела в свою чашку. — Полтора миллиона просят, у меня миллион двести накоплено. Триста тысяч не хватает.
Повисла тишина. Лена почувствовала, как непроизвольно напряглась — не от злости, даже не от обиды. От чего-то другого. От понимания, что вот он, момент истины.
— Я подумала, — продолжила Валентина Петровна, глядя теперь на Артёма, — может, вы мне поможете? В долг дадите. Я верну обязательно, через год. У меня пенсия неплохая, плюс подработки.
Артём открыл рот, чтобы ответить, но Лена его опередила. Она говорила спокойно, даже с лёгкой улыбкой:
— Вы знаете, Валентина Петровна, мы тут с Артёмом посоветовались недавно и решили жить по такому же принципу, как и вы. Родственникам в долг не давать. Это отношения портит, как вы совершенно справедливо сказали тогда. Сегодня дашь, завтра не вернут — и привет, вы уже враги. Или вернут, но с обидой. Поэтому нет, мы не сможем вам помочь.
Лицо Валентины Петровны побелело, потом покраснело. Она посмотрела на Лену таким взглядом, что та почувствовала, как по спине пробежал холодок.
— Ты… — начала было свекровь, но осеклась. Потом перевела взгляд на сына: — Артём, это ты так решил?
Артём молчал. Лена видела, как он мнётся, как борется сам с собой. Она тоже молчала — это был его выбор, его мать, его решение.
— Да, мам, — наконец выдавил он. — Мы так решили.
— Из-за той истории с машиной? — голос Валентины Петровны дрожал. — Ты мне мстишь? Я же объяснила тогда, почему не могла дать!
— Мы не мстим, — Лена старалась говорить максимально ровно. — Мы просто следуем вашей логике. Вы сами сказали, что это правильно. Мы согласны с вами.
— Это другое! — вскрикнула Валентина Петровна. — Я — мать! Я его вырастила, всю жизнь на него положила! А вы — молодые, здоровые, хорошо зарабатываете! У вас триста тысяч есть, я знаю!
— Откуда вы знаете про наши деньги? — нахмурилась Лена.
— Я же вижу, что Артём новый телефон купил. Я посмотрела, такой восемьдесят тысяч стоит, не меньше! Значит, деньги есть!
— Телефон в кредит, — устало сказал Артём. — И вообще, мам, это наши деньги. Мы их заработали сами.
— Сами! — Валентина Петровна всплеснула руками. — Да кто тебя вырастил? Кто учебники покупал, кто на курсы водил? Кто тебе всё покупал, чтобы ты не в чём не нуждался? Я! Одна! После смерти отца! И теперь, когда я прошу о помощи, ты мне отказываешь?!
— Вы нам тоже отказали, — Лена встала из-за стола. — Когда мы просили. Тогда вы говорили про принципы. Где же эти принципы сейчас?
— Да как ты смеешь! — Валентина Петровна тоже вскочила. — Ты кто такая? Ты в эту семью пришла, Артёма от матери отвернула, и теперь указываешь мне?!
— Мам, прекрати, — Артём встал между ними. — Лена права. Ты сама установила правила. Мы их соблюдаем.
— Я не это имела в виду, — голос свекрови сорвался на шёпот. — Я думала, ты поймёшь. Я же не просто так отказала. У меня действительно каждая копейка на счету была. А сейчас… сейчас другое дело.
— Чем другое? — спросила Лена. — Тем, что теперь просите вы?
Валентина Петровна опустилась на стул. Она вдруг стала выглядеть очень старой и очень усталой.
— Уходите, — тихо сказала она. — Просто уходите.
В машине Артём долго молчал, потом вдруг стукнул кулаком по рулю.
— Может, зря мы? — он смотрел прямо перед собой. — Она же действительно одна. И мать она мне, как-никак.
Лена положила руку ему на плечо.
— Ты сам сказал, мы на ипотеку копим. И потом, Артём, это вопрос не денег даже. Это вопрос… справедливости. Она может устанавливать правила только тогда, когда они ей выгодны? А когда невыгодны — они уже не работают?
— Но она же мать…
— И поэтому может делать что угодно? — Лена помолчала. — Послушай, я не хочу быть злой. Правда не хочу. Но когда мы просили, нам было действительно тяжело. Мы вставали в шесть утра, добирались по два с половиной часа. Я засыпала в метро. А она рассказывала нам про принципы. И тогда я подумала: хорошо, значит, так оно и работает в вашей семье. Теперь — те же правила. Или правила работают для всех, или это не правила, а отговорка.
Артём завёл машину. Они уехали.
Три недели Валентина Петровна не выходила на связь. Не отвечала на звонки, не перезванивала. Артём начал нервничать, хотел поехать, проверить, но Лена остановила:
— Дай ей время. Она взрослый человек. Переварит.
А потом свекровь позвонила сама. Голос у неё был деловой, даже бодрый.
— Артём, я дачу купила, — сообщила она. — Нашла ещё триста тысяч. Заняла у сослуживицы, вернее, у её дочери. Она в банке работает, быстро оформили. Буду отдавать год. С процентами, конечно. Но зато своя.
— Мам, это… это здорово, — Артём явно не знал, как реагировать.
— В следующие выходные приезжайте, покажу. Огурцы уже посадила, помидоры. Баньку надо будет починить, крыша течёт. Может, Артём, поможешь? Ты же в детстве отцу помогал, умеешь.
— Конечно, помогу.
— Только, — Валентина Петровна помолчала, — только пусть Лена тоже приезжает. Мне с ней поговорить надо.
В субботу они выехали рано утром. Деревня оказалась действительно в часе езды, живописная, с прудом и берёзовой рощей. Дом — старенький, но крепкий, с резными наличниками и большой верандой. Валентина Петровна встретила их в фартуке, в огороде, с лопатой в руках.
— Вот, гляньте, — она повела рукой вокруг. — Красота ведь. Воздух какой.
Они осмотрели участок, дом. Артём полез на крышу смотреть, где течёт. Валентина Петровна позвала Лену на кухню — чай пить.
— Садись, — она поставила на стол чайник, пряники. Села напротив.
Лена ждала. Она не знала, чего ждать, но ждала.
— Я сто раз передумала, говорить или нет, — начала Валентина Петровна. — Но скажу. Ты правильно сделала тогда. С деньгами.
Лена едва не поперхнулась чаем.
— Что?
— Правильно, — повторила свекровь. — Я злилась, конечно. Очень. Думала — вот стерва, отобрала моего сына, теперь ещё и издевается. Но потом подумала: а чего я ждала-то? Что они побегут мне деньги деньгами осыпать после того, как я им отказала? Я же сама правила установила. Сама.
Она помолчала, крутя в руках чашку.
— Знаешь, Лена, я когда отказала вам тогда, искренне считала, что права. Что учу Артёма самостоятельности. А на самом деле… — она вздохнула. — На самом деле обижалась. Что вы отдельно жить решили. Что я ему, видите ли, больше не нужна. Мне одиноко было, страшно. И я подумала: пусть он сам все трудности прочувствует, раз такой самостоятельный. Вот я его и наказала. Отказом.
Лена молчала. Не знала, что сказать.
— А когда ты мне отказала, — продолжила Валентина Петровна, — я сначала хотела проклясть вас обоих. Но потом села, подумала. И поняла: справедливо. По-честному. Я установила правила — по ним и живём. Я взрослая женщина, сама заработала, сама и должна решать свои проблемы. Нечего к детям по любому поводу бегать.
— Но вы же мать, — тихо сказала Лена. — И имеете право просить о помощи.
— А ты жена, — парировала Валентина Петровна. — И тоже имела право попросить. Но я отказала. Потому что обижалась. А обида — плохой советчик.
Они помолчали.
— Знаешь, что я поняла? — свекровь налила ещё чаю. — Что если я хочу, чтобы Артём был рядом, помогал, заботился — мне самой нужно быть рядом. Не обижаться, не наказывать. А поддерживать детей. Даже когда они решения принимают, которые мне не нравятся. Потому что это их жизнь, в конце концов.
— Валентина Петровна…
— Погоди. Я ещё не всё сказала, — она посмотрела Лене в глаза. — Я не прошу прощения. Я поступила так, как считала нужным. Ты — тоже. Мы квиты. Но я хочу, чтобы мы начали заново. Без обид, без счётов. Просто как… как семья. Нормальная семья, где люди друг друга поддерживают не из-за долга, а потому что любят.
Лена почувствовала, как к горлу подступает ком.
— Я бы хотела, — выдавила она.
— Ну и хорошо, — Валентина Петровна кивнула. — Тогда договорились. Пойдём проверим, а то Артём там на крыше голову себе сломает.
Они вышли во двор. Артём действительно балансировал на краю крыши с каким-то куском рубероида в руках.
— Артём, слезай немедленно! — крикнула Валентина Петровна. — Свалишься же!
— Сейчас, мам! Тут совсем чуть-чуть осталось!
Лена посмотрела на свекровь. Та смотрела на сына — и в глазах у неё была такая любовь, такая неподдельная, что Лена вдруг поняла: всё будет хорошо. Не сразу, не просто, но будет.
— Спасибо, — тихо сказала она.
— За что? — удивилась Валентина Петровна.
— За честность.
Свекровь пожала плечами:
— Ну, мы же родня. Родне хотя бы честными быть надо.
Артём спустился с крыши целый и невредимый. Они сидели на веранде до вечера, пили чай, говорили о ремонте, о планах, о том, что на следующий год можно будет в баньке попариться. Валентина Петровна рассказывала про соседей, смешные деревенские истории. Артём смеялся. Лена тоже.
А когда они уезжали, уже в сумерках, Валентина Петровна обняла Лену на прощание. Крепко, по-настоящему.
— Приезжайте ещё, — сказала она. — И не через месяц, а хоть в следующие выходные. Надо яблони посадить, вдвоём с Артёмом управимся быстрее.
— Приедем, — пообещала Лена.
И знала, что приедут. Потому что теперь это была не обязанность, не долг. А желание.
В машине Артём взял Лену за руку.
— Спасибо, что не дала мне тогда сломаться, — сказал он. — С деньгами. Я потом понял: если бы мы дали, она бы решила, что может со мной делать всё что угодно. Что я всегда побегу на её зов.
— А теперь?
— А теперь я побегу, — усмехнулся он. — Но не из страха или вины. А потому что хочу. Это ведь разница большая, правда?
— Огромная, — согласилась Лена.
Они ехали домой по ночному шоссе, и Лена думала о том, что семья — это странная штука. Иногда надо сказать «нет», чтобы сказать «да». Иногда надо отстраниться, чтобы сблизиться. И иногда самый честный поступок выглядит как жестокость, но потом оборачивается спасением.
Валентина Петровна купила свою дачу. Они с Артёмом починили крышу, посадили яблони. Через два года Лена с Артёмом взяли ипотеку. А ещё через год родилась дочка — Даша.
Валентина Петровна приезжала к ним раз в неделю, сидела с внучкой. Дашу она обожала — носила на руках, пела песенки, читала сказки. А летом они все вместе ездили на дачу — три поколения семьи.
Как-то раз, когда Даше было года два, они сидели на веранде, а девочка копошилась в песочнице.
— Знаешь, — сказала Валентина Петровна, — я иногда думаю, что хорошо, что та история с деньгами случилась.
— Почему? — удивилась Лена.
— Потому что мы сразу всё выяснили. А то бы я всю жизнь вас доставала, а вы бы терпели и злились. А так — честно вышло. Пусть и больно.
— Вы сказали, что родственникам в долг не даёте, — Лена улыбнулась, — вот и я вам денег не одолжила. Обиделись?
— Обиделась, — честно призналась Валентина Петровна. — А потом спасибо сказала. Про себя. Ты меня уважать научила, а я тебя. И это дороже любых денег.
Даша в этот момент с криком радости нашла в песочнице червяка и потащила его показывать.
— Баба! Баба, смотри!
— Ой, какой хороший червячок, — умилилась Валентина Петровна. — Положи его обратно, пусть живёт.
И Лена подумала, что да, действительно дороже. Намного дороже.
Потому что деньги приходят и уходят. А семья, настоящая семья, где люди друг друга уважают и не боятся быть честными, — это навсегда.
Даже если ради этой семьи пришлось сначала сказать очень твёрдое «нет».
