— Передай мне кетчуп, а то картошка суховата вышла, — Олег небрежно махнул вилкой в сторону холодильника, даже не отрывая взгляда от экрана телефона. — И хлеба еще отрежь, только не горбушку, я мягкое люблю.
Марина молча встала, достала красную пластиковую бутылку и поставила её на стол с чуть большим усилием, чем требовалось. Глухой стук пластика о столешницу заставил Олега на секунду поднять голову, но он тут же снова уткнулся в светящийся прямоугольник, скролля ленту новостей. В кухне пахло жареным луком и усталостью после рабочего дня. Марина сама едва держалась на ногах после десяти часов в офисе, но привычка быть «хорошей хозяйкой» гнала её к плите сразу после порога.
— Кстати, совсем забыл сказать, — проговорил Олег с набитым ртом, обильно поливая жареный картофель кетчупом. — В пятницу мать звонила. К нам тётка Надя приезжает. Ну, мамина сестра, которая из Сызрани. Поезд в шесть утра прибывает, надо будет встретить.
Марина замерла с ножом в руке. Лезвие так и не коснулось батона. Она медленно повернулась к мужу, пытаясь переварить услышанное. В её голове лихорадочно проносились планы на выходные: она хотела отоспаться, привести в порядок балкон, просто полежать в ванной в тишине.
— В смысле — приезжает? — голос Марины прозвучал ровно, но в нём уже звякнули металлические нотки. — В гости? Надолго? И почему я узнаю об этом в среду вечером, если она приезжает в пятницу?
Олег пожал плечами, отправляя в рот очередной кусок котлеты. Он жевал медленно, с наслаждением, совершенно не чувствуя, как сгущается воздух в их маленькой девятиметровой кухне.
— Ну да, в гости. У неё там со спиной проблемы какие-то, мать договорилась с врачом в областной. Курс процедур, массажи, то да сё. Недели на две, может, чуть больше. А сказал сейчас, потому что сам только вспомнил. Дел на работе завал, из головы вылетело.
— Две недели? — Марина аккуратно положила нож на доску. — Олег, у нас двухкомнатная квартира, а не пансионат. Где она спать будет? На диване в гостиной? А мы где вечерами будем находиться?
— Ой, ну чё ты начинаешь, Марин? — Олег поморщился, словно от зубной боли. — Ну постелем ей в зале, да. Она женщина неприхотливая, деревенская. Ей перины не нужны. Мать сказала, что гостиницы сейчас дорогие, денег у тётки нет, так что вариант только один — у нас. Не к чужим же людям едет. Родня.
Он произнёс это слово — «родня» — как индульгенцию, которая должна была автоматически снять все вопросы и возражения. Для Олега это было само собой разумеющимся: мама решила, мама распорядилась, а его дело — просто открыть дверь. Он даже не допускал мысли, что в этом уравнении есть еще одна переменная — его жена.
Марина села напротив мужа, глядя, как он вытирает хлебным мякишем жир с тарелки. Внутри неё поднималась горячая, удушливая волна. Это было не просто неуважение. Это было полное игнорирование её существования как хозяйки этого дома. Свекровь, Тамара Игоревна, всегда любила командовать парадом на расстоянии, но заселять к ним в квартиру посторонних людей без спроса — это был новый уровень.
— Подожди, — Марина сцепила пальцы в замок, чтобы они не дрожали. — Давай проясним. Твоя мама, даже не позвонив мне, решила, что её сестра будет жить у нас полмесяца. Ты, не спросив меня, согласился. И теперь ты ставишь меня перед фактом, что в моем доме будет жить чужая мне женщина, которую я видела один раз на нашей свадьбе пять лет назад?
Олег наконец отложил вилку и с раздражением посмотрел на жену. Его сытое, расслабленное лицо выражало искреннее недоумение.
— А зачем тебя спрашивать? Квартира общая. Это моя тётка. Мать попросила помочь. Что я должен был сказать? «Нет, мама, Марина против»? Чтобы выставить тебя стервой? Я, наоборот, конфликт сглаживаю. Приедет, переночует пару недель и уедет. Тебе жалко, что ли? Кусок мыла смылит или воды лишней выльет? Я оплачу коммуналку, не обеднеешь.
— Дело не в мыле, Олег! — Марина повысила голос, чувствуя, как его тупость пробивает её броню спокойствия. — Дело в том, что я здесь живу! Я прихожу с работы и хочу отдыхать, а не развлекать твою тётю! Я не хочу ходить в трусах по своему дому и думать, не смотрит ли кто. Я не хочу очередей в туалет и чужих разговоров на кухне. Почему твоя мать к себе её не взяла? У неё трешка, места вагон!
— У мамы ремонт в ванной, там пыль, грязь, — отмахнулся Олег, снова берясь за телефон. — И вообще, у неё давление. Ей покой нужен. А мы молодые, потерпим. Всё, Марин, закрыли тему. Билеты куплены, человек едет. Не позорь меня, будь человеком. Встретишь её, накормишь, чаю попьете. Может, подружитесь.
Его тон был таким снисходительным, словно он уговаривал капризного ребенка съесть манную кашу. Он уже всё решил. Точнее, за него всё решили, а он просто транслировал волю высшей инстанции. Марина смотрела на его макушку, на то, как он лениво почесывает ухо, и понимала: он её не слышит. И не услышит, пока она говорит на его языке.
Она резко встала. Стул с противным скрежетом проехался ножками по плитке.
— Почему это твоя мать распоряжается, кто будет жить у нас дома, а кто нет? Я с твоей тёткой вообще не знакома, так что я просто не пущу её к нам, и мне плевать, что на это скажет твоя мать! Понял?! — отчеканила Марина, глядя мужу прямо в глаза.
В кухне повисла не тишина, а скорее вакуум. Олег медленно опустил телефон. Его лицо начало наливаться краской — не от стыда, а от злости. Он не привык, чтобы с ним разговаривали в таком тоне. Тем более, когда речь шла о приказах его матери.
— Ты че несешь? — тихо, с угрозой спросил он. — Ты берега не попутала? Это сестра моей матери. Она приедет, и она будет здесь жить столько, сколько надо. А ты засунешь свой характер куда подальше и будешь вести себя прилично. Я хозяин в этом доме, и я сказал — гостям быть.
— Хозяин? — Марина горько усмехнулась. — Хозяин тот, кто решения принимает, Олег. А ты просто передатчик маминых желаний. Только у этого передатчика батарейки сели. Я тебе русским языком говорю: ноги её здесь не будет. Пусть сдает билеты, пусть едет в гостиницу, пусть ночует на вокзале. Мне всё равно. Здесь мой дом, моя крепость, и проходной двор я устраивать не позволю.
— Ты больная, — Олег сплюнул в пустую тарелку косточку от оливки, которую выудил из салата. — Истеричка. Проспишься — поумнеешь. В пятницу чтоб ужин был нормальный. Тётя Надя пельмени любит домашние. Не магазинные, а чтоб сама налепила. Поняла?
Он встал, сыто рыгнул и, не убрав за собой тарелку, вышел из кухни, бросив на ходу:
— Чай мне в комнату принеси. С лимоном.
Марина осталась стоять посреди кухни. Грязная тарелка с остатками кетчупа смотрела на неё как символ её семейной жизни. Пельмени. Домашние. Чтобы сама налепила. Она посмотрела на свои руки, на аккуратный маникюр, который делала вчера, выкроив два часа сна. Внутри что-то щелкнуло. Не громко, не страшно, просто механизм переключился с режима «терпение» на режим «уничтожение».
Она взяла тарелку Олега. Медленно подошла к мусорному ведру. И вместе с остатками еды смахнула туда все свои сомнения. Чай с лимоном? Будет тебе чай. Только такой, что ты его долго не забудешь.
Следующий вечер прошел в атмосфере холодной войны. Олег вел себя так, словно вчерашнего разговора не было вовсе, или он просто списал его на «женские гормоны». Он вернулся с работы пораньше, деловитый и шумный, сразу заняв собой все пространство гостиной. На журнальном столике уже лежал блокнот, в котором он размашистым почерком черкал какие-то пункты.
Марина сидела в кресле с ноутбуком, делая вид, что работает, но на самом деле просто наблюдала за мужем. Внутри неё, где-то в районе солнечного сплетения, скручивался тугой, ледяной узел. Она ждала. Ждала, когда он перейдет черту окончательно.
— Так, Марин, отвлекись на секунду, — Олег постучал ручкой по столу, требуя внимания. — Я тут логистику прикинул. Значит, расклад такой. Поезд прибывает в шесть ноль пять утра. Я завтра никак не могу, у меня летучка в девять, мне выспаться надо, да и перед шефом свежим быть. Так что встречать поедешь ты.
Марина медленно закрыла крышку ноутбука.
— Я поеду? — переспросила она, глядя на него как на умалишенного. — Олег, я тебе вчера сказала: я не участвую в этом цирке.
— Перестань, — он поморщился и отмахнулся, словно от назойливой мухи. — Хватит уже характер показывать. Дело серьезное. У тетки спина больная, ей тяжести таскать нельзя. Ты на машине прямо к перрону подъедешь, чемодан в багажник кинешь. Не на такси же ей тратиться, у неё каждая копейка на счету.
Он говорил это безапелляционным тоном начальника, раздающего поручения стажеру. Не просьба, не мольба о помощи — сухая разнарядка.
— И вот еще что, — Олег перевернул страницу блокнота. — Мать звонила днем, уточнила по питанию. Там всё сложно. У тёти Нади не только спина, но и желудок слабый. Гастрит с повышенной кислотностью или что-то типа того. Короче, наше хрючево ей нельзя. Никакого жареного, острого, соленого. Всё только на пару.
— На пару? — Марина почувствовала, как уголок губ дернулся в нервной усмешке. — И кто же будет ей готовить это диетическое меню? Ты?
Олег посмотрел на неё с искренним недоумением. В его глазах читалась святая простота человека, который ни разу в жизни не задумывался, откуда в холодильнике берется еда.
— Марин, ну не включай дуру. Я работаю до семи, иногда до восьми. Когда мне у плиты стоять? Ты же женщина, ты лучше знаешь, как эти кашки-малашки варить. Супчики там протертые, котлетки паровые. Мама сказала, ей нужно дробное питание, пять раз в день. Ты уж проследи, чтобы она ела по часам.
— По часам? — Марина встала. Её голос стал тихим, почти шелестящим. — Олег, я тоже работаю. С девяти до шести. Мне когда ей супчики протирать? Ночью? Или мне уволиться ради комфорта твоей тёти?
— Ой, да ладно тебе прибедняться! — Олег раздраженно швырнул ручку на диван. — У тебя работа — бумажки перекладывать. Возьми отгулы. Или за свой счет пару недель. Скажи, семейные обстоятельства. Не чужие же люди! Мать сказала, что тёте Наде нужен уход и покой. А еще её надо будет возить на процедуры в клинику на другой конец города. Каждый день к десяти утра. На общественном транспорте ей трястись вредно. Так что ты будешь её возить, ждать там час-полтора и везти обратно.
Марина смотрела на мужа и видела перед собой совершенно незнакомого человека. Это был не тот мужчина, с которым она ходила в кино и строила планы на ипотеку. Это был сытый, наглый, эгоистичный потребитель, для которого она была чем-то средним между бесплатным таксистом, кухаркой и сиделкой. Она вдруг отчетливо поняла: он не просто не уважает её время. Он считает её время своей собственностью. Собственностью клана.
— То есть, — медленно проговорила Марина, — я должна взять отпуск за свой счет, потерять в зарплате, работать твоим личным водителем и поваром, и всё это ради женщины, которая даже не удосужилась мне позвонить и спросить, удобно ли мне её принять?
— Дались тебе эти звонки! — взревел Олег, вскакивая с дивана. — Это родня! Кровь не водица! Билеты уже куплены, Марин! Невозвратные! Три с половиной тысячи рублей! Ты хочешь, чтобы деньги на ветер улетели? Мать из пенсии выделяла, старалась. Тётка там чемоданы пакует, гостинцы везет — варенье, грибы. А ты тут нос воротишь?
— Мне плевать на её грибы, Олег. И на три тысячи твоей мамы мне тоже плевать. Я могу дать тебе эти три тысячи прямо сейчас, только чтобы я её здесь не видела.
— Заткнись! — рявкнул Олег, и лицо его пошло красными пятнами. — Ты совсем очерствела. Эгоистка. Только о себе думаешь. «Мой комфорт, моя работа». А о долге ты подумала? О том, что людям помогать надо? Короче так. Разговор окончен. Тётка приезжает завтра. Ты её встретишь, привезешь, накормишь и спать уложишь. И чтоб без кислой рожи. Я не позволю тебе позорить меня перед родственниками.
Он схватил со стола листок со списком.
— Я сейчас в магазин. Тут список продуктов для диеты: индейка, кабачки, брокколи, крупы какие-то специальные. Закуплюсь сразу на неделю, чтобы ты мне потом мозг не выносила, что готовить не из чего. А ты пока подготовь комнату. Освободи полку в шкафу, постельное белье свежее достань — то, которое с цветочками, парадное. И пыль протри, а то на комоде пальцем писать можно.
Олег сунул ноги в кроссовки, накинул куртку и, звеня ключами, направился к выходу. Он был уверен в своей победе. Он считал, что, повысив голос и стукнув кулаком по столу, он утвердил свой патриархальный статус.
— И чтобы к моему приходу настроение у тебя улучшилось, — бросил он уже из прихожей. — Не порть мне вечер.
Хлопнула входная дверь. Зажужжал замок — Олег закрыл её на два оборота, по привычке. Марина осталась стоять посреди комнаты. В тишине квартиры еще висело эхо его командного голоса. «Освободи полку». «Свежее белье». «За свой счет».
Она подошла к окну. Через минуту внизу появилась фигура Олега. Он шел к своей машине, размахивая пакетом для покупок, уверенный, правый, довольный собой. Он шел покупать кабачки для тёти Нади.
Марина глубоко вдохнула. Воздух в квартире казался спертым, пропитанным чужой волей. Но страха больше не было. И злости — той, горячей, истеричной — тоже не было. Осталась только ледяная, кристалльная ясность. Она посмотрела на часы. До ближайшего супермаркета ехать минут пятнадцать. Там он проведет минимум полчаса — Олег любил выбирать продукты долго, придирчиво щупая каждый овощ. Плюс дорога назад. У неё был час. Может, чуть больше.
— Постельное белье с цветочками, значит… — прошептала Марина в пустоту.
Она развернулась и пошла не в спальню, а в кладовку, где на верхней полке, за банками с краской, лежал старый, запылившийся чемодан Олега, с которым он когда-то переехал к ней. Время пришло.
Марина дейходила быстро, словно хирург во время сложной, но экстренной операции. В голове не было ни тумана, ни паники, только холодный, звенящий алгоритм действий. Она прошла в спальню, где на прикроватной тумбочке всё еще лежала недочитанная Олегом книга по саморазвитию — ироничная деталь в свете последних событий.
Она сдернула с антресолей его старый дорожный чемодан. Тот самый, с которым он переехал к ней три года назад. Тогда этот чемодан казался ей символом начала новой счастливой жизни, сейчас же он выглядел просто потертым баулом на колесиках с заедающей молнией. Марина бросила его на кровать, открыла, и нутро чемодана пахнуло затхлостью и прошлым.
— Постельное белье с цветочками, говоришь? — тихо произнесла она, рывком распахивая дверцы шкафа. — Будет тебе белье. И цветочки будут. На могиле нашего брака.
Она не стала швырять вещи комом, как показывают в дешевых сериалах. Нет, она действовала методично и аккуратно. Это было принципиально важно. Если бы она просто выкинула всё в кучу, это выглядело бы как истерика слабой женщины. А аккуратно сложенные стопки говорили о другом: решение принято взвешенно, обжалованию не подлежит.
В чемодан отправились джинсы, футболки, его любимый растянутый свитер, парадные рубашки, которые она сама гладила еще в воскресенье. Туда же полетели носки, свернутые в тугие шарики, и нижнее белье. Марина работала как автомат: взять, сложить, убрать. Она освобождала полки, и с каждой убранной вещью в квартире становилось словно бы легче дышать. Пространство очищалось от его присутствия, от запаха его дешевого дезодоранта, от его бесконечного «я сказал», «мама велела», «ты должна».
Когда основной отсек заполнился, она сходила в ванную. Сгребла с полки его бритву, зубную щетку, начатый тюбик пасты и гель для душа. Всё это упаковала в пакет и засунула в боковой карман. Туда же отправилась зарядка для телефона, валявшаяся на кухне. Она не хотела оставлять ни единого повода для его возвращения. Никаких «я только за документами» или «забыл тапочки». Кстати, тапочки она положила сверху.
Застегнув молнию, Марина выкатила тяжелый чемодан в прихожую. Затем вернулась за зимней курткой и ботинками Олега. Всё это она вынесла на лестничную площадку. Подъезд встретил её тишиной и запахом хлорки — уборщица была утром. Марина поставила чемодан у стены, рядом аккуратно пристроила обувь, а куртку повесила на ручку чемодана. Получилась своеобразная инсталляция под названием «Выход есть».
— С вещами на выход, — выдохнула она, отряхивая руки.
Вернувшись в квартиру, она не стала закрывать дверь на старый замок. Вместо этого она направилась к ящику с инструментами, который хранился в кладовке. Олег редко туда заглядывал — руки у него росли не совсем из того места, и любой мелкий ремонт обычно заканчивался вызовом мастера или скандалом. Но Марина знала, что там, на дне, в заводской смазке и упаковке, лежит новый цилиндровый механизм для замка. Она купила его полгода назад, когда у соседей заело дверь, просто на всякий случай, «чтоб было». Вот и пригодился.
Она достала крестовую отвертку. Металл холодил ладонь, придавая уверенности. Марина подошла к открытой входной двери. С торца торчал винт, удерживающий личинку. Она вставила отвертку в пазы и с усилием повернула. Винт поддался не сразу, словно сопротивляясь переменам, но Марина нажала сильнее. Скрипнув, резьба пошла.
— Прости, Олег, но твоя мама сюда не войдет. И ты тоже, — прошептала она, выкручивая длинный болт.
Она вставила ключ в старую скважину, чуть повернула и потянула на себя. Старая личинка выскользнула из гнезда, словно гнилой зуб. Марина с брезгливостью отложила её на тумбочку. Теперь в двери зияла сквозная дыра, через которую был виден подъездный свет.
Распаковав новый механизм, она вставила его на место. Блестящий, пахнущий маслом металл вошел идеально. Закрутить фиксирующий винт было делом одной минуты. Марина проверила работу: вставила новые ключи, повернула. Язычок замка плавно, с приятным маслянистым щелчком выдвинулся и спрятался обратно.
Щелк-щелк.
Этот звук был музыкой. Это был звук границы. Звук, который отделял её личное пространство от безумного мира Олега и его родни. Больше никто не сможет открыть эту дверь своим ключом. Больше никто не войдет сюда без её разрешения.
Она захлопнула дверь. Повернула вертушку изнутри. Потом вставила ключ и сделала еще два оборота для верности. Теперь квартира была герметична.
Марина посмотрела на часы. Прошло сорок минут. Олег должен вернуться с минуты на минуту, нагруженный диетической индейкой и брокколи. Она представила, как он выходит из лифта, видит свой чемодан, но мозг его, привыкший к комфорту и безнаказанности, сначала откажется воспринимать реальность.
Она прошла на кухню, смела в мусорное ведро старую личинку замка и старые ключи Олега. Затем налила в чайник свежей воды и нажала кнопку. Пока вода закипала, она достала свою любимую кружку — большую, керамическую, которую Олег всегда грозился выкинуть, потому что она «занимает много места в сушилке».
Марина насыпала заварку, бросила дольку лимона — себе, а не ему. В квартире воцарилась абсолютная, звенящая чистота. Не было ни страха, ни сожаления. Только легкая усталость, как после генеральной уборки, когда выкинул весь хлам, копившийся годами.
В этот момент в дверь позвонили. Коротко, уверенно. Так звонит хозяин, у которого просто руки заняты пакетами.
Марина сделала глоток чая, ощущая, как горячая жидкость согревает горло. Она не торопилась. Пусть позвонит еще раз.
Звонок повторился — более настойчиво, длинно. А следом послышался звук, которого она ждала: скрежет ключа, пытающегося войти в скважину, которая его больше не принимала.
— Чё за фигня… — донеслось глухо из-за двери.
Шорох, возня, звон пакетов, опускаемых на пол. Снова скрежет металла о металл. Олег пытался открыть дверь, еще не понимая, что этот дом для него закрыт навсегда. Марина поставила кружку на стол и медленно, с прямой спиной, пошла в прихожую. Шоу начиналось.
Звуки за дверью сменились с простого недоумения на глухую, нарастающую ярость. Сначала Олег еще пару раз с остервенением дернул ручку, словно надеясь, что механизм заело случайно. Затем повисла короткая пауза — видимо, в этот момент он перевел взгляд вниз и наконец осознал, что за натюрморт выстроен у его ног. Старый чемодан, зимняя куртка, небрежно брошенная поверх ручки, и стоптанные домашние тапки, сиротливо притулившиеся у порога.
— Марин, ты чё, совсем берега попутала? — голос Олега прозвучал приглушенно через толстый слой металла и шумоизоляции, но интонация была предельно ясной. В ней смешались страх и попытка вернуть контроль. — Это что за перфоманс? Открывай немедленно! У меня пакеты тяжелые, там индейка течет!
Марина стояла в метре от двери, скрестив руки на груди. Она смотрела на глазок, но не приближалась к нему. Ей не нужно было видеть его лицо — она прекрасно представляла эту гримасу обиженного ребенка, у которого отобрали любимую игрушку.
— Индейку можешь оставить себе, Олег, — громко и отчетливо произнесла она. — И кабачки тоже. Они тебе пригодятся. Мама наверняка любит диетическое.
— Какая мама? Ты о чем вообще? — Олег ударил ладонью по двери. Удар вышел гулким, плоским. — Кончай дурить! Я устал как собака. Открой дверь, поговорим нормально. Ключ не подходит, ты что, замок сменила? Ты в своем уме?
— В полном, — спокойно ответила Марина. — Впервые за три года я абсолютно в своем уме. Я собрала твои вещи. Всё, что нашла: от трусов до зарядки. Если что-то забыла — напишешь список, я передам через консьержку внизу. Но в квартиру ты больше не войдешь.
За дверью послышался шорох, звон стекла — видимо, пакет с продуктами все-таки опустился на грязный кафель подъезда.
— Ты не имеешь права! — взвизгнул Олег. Его голос сорвался на фальцет. — Это и моя квартира тоже! Мы в браке! Я полицию вызову! Я дверь выломаю!
— Ломай, — равнодушно согласилась Марина. — Только учти, замок новый, дорогой. А полиция… Ну вызывай. Скажешь им, что жена не пускает домой, потому что ты решил превратить квартиру в общежитие для родственников. Думаю, они посмеются. А пока они едут, ты как раз успеешь подумать, где ночевать будешь.
— Ты тварь, Марина! — заорал он так, что, наверное, слышно было на первом этаже. — Завтра в шесть утра тётка приезжает! Куда я её поведу? Ты понимаешь, что ты подставляешь меня перед всей родней? Мать меня со свету сживет! Что я ей скажу? Что моя жена — психопатка?
Марина усмехнулась. Вот оно. Даже сейчас, стоя на лестничной клетке с чемоданом, он думал не о том, что теряет семью. Не о том, что сделал больно женщине, с которой жил. Он думал о том, что скажет мама. Это было настолько жалко, что вся оставшаяся злость улетучилась, уступив место брезгливости.
— Скажи ей правду, Олег, — Марина подошла вплотную к двери и заговорила тише, но жестче. — Скажи, что ты выбрал быть хорошим сыном, а не хорошим мужем. Ты сделал свой выбор вчера, когда решил, что мое мнение в этом доме ничего не стоит. Теперь ты свободен. Можешь жить с мамой, с тётей Надей, с кем угодно. Снимай квартиру, вези их всех туда и обслуживай хоть круглосуточно. Вари супчики, три спинки, вози по врачам. Но без меня.
— Да кому ты нужна будешь с таким характером! — Олег перешел на прямые оскорбления, пытаясь ужалить побольнее. — Я тебя из грязи вытащил! Ты в этой квартире никто! Я на развод подам, ты без штанов останешься! Открой, дрянь, я заберу документы!
— Документы в боковом кармане чемодана, — отрезала Марина. — Вместе с паспортом и твоим драгоценным списком продуктов. Проверяй.
За дверью зашуршала молния. Слышно было, как он лихорадочно роется в вещах, раскидывая аккуратно сложенные стопки.
— Нашла! — рявкнул он через минуту. — Думаешь, я буду унижаться? Да пошла ты! Я сейчас поеду к матери. И мы такое устроим, что ты пожалеешь, что на свет родилась. Ты еще приползешь, будешь прощения вымаливать. Тётка Надя — святой человек, а ты… Ты просто эгоистичная дрянь!
— Счастливого пути, Олег, — Марина почувствовала, как с плеч свалилась огромная бетонная плита. — И пакеты с брокколи не забудь. Жалко, если пропадут.
— Чтоб ты сдохла в этой квартире одна! — это было последнее, что он выкрикнул, прежде чем послышался грохот колесиков чемодана по плитке.
Марина стояла и слушала. Она слышала, как он с трудом вызывает лифт, как матерится, пытаясь затащить внутрь чемодан и пакеты с едой. Слышала, как двери лифта с лязгом закрылись, и гул мотора начал удаляться вниз, увозя из её жизни пятно, которое она по ошибке принимала за мужа.
Она не стала плакать. Не было ни истерики, ни желания налить вина, ни дрожи в руках. Было только странное, непривычное ощущение тишины. Настоящей тишины, которая принадлежит только ей.
Марина вернулась на кухню. Чай уже остыл, но это было неважно. Она взяла телефон. На экране высветилось пять пропущенных от свекрови. Тамара Игоревна, видимо, уже получила первые сводки с фронта от любимого сына и жаждала крови.
Марина посмотрела на фотографию свекрови на экране — поджатые губы, строгий взгляд.
— А вот это уже лишнее, — пробормотала она.
Палец уверенно нажал кнопку «Заблокировать». Следом в черный список отправился номер Олега. И номер неизвестной тёти Нади, который муж скинул ей вчера, — на всякий случай, превентивно.
Она подошла к окну. Внизу, у подъезда, Олег запихивал чемодан в багажник своей машины. Пакет с продуктами порвался, и по асфальту раскатились зеленые кабачки. Он пинал их ногами, размахивал руками, что-то кричал в пустоту ночного двора. Выглядело это не страшно, а нелепо.
Марина задернула штору.
— Ну вот и всё, — сказала она пустой кухне. — Зато пельмени лепить не надо.
Она выключила свет и пошла в спальню, где впервые за долгое время ей предстояло спать одной, по диагонали, на всем пространстве кровати, без храпа под ухом и без необходимости вставать в шесть утра, чтобы готовить кому-то завтрак. Гостиница закрылась. Хозяйка ушла на выходной. Навсегда…
