— Оль, может, не надо? Двадцать тысяч в этом месяце. Прямо впритык идём.
Я замерла с телефоном в руке, палец завис над иконкой банковского приложения. На экране светилась фотография синего пуховика — неброского, но тёплого, с хорошей скидкой. Егор стоял в дверном проёме кухни, скрестив руки на груди. Его лицо выражало привычную смесь усталости и виноватой просьбы. Я медленно заблокировала телефон и сунула его в карман старого пальто. Пальто, которое я носила уже четвёртый сезон и подкладка которого на левом боку разошлась так, что рука проваливалась куда-то в холодную пустоту.
Двадцать тысяч. Солидная сумма. Именно столько мы каждый месяц последние полгода отправляли его сестре Марине. Её история, рассказанная Егором сбивчивым, полным сочувствия голосом, была похожа на сценарий дешёвой драмы. Уволили с работы по сокращению, парень-мерзавец выставил за дверь, а хозяин съёмной квартиры, разумеется, оказался зверем и дал неделю на сборы. Всё это в чужом, большом городе, где у неё никого, кроме нас, не было. Поначалу я искренне сочувствовала. Мы же семья. Кто, если не мы?
Но «временно» растянулось на шесть месяцев. Шесть месяцев, за которые наша жизнь превратилась в сплошной режим экономии. Сначала мы отменили отпуск. Билеты в Италию, о которой я мечтала со студенчества, сгорели вместе с невозвратным депозитом за отель. Егор тогда обнял меня и сказал: «Ничего, родная, съездим в следующем году. Сейчас Марине нужнее». Потом я отказалась от абонемента в фитнес-клуб. Потом мы перестали ходить в кино и кафе с друзьями. Мой гардероб замер в прошлом, а на все вопросы подруг я отшучивалась, что стала адептом осознанного потребления.
Сегодняшний вечер ничем не отличался от предыдущих. Я разбирала пакеты с продуктами из самого дешёвого супермаркета на районе, мысленно прикидывая, на сколько дней удастся растянуть эту куриную грудку. Егор, как по расписанию, сел на диван и взял в руки телефон. Это был его ритуал. Он открывал мессенджер, и его лицо приобретало страдальческое выражение.
— Опять пишет, — вздохнул он так, будто на его плечи взвалили весь мир. — Говорит, на собеседовании отказали. Сказали, что у неё «потухший взгляд». Ты представляешь, какая наглость? Девчонку довели совсем.
Я молча выкладывала макароны на полку. Я не хотела представлять. Я хотела новый пуховик. Я хотела бокал вина в пятницу вечером. Я хотела перестать чувствовать себя вечной должницей перед его сестрой, которую видела всего пару раз в жизни.
— Спрашивает, сможем ли мы накинуть сверху ещё пять тысяч в этом месяце. На лекарства. Говорит, на нервной почве совсем расклеилась, врач прописал что-то успокоительное.
Он посмотрел на меня своим фирменным щенячьим взглядом. Взглядом, который раньше заставлял моё сердце таять, а теперь вызывал лишь глухое раздражение. Он знал, что я не откажу. Потому что отказать — значило прослыть бессердечной стервой, которая не вошла в положение «бедной девочки». Я поставила на плиту кастрюлю с водой и, не оборачиваясь, бросила через плечо:
— Хорошо. Отправляй.
Он тут же оживился. В тишине кухни раздались короткие пиликающие звуки
— Егор быстро набирал сумму в приложении. Через полминуты он подошёл ко мне сзади и обнял за плечи. Его телефон звякнул, подтверждая списание средств. Двадцати пяти тысяч рублей. Стоимость моего пуховика и нашего с ним похода в хороший ресторан.
— Спасибо, родная. Я знал, что ты поймёшь. Она же моя сестра. Одна у меня. Выкарабкается, всё нам вернёт, вот увидишь.
Я стояла, глядя на пузырьки, поднимающиеся со дна кастрюли, и чувствовала, как его руки на моих плечах становятся невыносимо тяжёлыми. Я не верила, что она что-то вернёт. Я уже вообще ни во что не верила. Я просто ждала, когда этот марафон чужого несчастья, который мы оплачивали из своего кармана, наконец-то закончится.
Ночи стали моим единственным личным временем. Когда Егор засыпал, я оставалась на кухне с чашкой дешёвого травяного чая и телефоном. Это было моё маленькое убежище от реальности, где каждый рубль был на счету. Я не смотрела на дорогие вещи или туристические блоги — это было бы слишком жестоким самоистязанием. Я просто листала ленту, просматривая фотографии детей моих бывших коллег, чьи-то кулинарные эксперименты, глупые мемы. Бездумное скольжение пальца по экрану, помогающее обнулить мысли перед сном.
В одну из таких ночей, когда за окном завывал промозглый ноябрьский ветер, я наткнулась на пост Кати Смирновой. Мы когда-то работали вместе, а теперь были связаны лишь формальной дружбой в соцсетях. Катя выложила целую серию снимков. Ярких, солнечных, кричащих о роскоши. Подпись гласила: «Незабываемый уик-энд в Дубае! Спасибо всем, кто был рядом!» Я бы пролистнула дальше, но что-то на первом фото заставило меня остановиться. Группа смеющихся людей на белоснежной палубе яхты, а на заднем плане — знаменитый отель-парус.
Я увеличила изображение. Лица были расслабленными, загорелыми. И среди них, в центре, стояла девушка в ярко-красном бикини, вскинув к небу бокал с чем-то игристым. Она смеялась, запрокинув голову, и её длинные светлые волосы разметал морской ветер. Мои пальцы похолодели. Это была Марина. Сестра моего мужа. Та самая «бедная девочка с потухшим взглядом», которая, по словам Егора, не выходила из съёмной конуры и питалась одними макаронами. Но на этом фото не было и намёка на депрессию. Была только чистая, незамутнённая эйфория человека, наслаждающегося жизнью на полную катушку.
Моё дыхание перехватило. Я медленно провела пальцем влево. Следующий снимок — Марина позирует у штурвала, кокетливо подмигивая в камеру. Её ногти покрыты идеальным алым лаком, на запястье поблёскивает тонкий золотой браслет. Ещё один свайп — она с подругами в шикарном ночном клубе, вокруг кальяны и пирамиды из коктейлей. Мир вокруг меня сузился до размеров светящегося прямоугольника в моих руках. Я вернулась к первому фото и открыла комментарии. Сердечки, восторженные эпитеты, завистливые смайлики. Я прокручивала их вниз, пока не наткнулась на знакомое имя. Марина Романова. Её собственный аккаунт.
И под ним её комментарий, оставленный шесть дней назад: «Спасибо лучшему брату за этот сказочный отдых! ❤️».
Сердце не забилось чаще. Оно, наоборот, будто остановилось. В голове воцарилась абсолютная, звенящая пустота, которая через секунду сменилась ледяной, кристальной ясностью. Шесть дней назад. Это был тот самый день, когда Егор просил у меня дополнительные пять тысяч «на лекарства для Марины». Очевидно, аспирин в дубайских аптеках стоит недёшево.
Я не стала плакать. Не стала будить Егора и тыкать ему в лицо телефоном. Это было бы слишком просто, слишком эмоционально. Вместо этого я сделала то, что подсказал мне мой внезапно проснувшийся, холодный разум. Я сделала скриншот. Чёткий, качественный. Потом ещё один — с комментариями. И ещё один — с увеличенным лицом счастливой Марины. Затем я спокойно зашла в профиль Кати и сохранила все фотографии с этой вечеринки себе в закрытый альбом. Улики.
Потом я вернулась в свой онлайн-банк. Открыла историю переводов. И нашла его. Ровно шесть дней назад. Перевод на карту Марины Романовой. Двадцать пять тысяч рублей. Я сделала скриншот и этой страницы. Пазл сложился. Каждая ложь, каждое его «спасибо, родная, ты всё понимаешь», каждое моё «да, конечно, отправляй» выстроились в одну уродливую, унизительную картину.
Я положила телефон на стол. Чай в чашке давно остыл. Моё милосердие, моё сочувствие, моя готовность жертвовать собой ради «семьи» — всё это испарилось без следа. Осталась только холодная, спокойная ярость и план действий, который рождался в моей голове сам собой, чёткий и неотвратимый, как приговор. Я больше не была жертвой. Я становилась судьёй.
Следующие два дня я жила словно в замедленной съёмке. Я двигалась по квартире, готовила ужин, отвечала на вопросы Егора — всё на автомате. Но внутри меня работала какая-то новая, холодная программа. Я ждала. Я знала, что он обязательно даст мне повод. Люди, привыкшие лгать и получать то, что им нужно, не меняют своих привычек, пока их не ткнут носом в последствия. Моя роль была проста: дождаться очередного акта этого театра абсурда.
Момент настал в пятницу вечером. Я стояла у плиты и механически помешивала жарившуюся картошку. Егор, как обычно, сидел на диване, уткнувшись в телефон. Воздух в кухне был густым от запаха масла и моего ледяного спокойствия. Наконец, он издал тот самый, хорошо отрепетированный тяжёлый вздох.
— Маринке опять не везёт, — начал он привычную партию. — Хозяин квартиры, представляешь, сказал, что со следующего месяца поднимает аренду. Ещё на три тысячи. Говорит, инфляция. Зверь, просто зверь. Куда ей теперь?
Я молча перевернула картошку на другой бок. Шипение масла было единственным ответом. Егор выдержал паузу, ожидая моей реакции. Не дождавшись, он продолжил, добавив в голос трагических ноток.
— Пишет, что совсем руки опускаются. Может, мы в этом месяце чуть пораньше ей отправим? И добавим эти три тысячи. Чтобы она хоть за жильё не переживала. А то ведь совсем сляжет.
Я выключила плиту. Поставила сковороду на подставку. Вытерла руки о полотенце. Каждый мой жест был выверенным, лишённым всякой суеты. Я повернулась и посмотрела на него. Он сидел в своей обычной позе — чуть ссутулившись, с телефоном в руках и выражением вселенской скорби на лице. Он играл свою роль, даже не подозревая, что занавес вот-вот упадёт.
Не говоря ни слова, я подошла к столу, взяла свой телефон и разблокировала его. Открыла галерею. Тот самый альбом. Я подошла к дивану и протянула ему аппарат. На экране во весь рост сияла его сестра в красном бикини на палубе белоснежной яхты.
Он непонимающе моргнул. Взял телефон, поднёс ближе к глазам.
— Это что? Страница Кати?
— Листай, — мой голос прозвучал ровно и глухо, как будто доносился издалека.
Он неуверенно смахнул изображение. Появилось фото из ночного клуба. Потом ещё одно, с коктейлями. Его пальцы замерли. Я видела, как кровь медленно отхлынула от его лица, оставив на коже землистый оттенок. Он вернулся к первому снимку, увеличил его, а затем открыл комментарии. Его взгляд вцепился в одну-единственную строчку. «Спасибо лучшему брату за этот сказочный отдых!».
— Оль… это… это не то, что ты думаешь, — пролепетал он, поднимая на меня растерянные глаза. — У неё была жуткая депрессия. Ей нужна была перезагрузка, смена обстановки… Я просто хотел помочь.
Он всё ещё не понял. Он думал, что можно будет придумать очередную жалостливую историю. Что можно будет всё объяснить, заболтать, замять. Он ошибся.
Я медленно наклонилась к нему, забирая свой телефон из его ослабевших пальцев. Я посмотрела ему прямо в глаза, вкладывая в каждое слово весь холод последних шести месяцев.
— Ты отправлял деньги своей сестре на съёмную квартиру, а она постит фото из Дубая, благодаря тебя за путёвку? Егор, я надеюсь, её депрессия прошла, потому что у тебя она сейчас начнётся!
Его лицо прошло через быструю смену масок: сначала недоумение, потом попытка нащупать почву для привычной жалости, и наконец — животный страх. Он понял, что старые трюки больше не работают. Игра окончена.
— Оля, подожди, давай поговорим, — он сделал шаг ко мне, протягивая руку, словно хотел коснуться моего плеча. — Ты всё неправильно поняла. Это был подарок ей на день рождения, просто… просто он совпал. Я хотел сделать сюрприз…
Я сделала шаг назад, уклоняясь от его прикосновения. Моё спокойствие, казалось, пугало его гораздо больше, чем крик или истерика. Я не собиралась спорить, что-то доказывать или слушать его жалкое враньё. Зачем? Факты были на экране моего телефона. А решение — в моей голове.
— Сюрприз? — я усмехнулась, но в этой усмешке не было ни капли веселья. — Отличный сюрприз. Мы полгода едим макароны, чтобы твоя сестра могла пить шампанское на яхте. Очень благородно с твоей стороны. И с моей.
Не дожидаясь ответа, я обошла его, прошла к кухонному столу и села. Достала из ящика ноутбук, открыла его. Гудение заработавшего кулера было единственным звуком в комнате. Егор застыл посреди гостиной, глядя на меня так, будто я была незнакомкой, случайно забредшей в его квартиру.
— Что… что ты делаешь? — его голос был растерянным.
— Работаю, — коротко ответила я, не отрывая взгляда от экрана. Я вошла в личный кабинет нашего общего банковского счёта. Того самого, куда поступали обе наши зарплаты и с которого мы так щедро спонсировали чужую красивую жизнь. Пальцы быстро забегали по клавиатуре. Перевести средства. Выбрать счёт зачисления — мой личный. Сумма. Я на мгновение задумалась, вспоминая цены на туры в Дубай, стоимость перелёта и примерные расходы. Затем ввела круглое число. Сто пятьдесят тысяч. По шесть месяцев экономии. Плюс моральный ущерб.
— Я только что перевела с нашего общего счёта сумму, примерно равную стоимости «перезагрузки» твоей сестры, — произнесла я, всё так же глядя в монитор. — Теперь моя очередь отдыхать. От тебя.
Он дёрнулся, как от удара.
— Ты с ума сошла? Это наши общие деньги! На что мы жить будем?
— Ты будешь жить на свою зарплату. Как-нибудь справишься, я уверена. Можешь попросить у сестры взаймы. У неё, судя по всему, дела пошли на лад, — я открыла новую вкладку и ввела в поисковую строку: «Пятизвёздочные отели Мальдивы всё включено». На экране замелькали лазурные лагуны и бунгало на сваях.
Он смотрел то на меня, то на экран ноутбука, и в его глазах плескалось отчаяние. Он наконец осознал масштаб катастрофы. Дело было не в деньгах. Дело было в том, что я больше не играла по его правилам. Я вышла из игры и начала свою собственную.
— Можешь лететь и лично проверить, как она перезагрузилась, — продолжила я, пролистывая фотографии отелей. — Твои вещи я завтра отправлю твоей матери. Не думаю, что она откажется приютить своего замечательного, щедрого сына. Можешь уходить прямо сейчас. Или остаться на ночь на диване. Мне всё равно.
Я нашла подходящий вариант. Шикарный номер с видом на океан. Кликнула на кнопку «забронировать». Он молчал. Стоял посреди комнаты, превратившись в бесполезный предмет мебели. Вся его напускная заботливость, все его жалостливые вздохи и виноватые взгляды оказались дешёвым реквизитом, который больше не нужен. Спектакль окончен.
Я поднялась из-за стола, взяв с собой ноутбук. Прошла мимо него к спальне.
— Я пойду выберу даты поездки. Не мешай мне, — бросила я через плечо.
Я вошла в комнату и закрыла за собой дверь. Не хлопнула, не заперла на замок. Просто прикрыла, отсекая его от своей новой жизни. Щелчок дверного замка прозвучал в тишине квартиры оглушительно и окончательно. За дверью остался он — один на один со своей ложью, с пустеющим счётом и с депрессией, которая теперь была исключительно его проблемой…
